ВКонтакте Facebook Одноклассники
130 лет назад, 13 марта (н. ст.) 1881 года, на престол Российской империи вступил новый император Александр III, вошедший в историю как Царь-Миротворец. Ему тогда только исполнилось 26 лет: он родился 10 марта (26 февраля по ст. ст.) 1845 года в семье тогда еще наследника российского престола Александра Николаевича, будущего царя Александра II Освободителя.
Оценки царствия Александра III историки и публицисты зачастую дают резко противоположные – в зависимости от собственных политических взглядов. Но в отношении личности самого Александра Александровича большинство из них (за исключением совсем уж крайних радикалов) придерживаются в целом положительных оценок.
Надо отметить, что изначально Александра не готовили для царствования: наследником престола должен был стать его старший брат Николай. Поэтому, по установившейся в семье Романовых традиции, Александр, как и его младшие братья, был предназначен к военной стезе, и получал соответствующее образование. «Александр III совсем не приготовлялся быть императором, – писал позднее в своих воспоминаниях Сергей Витте, один из наиболее даровитых государственных деятелей России конца ХХ – начала ХХ вв. – Можно сказать, он был несколько в загоне: ни на его образование, ни на его воспитание особого внимания не обращали».
Внешностью, характером, привычками и самим складом ума Александр III мало походил на своего отца, да и вообще на кого-либо из своих державных предков. Император отличался огромным ростом, от его исполинской фигуры веяло силой и мощью. В юности он обладал исключительной силой – пальцами гнул монеты и ломал подковы, к старости сделался тучным и громоздким, но и тогда, по свидетельству современников, в его фигуре было что-то грациозное. Он был совершенно лишен аристократизма, присущего его деду и отчасти отцу. Даже в его манере одеваться было что-то нарочито непритязательное. Его, например, часто можно было видеть в солдатских сапогах с по-простецки заправленными в них штанами. В домашней обстановке он надевал русскую рубаху с вышитым на рукавах цветным узором. Отличаясь бережливостью, часто появлялся в поношенных брюках, тужурке, пальто или полушубке, сапогах. По свидетельству Витте, во время поездки императора по Юго-Западной железной дороге постоянно приходилось видеть, как камердинер Александра III Котов штопал рваные штаны царя.
Все тот же Витте также отмечал: «Император Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования… У императора Александра III был небольшой ум рассудка, но у него был громадный, выдающийся ум сердца». И при этом «он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно, импонировал, и, как я говорил выше, если бы не знали, что он – император, и он бы вошел в комнату в каком угодно костюме, – несомненно, все бы обратили на него внимание».
Некоторые мемуаристы упрекали Александра Александровича в грубости. Другие уточняли, что хотя он и впрямь регулярно обзывал даже высших сановников в лицо «скотами» и «канальями», но делал это добродушно и беззлобно, а личные просьбы «каналий» и «скотов» всегда добросовестно старался удовлетворить.
Наследником великий князь Александр Александрович стал после смерти своего старшего брата Николая, который скончался в Ницце 24 апреля (12 апреля по ст. ст.) 1865 года. Александру пришлось вернуться к наукам и уделить особое внимание истории, экономике, праву. Историки обычно уточняют, что курс права читал ему Константин Победоносцев (далеко не однозначная личность), который с тех пор приобрел неограниченное влияние на Александра Александровича, а позже, уже в годы царствования, стал его ближайшим советником. Курс истории Александру преподавал выдающийся историк Сергей Соловьев, а курс военной истории, тактики и стратегии – Михаил Драгомиров, в будущем – выдающийся военачальник.
После смерти Соловьева Александр писал его вдове, что «делит со всеми русскими людьми скорбь об этой невозвратимой потере и чтит в нем не только ученого и талантливого писателя, но и человека добра и чести, верного сына России, горячо принимавшего к сердцу и в прошедших и будущих судьбах ее все, что относится к ее славе, верно хранившего в душе своей святую веру и преданность Церкви как драгоценнейший залог блага народного». Этими чувствами любви к историческому прошлому России и преданностью Церкви, по единодушному мнению современников, был преисполнен с юных лет и сам Александр.
После смерти брата Николая он наследовал не только титул цесаревича (наследника престола), но и его невесту, датскую принцессу Дагмару. Несмотря на трагические обстоятельства, предшествовавшие этой женитьбе, брак Александра Александровича и Дагмары (в православии – Марии Федоровны) оказался крепким и счастливым. Даже недоброжелатели Александра III признают, что, в отличие от отца, деда, братьев и племянников, он был образцовым семьянином, исключительно преданным своей супруге. Подобную твердость семейных нравов он впоследствии пытался внедрить и в семействе Романовых, да и в русском обществе в целом, но, к сожалению, не очень в этом преуспел. Стоит также отметить, что Александр Александрович был и одним из самых набожных русских государей, напоминая этим своего далекого предка Алексея Михайловича. Простая и прямая душа Александра не знала ни религиозных сомнений, ни религиозного притворства, ни соблазнов мистицизма. Он твердо держался православных канонов, всегда до конца выстаивал службу, истово молился и наслаждался церковным пением. Государь охотно жертвовал на монастыри, на постройку новых храмов и восстановление древних. При нем заметно оживилась церковная жизнь.
Будучи ярым русским патриотом и панславистом, Александр также был активным сторонником вступления России в войну за освобождение Болгарии от турецкого ига. Он сам принимал участие в этой войне, командуя Рущукским отрядом из двух армейских корпусов, удерживая восточный фланг российских войск. Отношения с главнокомандующим – родным дядей Николаем Николаевичем – у него складывались в это время не самые теплые. Главком считал участок фронта племянника относительно спокойным и поэтому не спешил посылать ему подкрепления, хотя турки несколько раз контратаковали Рущукский отряд и дважды ставили его в критическую ситуацию. Цесаревичу и его войскам с трудом удалось отбить натиск противника и разгромить его превосходящие силы на реке Мечка. Однако главнокомандующий по-прежнему считал, что на восточном участке фронта ничего экстраординарного не происходит по сравнению с постоянными кризисами под Плевной и Шипкой. И, что особенно возмущало Александра Александровича, дядя регулярно клал под сукно направляемые ему представления на награждения офицеров и солдат Рущукского отряда. В конце войны Александр Александрович устроил Николаю Николаевичу крупный скандал, который пришлось улаживать самому императору Александру II. Императорское вмешательство, впрочем, привело к другой крайности: на Рущукский отряд высыпался такой наградной дождь, что в оторопь пришли военные всех прочих русских частей; достаточно сказать, что более трети награжденных по итогам войны частей оказалась относящимися к сравнительно небольшому Рущукскому отряду.
Многие историки, кстати, утверждают, что именно личное участие Александра Александровича в этой кампании породило у него стойкую нелюбовь к войне как таковой. И именно поэтому во время своего царствования он старался разрешать конфликтные ситуации мирным путем, не доводя дело до военных действий.
Впрочем, и внутреннее состояние Российской империи ко времени вступления Александра на престол не способствовало чрезмерному проявлению военной активности на внешнеполитической арене. Стоит напомнить, что императором Александр стал после убийства его отца, Александра II, революционерами партии «Народная воля». Именно эта трагедия, завершившая царствование императора-реформатора, и привела во многом к тому «торжеству реакции» в царствование Александра III, о котором так любят говорить авторы либеральной и социалистической ориентации.
Военный историк и сторонник самодержавной монархии Антон Керсновский писал по этому поводу: «Царствование императора Александра III именуется «эпохой реакции». Если слово «реакция» понимать в его обывательском и упрощенном смысле как противовес «либеральным реформам», усиление полицейских строгостей, стеснение печати и т. п., то этот термин здесь, конечно, уместен. Но если под «реакцией» понимать ее первоначальное (и единственно правильное) значение, то характеризовать этим клиническим термином внутреннюю политику Российской империи 80-90-х годов не приходится. Реакцией называется активное противодействие разрушительным возбудителям человеческого организма (а перенеся этот термин в плоскость политики – организма государственного). Противодействие это вращается в выработке организмом противоядий этим разрушительным началам (в государственной жизни эти противоядия именуются национальной доктриной – твердой народной политикой)».
Хотя сам Александр III поначалу как минимум отнюдь не придерживался «реакционных взглядов» – ну, если не считать его обещания (кстати, достаточно скоро исполненного) непременно повесить всех пойманных цареубийц в ответ на обращения «прогрессивной общественности» с просьбами об их помиловании.
Первые заявления и распоряжения императора были совершенно в духе либерального курса его отца. Известно, что в январе 1881 года министр внутренних дел граф М.Т. Лорис-Меликов предложил Александру II свою программу. В первой ее части предусматривались расширение прав земств, печати, частичная децентрализация административного управления, некоторые финансовые и экономические меры, в т. ч. завершение крестьянской реформы. Разработку этих мероприятий предлагалось осуществить во временных подготовительных комиссиях с широким участием в них представителей от земств и городских дум. Этот проект получил название «конституции Лорис-Меликова». Утром 1 марта Александр II подписал эти бумаги и приказал опубликовать их в «Правительственном вестнике», но после его смерти они не могли быть обнародованы без согласия и подписи нового государя.
Лорис-Меликов обратился к Александру III с вопросом, не следует ли приостановить опубликование этого документа. Император, не колеблясь, ответил, что последняя воля покойного царя должна быть выполнена. Кстати, менее чем за год до этих событий, 12 апреля 1880 года, тогда еще цесаревич Александр, узнав, что Александр II одобрил либеральную программу Лорис-Меликова, писал последнему: «Слава Богу! Не могу выразить, как я рад, что государь так милостиво и с таким доверием принял Вашу записку, любезный Михаил Тариелович... Теперь смело можно идти вперед и спокойно и настойчиво проводить Вашу программу на счастье дорогой родины и на несчастье господ министров... Поздравляю от души...».
Но и сторонники реакционного курса не бездействовали. Цареубийство окрылило их. 1 марта 1881 года, поздно вечером, К.П. Победоносцев явился в Аничков дворец и умолял Александра III уволить Лорис-Меликова. И хотя царь не счел это возможным, тем не менее в два часа ночи Лорис-Меликов получил из Аничкова дворца повеление приостановить печатание программы и подвергнуть ее новому обсуждению.
8 марта состоялось заседание Совета министров, на котором должна была решиться судьба «конституции Лорис-Меликова». Предваряя обсуждение, Александр сказал: «Граф Лорис-Меликов докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земств и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена покойным моим отцом. Однако вопрос не следует считать предрешенным, т. к. покойный батюшка хотел прежде окончательного утверждения проекта созвать для рассмотрения его Совет министров».
Как проходило обсуждение этого вопроса, узнаем из записей участника совещания военного министра Д.А. Милютина. «От... графа Сергея Григорьевича Строганова услышали, что в предложенной программе мирных законодательных работ прозревают признаки революции, конституции и всяких бед... Государь с заметным сочувствием выслушал ультраконсервативную речь старого реакционера». Но все сказанное Строгановым и другими министрами было бледно и ничтожно в сравнении «с длинною иезуитскою речью, произнесенной Победоносцевым; это уже было не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое, огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкою... Это было отрицание всего, что составляло основу европейской цивилизации». Простим почтеннейшему Дмитрию Алексеевичу его чрезмерное преклонение перед «основами европейской цивилизации»: все-таки он был честным патриотом России, много сделавшим для укрепления ее военной мощи. И доведись ему познакомиться с сегодняшней «европейской цивилизацией», а особенно с ее российскими адептами – еще неизвестно, что бы он высказал по их адресу.
А тогда император решил снова пересмотреть предложение Лорис-Меликова. Проект сдали в комиссию, которая более никогда не собиралась. Документ был «похоронен». Зато 29 апреля 1881 года был обнародован манифест «О незыблемости самодержавия», фактически составленный Победоносцевым.
«Особенное и неожиданное свершилось, – писал под впечатлением манифеста государственный секретарь Е.А. Перетц. – Распубликован манифест, заявляющий о твердом намерении государя охранить самодержавие... Манифест дышит отчасти вызовом, угрозою, в то же время не содержит в себе ничего утешительного ни для образованных классов, ни для простого народа». Оскорбленные Лорис-Меликов и Милютин подали в отставку, которая была принята. И самодержец на долгие годы сделался «вьючным животным, на которое взвалил свою тяжелую ношу Победоносцев».
Проблема была, однако, в том, что и Константин Победоносцев, торжествовавший победу, представлял другую крайность. Без сомнения, также искренний патриот, он весьма негативно относился и к европейским порядкам, и к идеям представительной демократии. Основа его идеологии базировалась на знаменитой формуле графа Уварова «Православие, Самодержавие и Народность».
Антон Керсновский, не менее истовый монархист, так оценивал попытки и Победоносцева, и направляемого им Александра III устроить Россию на основе этих принципов: «Этот корень зла заключался в изношенности и усталости государственного организма. Здание Российской империи было выстроено на европейский образец конца XVII – начала XVIII столетия. Выстроенный на сваях в северных болотах блистательный «Санкт-Питербурх» являлся живым воплощением великой, но чуждой народу империи. Государственная машина износилась... Необходим был капитальный ремонт, а ограничились лишь заменой (в 60-х годах) нескольких особенно сносившихся ее частей.
При таких условиях три устоя русской государственной жизни, правильно формулированные Победоносцевым, теряли свою силу и вообще оказывались неприменимыми. Православие выражалось в вавилонском пленении Церкви у светской власти, что неизбежно атрофировало церковное влияние на страну и приводило к духовному оскудению общества, а затем (не в такой, правда, степени, но все же значительному) – к духовному оскудению народа.
Самодержавие сводилось к пассивному следованию по раз навсегда проторенной бюрократической – «шталмейстерско-столоначальной» – дорожке, в пользовании уже износившейся и обветшалой государственной машиной и в отказе от какой бы то ни было созидательной, творческой инициативы. Народность постепенно сузилась, перейдя с имперской установки на узкоэтническую, отказавшись от широкого кругозора имперской традиции и пытаясь создать одно великорусское царство от Улеаборга до Эривани и от Калиша до Владивостока. Александр III сказал: «Россия – для Русских», не совсем удачно выразив прекрасную по существу мысль...
Весь трагизм положения заключался в том, что правительство видело одну лишь дилемму: либо сохранить существовавший строй в его полной неприкосновенности, либо пуститься в различные демократически-либеральные реформы, которые неминуемо должны были бы повлечь за собой крушение государственности и гибель страны. Но оно не замечало третьего выхода из положения: обновления государственного организма не в «демократически-катастрофическом» духе «влево» (как в конце концов случилось в 1905 году), а в обновлении его «вправо» – в духе сохранения всей неприкосновенности самодержавного строя путем применения его к создавшимся условиям, отказа от петровско-бюрократически-иноземного его уклада, поведшего к разрыву некогда единой российской нации и утрате правительством пульса страны. Этот третий путь стихийно чувствовался славянофилами, но они не сумели его сформулировать, не владея государственной диалектикой.
Правительство же Царя-Миротворца этого пути не замечало. Обширному и холодному государственному уму Победоносцева не хватало динамизма, действенности. Он правильно поставил диагноз болезни, формулировал даже «троичное» лекарство против нее, но составить же правильно эти лекарства и правильно применить их не сумел. Быть может, потому, что больной ему уже казался неизлечимым. Этому ледяному скептику не хватало пламенной веры в свою страну, ее гений, ее великую судьбу. «Россия – ледяная пустыня, – говорил он, – и по ней бродит лихой человек». Люби он Родину-мать любовью горячей и действенной, он этих слов, конечно, никогда не сказал бы».
Многие из проведенных царем мероприятий, впрочем, должны были способствовать облегчению жизни простого народа. Понижение выкупных платежей, узаконивание обязательности выкупа крестьянских наделов, учреждение Крестьянского банка для выдачи ссуд крестьянам на покупку земель (1881-1884) имели целью сгладить неблагоприятные для крестьян стороны реформы 1861 года. Отмена подушной подати (18 мая 1886 года), налог на наследства и процентные бумаги, повышение промыслового обложения (1882-1884) обнаруживали желание приступить к коренному переустройству податной системы, в смысле облегчения беднейших классов; ограничение фабричной работы малолетних (1882) и ночной работы подростков и женщин (1885) было направлено на защиту труда; учреждение комиссий по составлению уголовного и гражданского уложений (1881-1882) отвечало несомненной назревшей потребности; учрежденная в 1881 году комиссия статс-секретаря Каханова приступила к подробному изучению нужд местного управления с целью усовершенствования областной администрации применительно к началам крестьянской и земской реформ.
Несомненно, на благо и простого народа, и российского государства были направлены и законы о переселениях (1889), в результате реализации которых в Сибирь переселилось свыше 400 000 крестьян, и еще около 50 000 – в Среднюю Азию; о неотчуждаемости крестьянских наделов (1894), об урегулировании фабричного труда (1886, 1897).
Но при этом последовал и ряд мер, расширяющих преимущества поместного дворянства: закон о дворянских выморочных имуществах (1883), организация долгосрочного кредита для дворян-землевладельцев в виде учреждения дворянского земельного банка (1885) на место проектированного министром финансов всесословного поземельного банка. Искренний почитатель Александра С.Ю. Витте очень сердился по поводу этого мероприятия. Он подчеркивал в своих мемуарах, что если Крестьянский банк действительно помогал земледельцам, то Дворянский банк способствовал «пропиванию» разорявшимся дворянством государственных средств, выдаваемых им под залог их земель и угодий.
В новом положении о земствах 1890 года было усилено сословно-дворянское представительство. С этой целью уменьшался ценз для дворянства и увеличивалось количество дворянских гласных. Крестьянство лишалось выборного представительства. Гласных из крестьян назначал сам губернатор. Ни одно решение земства не принималось без утверждения губернатора или министра внутренних дел.
Одной из наиболее реакционных реформ стало введение в 1889 году института земских начальников. Земские начальники назначались министром внутренних дел из местных потомственных дворян по представлению губернаторов. Соединив в своих руках функции администраторов и судей, они получили неограниченную власть. Мировой суд в деревне был уничтожен. Вся деятельность крестьянского самоуправления находилась под их контролем. Крестьяне не имели права жаловаться на земских начальников. Этим актом самодержавие по сути восстанавливало власть помещиков над крестьянами, утраченную по реформе 1861 года.
Витте считал, что «Александр III настоял на этой мысли... именно потому, что он был соблазнен мыслью, что вся Россия будет разбита на земские участки, что в каждом участке будет почтенный дворянин, который пользуется в данной местности общим уважением, что этот почтенный дворянин-помещик будет опекать крестьян, судить их и рядить». Оправдывая царя, Витте пишет, что если это и была ошибка, то в высшей степени душевная, т. к. император относился «глубоко сердечно ко всем нуждам русского крестьянства».
Урезалось и городское самоуправление: избирательного права лишились приказчики и мелкие торговцы, другие малоимущие слои города. Городовое положение 1892 года заменило прежнюю систему трехклассных выборов выборами по территориальным избирательным участкам, но в то же время ограничило количество гласных и усилило зависимость городского самоуправления от губернаторов.
Изменению подверглась судебная реформа. В области суда закон 1885 года поколебал принцип несменяемости судей, закон 1887 года ограничил судебную гласность, закон 1889 года сузил круг действий суда присяжных.
В 1882-1884 гг. были закрыты многие издания, упразднена автономия университетов; начальные школы передавались церковному ведомству – Святейшему Синоду. В 1882-1884 гг. были изданы новые, крайне стеснительные правила о печати, библиотеках и кабинетах для чтения, названные временными, но действовавшие до 1905 года.
В сфере народного просвещения состоялась новая университетская реформа (устав 1884 г.), уничтожившая университетское самоуправление; была осуществлена передача школ грамоты в руки духовенства, уменьшены льготы по образованию для отбывания воинской повинности.
Ну, и, конечно, позорным пятном на царствование Александра III лег знаменитый доклад «О сокращении гимназического образования» (известный как «циркуляр о кухаркиных детях»), изданный 1 июля 1887 года министром просвещения Российской империи графом И.Д. Деляновым. Доклад вводил денежный ценз на высшее образование; таким образом «гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию».
Впрочем, к концу 1880-х гг. Александр III уже был менее склонен прислушиваться к советам своего учителя. Основной причиной потери влияния на государя явилось отсутствие позитивной политической программы. На это указал и сам император в беседе с С.Ю. Витте: «Победоносцев – отличный критик, но сам никогда ничего создать не может... Одной критикой жить нельзя, а надо идти вперед, надо создавать, а вот в этом отношении К.П. Победоносцев и другие лица его же направления более не могут принести пользы».
Поэтому правительственная политика в области промышленности и финансов, в отличие от политического курса, объективно способствовала дальнейшему движению России по капиталистическому пути. Разность подходов к выработке экономического и политического курса нельзя объяснить только чувством «уважения к государственному рублю, государственной копейке, которым обладал Александр III», или пониманием им того, что «Россия может сделаться великой лишь тогда, когда она будет страной... промышленной». Ни Александр III, ни его министры финансов не могли игнорировать, во-первых, интересы государственной казны, во-вторых, укрепление оборонной мощи государства.
При Александре III «круто повернулась таможенная политика от фритредерства к протекционизму», расширились покровительственные меры в отношении промышленности, осуществлялся переход к новым принципам налогообложения. В состоянии государственного бюджета происходит быстрая перемена к лучшему: после грандиозных дефицитов 1881-1887 гг. начинается хроническое возрастание избытка государственных доходов над расходами. Благодаря этим избыткам были предприняты важные мероприятия в области государственного кредита и денежного обращения (конвертирование и досрочные выкупы государственных займов, реформа денежного обращения) и в области железнодорожного строительства. Финансовая стабилизация была достигнута во многом благодаря тому, что пост министра финансов занимали при Александре III, сменяя друг друга, наиболее талантливые чиновники: Н.Х. Бунге (1881-1886), И.А. Вышнеградский (1887-1892) и С.Ю. Витте (с 1892 г.). Промышленная и финансовая политика Александра III создавала предпосылки мощного экономического подъема второй половины 1890-х гг.
В 1891 году по инициативе Витте Россия начала строительство Великой Сибирской магистрали – железнодорожной линии «Челябинск – Омск – Иркутск – Хабаровск – Владивосток» (около 7000 км). Его завершение должно было резко увеличить силы России на Дальнем Востоке.
Во внешней политике Александр III и его министр иностранных дел Н.К. Гирс проводили сугубо осмотрительную политику, стремясь оградить страну от всяческих авантюр. Свое прозвание «Миротворец» он получил по истинно народному мнению. Именно Александру III принадлежит высказывание: «Всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны».
В то же время это вовсе не означало, что император был готов позволить кому-либо вытирать о Россию ноги. Так, Александру III удалось, без войны отразив попытки агрессивного вмешательства Великобритании, бескровно присоединить к России обширные пространства в Средней Азии (свыше 400 000 кв. км). Впрочем, именно в Средней Азии и произошло единственное сражение за все царствование Царя-Миротворца.
Науськиваемый англичанами, эмир Афганистана решил захватить Мервский оазис, добровольно в 1884 году принявший русское подданство. Однако отряд генерала Комарова 18 марта 1885 наголову разбил афганские войска, руководимые британскими офицерами, под Кушкой. Кушка стала крайней южной точкой продвижения Российской империи, а также объектом для зубоскальства многих поколений армейских разгильдяев (от царских подпоручиков до советских лейтенантов): «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут».
Германский канцлер Бисмарк в этой обстановке всячески провоцировал русско-английский конфликт. Но Александр III проявил выдержку, и его продуманная и взвешенная политика себя оправдала: англичане попытались отправить свою эскадру в Черное море, но турки, озлобленные тем, что англичане фактически оккупировали числящийся за Османской империей Египет, отказались пропускать их флот через проливы. А наступать из Индии в район Кушки через неспокойный Афганистан Британия не рискнула. В 1887 году англо-русская комиссия после двух лет тщательной работы установила точную границу между Россией и Афганистаном. Это было проделано столь тщательно, что данная пограничная линия существует без малейших изменений по сию пору – только теперь уже между «суверенной» Туркменией и Афганистаном.
Александр III не разделял прогерманских настроений отца – Александра II (Вильгельм I после объединения немецких земель в Германскую империю в 1871 г. писал Александру II: «После Господа Бога Германия всем обязана Вам»). Правда, 6 (18) июня 1881 года по инициативе германского канцлера Бисмарка был подписан секретный австро-русско-германский договор, готовившийся еще при Александре II, известный как «Союз трех императоров», который предусматривал благожелательный нейтралитет каждой из сторон в случае, если бы одна из них оказалась в войне с четвертой стороной.
В то же время Бисмарк втайне от России в 1882 году заключил Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия) против России и Франции, который предусматривал оказание странами-участницами военной помощи друг другу на случай военных действий с Россией или Францией. Но заключение Тройственного союза не осталось тайной для Александра III. Неблагожелательная позиция Германии по отношению к России на Балканах и во время конфликта с Британией вокруг Кушки еще более охладила русско-германские отношения.
В результате Россия повела политику на сближение с Францией, что для самой Франции стало единственным путем избежать войны с Германией; в 1887 году французское правительство предоставило России крупные кредиты. Александру III пришлось примирять консерватизм внутренней политики с республиканским направлением во внешней, что приветствовалось значительной частью общества, но шло вразрез с традиционной линией российского МИД (и личными взглядами Гирса и его ближайшего влиятельного помощника Ламсдорфа).
11 (23) июля 1891 года французская эскадра прибыла в Кронштадт с визитом дружбы; 13 июля состоялось посещение эскадры царем. 4-28 июля 1891 года велись переговоры о сближении между Россией и Францией. 28 июля Александр III утвердил окончательную редакцию договора, и 15 августа 1891 года, путем обмена письмами между министрами иностранных дел, русско-французское политическое соглашение вступило в силу. В случае нападения на Францию Германии или Италии, поддержанной Германией, и в случае нападения на Россию Германии или Австро-Венгрии, поддержанной Германией, Россия должна была выставить на германский фронт 700-800 тыс. человек из общего числа мобилизуемых в 1,6 млн человек, Франция – 1,3 млн человек. В случае начала мобилизации в одной из стран Тройственного союза Франция и Россия немедленно приступали к мобилизации. Союзники обещали не заключать сепаратного мира в случае войны и установить постоянное сотрудничество между Главным штабом русской и Генеральным штабом французской армий.
Русско-французский союз заключался на то время, пока существует Тройственный союз. Секретность договора была очень высокой, Александр III предупредил правительство Франции, что в случае разглашения тайны союз будет расторгнут. Но хотя этот договор и хранился в тайне, сам факт сближения царя с республиканской Францией стал неприятным сюрпризом и для Бисмарка, ушедшего в отставку в 1890 году, и для его преемников.
Впрочем, цену союзникам, что прошлым, что нынешним, император Александр III отлично знал. Недаром ему принадлежит высказывание: «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас».
Между тем потенциальная возможность появления вражеских кораблей в Черном море давно беспокоила русское правительство. Еще в 1870 году Россия объявила о своем праве иметь военный флот на Черном море, но за 10 лет так его и не создала. Но 6 сентября 1881 года Александр III созвал Особое совещание, на котором было принято решение создать флот, превосходящий турецкий и способный доставить русский десант к дворцу султана в Стамбуле. План был правилен, он воплотился уже после кончины Александра III – в Первую мировую войну высадку десанта в Стамбул уже запланировали, но помешала Февральская революция.
Между тем Александр III проявлял постоянную заботу о развитии и поддержании боеготовности отечественного военно-морского флота. По его поручению морское ведомство разработало программу судостроения на 1882-1900 гг.: предполагалось спустить на воду 16 эскадренных броненосцев, 13 крейсеров, 19 мореходных канонерских лодок и более 100 миноносцев.
К 1896 году были введены в строй 8 эскадренных броненосцев, 7 крейсеров, 9 канонерских лодок, 51 миноносец. Началось строительство эскадренных броненосцев водоизмещением до 10 000 тонн, вооруженных 4 орудиями калибра 305 мм и 12 орудиями калибра 152 мм. Водоизмещение русского военного флота к концу царствования достигало 300 000 тонн. Это по тем временам – третий показатель в мире после Англии и Франции.
В течение 13 лет царствования Александра III постоянно проводились мероприятия по модернизации армии и укреплению границ государства. Проводилось переоснащение войск новыми винтовками (та самая трехлинейка Мосина) и новыми пушками. Значительным изменениям подверглась система подготовки офицеров. Военные гимназии были преобразованы в кадетские корпуса, выпустившие за 13 лет (1881-1895) 19 686 человек. Командный состав армии готовили общевойсковые военные и юнкерские училища, а также специальные военные училища, выпускавшие офицеров артиллерии, инженерных войск. Была увеличена емкость училищ: в 1881 году выпущено 1750 офицеров, в 1895 году – 2370. В 1882 году были открыты офицерские школы – стрелковая, артиллерийская (для практического совершенствования кандидатов в ротные и батарейные командиры) и электротехническая.
Впрочем, в военном строительстве далеко не все было благополучно. Генерал А.Ф. Редигер (военный министр в 1905-1909 гг.; в царствование Александра III служил в центральном аппарате министерства) в своих воспоминаниях писал о кадровой политике в военном ведомстве того времени: «Во все царствование императора Александра III военным министром был Ванновский, и во все это время в военном ведомстве царил страшный застой. Чья это была вина, самого ли государя или Ванновского, я не знаю, но последствия этого застоя были ужасны. Людей неспособных и дряхлых не увольняли, назначения шли по старшинству, способные люди не выдвигались, а двигались по линии, утрачивали интерес к службе, инициативу и энергию, а когда они добирались до высших должностей, они уже мало отличались от окружающей массы посредственностей. Этой нелепой системой объясняется и ужасный состав начальствующих лиц, как к концу царствования Александра III, так и впоследствии, во время Японской войны!».
Керсновский, со своей стороны, также подтверждал: «Ванновский был полной противоположностью просвещенному и «либеральному» Милютину. В сравнении с Милютиным он был обскурантом – своего рода «военным Победоносцевым», а по характеру – вторым Паскевичем. Человек в высшей степени грубый и придирчивый, он деспотически обращался с подчиненными. Служить с ним было очень тяжело, и редко кто выносил это сколько-нибудь продолжительное время».
Тем не менее, военное министерство в целом успешно решало поставленную перед ним императором задачу – увеличение обученного запаса армии путем пропуска большого количества людей через ее ряды. Ежегодный контингент новобранцев составлял при Александре II 150 000 человек, в 1881 же году, в самом начале царствования Александра III, было призвано уже 235 000 человек.
Срок службы сперва был оставлен тот же: 6 лет в строю, 9 – в запасе. В 1888 году количество сверхсрочных удвоилось (все еще составляя около трети намеченного числа), и в этом году было произведено сокращение сроков службы до 4 лет в пеших и до 5 – в конных и инженерных войсках. Одновременно была удвоена продолжительность пребывания в запасе – с 9 до 18 лет, и запасные стали считаться военнообязанными до 43-летнего возраста включительно.
В 1891 году контингент обученного запаса нижних чинов был закончен: в запасе считалось 2,5 млн обученных людей, и в мобилизованной армии (с казачьими войсками) должно было считаться до 4 млн бойцов. С 1887 года всеобщая воинская повинность была распространена и на туземное население Кавказа, за исключением горцев. В конце царствования Александра III ежегодно призывалось по 270 000 человек – примерно вдвое больше, чем при его отце. Этого хватало для поддержания миролюбивого курса русского императора.
Несмотря на сравнительно здоровый образ жизни, Александр III скончался достаточно молодым, не дожив до 50 лет, совершенно неожиданно и для близких, и для подданных. В октябре 1888 года царский поезд, идущий с юга, потерпел крушение в 50 км от Харькова. 7 вагонов оказались разбитыми вдребезги, было много жертв, но царская семья осталась цела. В момент крушения она находилась в вагоне-ресторане. При крушении обвалилась крыша вагона, но Александр невероятным усилием удержал ее на своих плечах и держал до тех пор, пока жена и дети не выбрались наружу.
Однако вскоре после этого подвига император стал жаловаться на боли в пояснице. Профессор Трубе, осмотревший Александра, пришел к выводу, что страшное сотрясение при падении положило начало болезни почек. Болезнь неуклонно развивалась. Государь все чаще чувствовал себя нездоровым, цвет лица его стал землистым, пропал аппетит, плохо работало сердце. Зимой 1894 года он простудился, а в сентябре, во время охоты в Беловежье, почувствовал себя совсем скверно. Берлинский профессор Лейден, срочно приехавший по вызову в Россию, нашел у императора нефрит – острое воспаление почек. По его настоянию Александра отправили в Крым, в Ливадию, но было уже поздно. Болезнь прогрессировала. Вскоре положение сделалось безнадежным, и 20 октября 1894 года Александр III умер. Он был погребен в Санкт-Петербурге в Петропавловском соборе.
Дореволюционные историки Г. П. Анненков, К. Н. Корольков, В. В. Назаровский - представители официальной дворянской историографии - оценивали правление Александра III с субъективно-идеалистических, апологетических позиций.
Характерной особенностью историографической ситуации начала XX в. являлось то, что для контрреформ 80-х еще не наступила, по выражению Ключевского, «историческая давность», в силу чего этот сюжет оказался в высокой степени политизированным. Он привлекал внимание не только историков, но в первую очередь публицистов всех направлений, и в оценке сущности реформ, их ближайших и отдаленных результатов особенно рельефно проступило противостояние либеральных, консервативных и леворадикальных сил в обществе. Серьезным фактором в последующем развитии историографии реформ явилось то, что наиболее глубоко и профессионально в дореволюционной науке были изучены 1860-1870-е годы, в то время как политика 1880-1890-х годов составляла предмет главным образом политического и публицистического анализа.
Либеральная традиция, представленная в первую очередь А. А. Корниловым, А. А. Кизеветтером, П. Н. Милюковым, признавала огромную важность великих реформ, и в особенности крестьянской, которая явилась «поворотным пунктом» в русской истории. Либеральные историки единодушно констатировали, что в результате реформ 1860-х годов страна шагнула далеко вперед, общественные отношения в ней значительно усложнились, возникали новые слои и классы, обострялось социальное неравенство. В этих условиях «самодержавная бюрократическая монархия» оказалась непригодной к решению все новых и новых жизненных задач. Когда на первый план выдвинулся вопрос о реформе политической, правительство перешло к затяжному курсу реакции. Согласно либеральной концепции, именно это послужило причиной роста оппозиционного освободительного и революционного движения и привело страну к глубокому политическому кризису начала XX в.
Н. М. Коркунов, анализируя «Положение о губернских и уездных земских учреждениях» 1890 г., пришел к выводу о том, что составители его превратили вопрос о преобразовании земского самоуправления в вопрос об его уничтожении. Основной вывод, сделанный ученым, состоял в том, что в деле построения системы самоуправления должны учитываться интересы и государства, и общества.
Этот период пытается осветить и А. А. Корнилов в своем курсе «История России в XIX в.». Автор подразделяет царствование Александра III на три этапа:
переходный (до конца мая 1882 г.);
реакционный (до смерти императора в октябре 1894 г.).
С переходом власти в руки Д. А. Толстого в мае 1882 г., считает А. А. Корнилов, начинается окончательный поворот к реакции.
Избегая термина «контрреформы», либеральные историки говорили о последующих «искажениях» и «пересмотре» реформ 60-х годов в духе реакционном. Они указывали, что наступление реакции в 1866 г. не прервало реформаторского процесса, но придало ему «болезненный ход и ненормальные формы», а в 1880-е годы, несмотря на реакционный курс в делах внутренней администрации и просвещения, правительству пришлось идти по пути прогрессивной финансовой и экономической политики.
С. Ф. Платонов главную цель политики Александра III видел в укреплении авторитета верховной власти и государственного порядка, усилении надзора и влияния правительства, в связи с чем «пересматривались и улучшались» законы и учреждения, созданные в эпоху Великих реформ. Введенные ограничения в сфере суда и общественного самоуправления сообщили политике Александра III «строго охранительный и реакционный характер», однако эта отрицательная сторона правительственного курса уравновешивается у С. Ф. Платонова серьезными мерами по улучшению положения сословий - дворянства, крестьянства и рабочих, а также хорошими результатами в области упорядочения финансов и развития государственного хозяйства.
Дореволюционная леворадикальная историография - марксистская и народническая, представленная работами В. И. Ленина, М. Н. Покровского, В. И. Семевского и др., крайне критически оценивала политику самодержавия второй половины XIX в.
Признавая решающую роль классовой борьбы в истории, М. Н. Покровский именно с этих позиций рассматривал правительственную политику реформ и реакции, не употребляя, однако, термин «контрреформы». По его мнению, реформаторский процесс в России второй половины XIX в. представлял собой «частичную ликвидацию феодального порядка», проводимую «в том направлении и в тех размерах, в каких это было выгодно дворянству». Покровский не склонен противопоставлять политику 60-х и 80-х годов XIX в., подчеркивая преемственность реакционного по своей природе «дворянского» политического курса.
Оценка эпохе Александра III была дана также Г. В. Плехановым в статье «Царствование Александра III». Данный период характеризовался автором как время дворянской реакции. Кроме того, Плеханов доказывал наличие непосредственного влияния буржуазии на правительственную политику самодержавия, якобы буржуазия диктовала министру финансов свои пожелания.
Особое значение для формирования советской историографии имели работы В. И. Ленина, например работа «Гонители земства и Аннибалы либерализма». Ленин определил, причины, вызвавшие возможность утверждения реакционного правительственного курса, дал характеристику отдельных этапов внутренней политики самодержавия. Важную роль в формировании исторических представлений об эпохе 1880-х годов сыграла ленинская характеристика правительственной политики Александра III как «разнузданной, невероятно бессмысленной и оголтелой реакции».
Советской исторической наукой был усвоен термин «контрреформы», который включал в себя в начале представление о реакционных мерах царского правительства на рубеже 1880-1890-х годов, принимавшихся в интересах отжившего класса - поместного дворянства. В этой интерпретации контрреформы - введение института земских начальников (1889), земская (1890), городская (1892) и отчасти судебная - ликвидировали и без того скромные достижения 1860-х годов путем восстановления сословной государственности и усиления административного контроля. В советской исторической литературе к началу 1960-х 100 годов содержание термина значительно расширилось. В понятие «контрреформы», означавшее реакционные преобразования в России, проведенные в царствование Александра III, были включены также «Временные правила» о печати 1882 г., восстановление сословных принципов в начальной и средней школе, Университетский устав 1884 г.
Г. И. Чулков, П. А. Зайончковский, В. А. Твардовская негативно характеризовали как личность Александра III, так и его внутриполитический курс. Наиболее обстоятельно - с привлечением множества неизданных материалов - внутренняя политика Александра III исследована в книге П. А. Зайончковского «Российское самодержавие в конце XIX столетия». В эти годы вышли также работы Л. Г. Захаровой «Земская контрреформа 1890 года», Е. М. Брусникина «Политика царизма по крестьянскому вопросу в период политической реакции 80-х - начала 90-х гг. XIX в.». Ю. Б. Соловьев в работе «Самодержавие и дворянство в конце XIX в.» досконально исследовал дворянский вопрос во внутренней политике царизма при Александре III, доказывая, что «за фасадом внешнего могущества скрывалась возрастающая слабость режима». В. А. Твардовская пишет, что с воцарением Александра III «уходила надежда на преобразования, а вместе с ней - блестящая плеяда государственных деятелей, призванных к перестройке старой России на новый лад. Людей широко образованных, талантливых, мыслящих погосударственному сменили твердые сторонники самодержавной власти значительно меньших способностей и дарований, готовые не столько служить, сколько прислуживаться, озабоченные больше собственной карьерой, чем судьбами страны».
Обобщающий характер по проблеме реформ 1880-х - начала 1890-х гг. носит книга Н. А. Троицкого «Россия в XIX веке», а вопросу о судоустройстве России конца XIX в. посвящена отдельная книга этого автора - «Царизм под судом прогрессивной общественности (1866-1895)». В ней Троицкий пришел к выводу о том, что «разнузданность «белого террора» 80-х гг. свидетельствовала не столько о силе царского режима, сколько о его слабости, неуверенности в себе». Н. А. Троицкий полагает, что идеалом правителя Александр III считал «не отца своего, Александра II, а деда - Николая I. Как и Николай, Александр III полагался на палаческий способ правления и ознаменовал свое воцарение точно по примеру деда - пятью виселицами». По мнению исследователя, «с июня 1882 г. в России воцарилась реакция, которая заняла собою все время правления Александра III». Характеризуя суть контрреформ, Н. А. Троицкий замечает: «Царизм шел навстречу крепостникам в их стремлении пересмотреть законодательные акты 60-70-х гг.». По его словам, «все контрреформы 1889-1892 гг. носили ярко выражений, насколько это было возможно в условиях развития капитализма, дворянско-крепостнический характер и сопровождались гонениями на всякое инакомыслие с тех же дворянско-крепостнических позиций».
В постсоветский период с реорганизацией старых и формированием новых институтов власти возрос интерес к проблеме реформ конца XIX века. Журнал «Родина» в 1994 году провел круглый стол об эпохе Александра III. В 1996 году вышла книга «Власть и реформы. От самодержавной к советской России». Современные историки констатируют сочетание консервативных и позитивных тенденций в деятельности Александра III. Академик Б. В. Ананьич употребляет термин «контрреформы» только однажды, и то в историографическом плане. Б. В. Ананьич считает, что в окружении Александра III развернулась борьба между противниками и сторонниками реформ: «С одной стороны, шел процесс ограничения и консервативной корректировки реформ, который современники часто называли «попятным движением», а с другой - либеральные реформаторы из Министерства финансов в 1880-х гг. провели отмену подушной подати и подготовили ряд экономических реформ, реализованных уже в 1890-х гг. С. Витте». В связи с этим автор ставит вопрос: «...насколько приемлемо распространенное 102 в отечественной историографии понятие «эпоха контрреформ» и отражает ли оно реальное положение вещей. Когда началась и завершилась эта эпоха?». Он говорит не об «эпохе контрреформ», а о «периоде консервативной стабилизации», акцентируя свое внимание на том, что корректировка великих реформ сопровождалась целым рядом важных социально-экономических преобразований.
Это вызвало возражения на обсуждении монографии (круглый стол в журнале «Отечественная история» в 2000 году) и обнаружило некое скрытое противостояние историков по вопросу о самом существовании контрреформ в России и о содержании этого понятия. К сожалению, нынешнее противостояние имеет идеологический подтекст: в либеральном прочтении контрреформы интерпретируются как меры, которые помешали продвижению России по пути к превращению в правовое государство, в то время как консервативный взгляд концентрируется на неограниченной самодержавной форме правления и «самобытности», подчеркивая мудрость «стабилизирующих» правительственных мер. Промежуточная позиция, выраженная на обсуждении А. Медушевским, заключается в трезвом учете жизненных реалий, в том числе готовности общества к восприятию реформ. В историческом контексте пореформенной России консервативный взгляд на стратегию преобразований оказывается в конечном счете более логичным, считает ученый, хотя общую динамику реформ в России он склонен представить «скорее динамической спиралью», на каждом новом витке которой происходит продвижение страны к гражданскому обществу и правовому государству.
Роль Александра III в проведении преобразований получила отражение в работах Б. В. Ананьича, А. Н. Боханова, А. Коськина, Ю. А. Полунова, В. Г. Чернухи и др. Многие историки считают, что к реформам, проводимым в эпоху Александра III, нужно подходить дифференцированно. Говоря о результатах преобразований Александра III, все современные исследователи подчеркивают их противоречивый характер. А. Ю. Полунов выделяет два этапа в деятельности Александра III. По его словам, в «первое время (при министре внутренних дел Н. П. Игнатьеве) правительство продолжало курс Лорис-Меликова» и лишь «с назначением на пост министра внутренних дел Д. А. Толстого (1882) началась эпоха контрреформ, составившая основное содержание внутренней политики Александра III». В то же время А. Ю. Полунов считает, что и реформы, проводимые Александром III, носили различную направленность. Им была принята серия законодательных актов, направленных на пересмотр основных положений либеральных реформ 1860-1870-х гг. Но, пишет историк, «следуя в целом охранительному курсу в социально-политической сфере, правительство в то же время приняло ряд актов, фактически являвшихся продолжением «великих реформ» 1860-70-х гг.». По мнению А. Ю. Полунова, «некоторые меры стимулировали развитие промышленности и железнодорожного строительства, что влекло за собой интенсивное распространение капиталистических отношений в экономике». В то же время автор заключает, что именно противоречивый курс проводимой Александром III политики стал «одним из факторов, обусловивших крайнюю остроту социальных, политических и национальных конфликтов в России начала XX века».
Л. И. Семенникова попыталась распространить на эпоху Александра III современные оценки: «Выражаясь современным языком, реформирование России при Александре III шло по «китайскому варианту»: неприкосновенность политического самодержавного строя, но активное расширение рыночных отношений в экономике. Меры, осуществленные в его царствование, подготовили мощный промышленный подъем в 90-е гг. XIX в., они обусловили по завершении промышленного переворота переход к индустриализации, которая развернулась в 90-е гг.».
А. В. Седунов обращает внимание на попытку возврата к уваровской идее при Александре III. Седунов выделяет позитивные моменты консервативных методов: «революционное и либеральное движение затихло, российская промышленность переживала время подъема, крупных социальных конфликтов, исключая отдельные стычки, не было».
В современной науке есть и работы, апологетически оценивающие деятельность Александра III. Так, А. Н. Боханов считает, что император не затевал «никакого курса контрреформ», само это понятие «изобрели» «хулители» царя и оно «просто лишено исторического смысла».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Манифест о восшествии государя на престол. – Оценка царствования императора Александра III (В. О. Ключевский, К. П. Победоносцев). – Общее положение в 1894 г. – Российская империя. – Царская власть. – Чиновничество. – Тенденции правящих кругов: «демофильская» и «аристократическая». – Внешняя политика и франко-русский союз. – Армия. – Флот. – Местное самоуправление. – Финляндия. – Печать и цензура. – Мягкость законов и суда.
«Богу Всемогущему угодно было в неисповедимых путях своих прервать драгоценную жизнь горячо любимого Родителя Нашего, Государя Императора Александра Александровича. Тяжкая болезнь не уступила ни лечению, ни благодатному климату Крыма, и 20 Октября Он скончался в Ливадии, окруженный Августейшей Семьей Своей, на руках Ее Императорского Величества Государыни Императрицы и Наших.
Горя Нашего не выразить словами, но его поймет каждое русское сердце, и Мы верим, что не будет места в обширном Государстве Нашем, где бы не пролились горячие слезы по Государю, безвременно отошедшему в вечность и оставившему родную землю, которую Он любил всею силою Своей русской души и на благоденствие которой Он полагал все помыслы Свои, не щадя ни здоровья Своего, ни жизни. И не в России только, а далеко за ее пределами никогда не перестанут чтить память Царя, олицетворявшего непоколебимую правду и мир, ни разу не нарушенный во все Его Царствование».
Этими словами начинается манифест, возвестивший России о восшествии императора Николая II на прародительский престол.
Правление императора Александра III, получившего наименование царя-миротворца, не изобиловало внешними событиями, но оно наложило глубокий отпечаток на русскую и на мировую жизнь. За эти тринадцать лет были завязаны многие узлы – и во внешней, и во внутренней политике – развязать или разрубить которые довелось его сыну и преемнику, государю императору Николаю II Александровичу.
И друзья, и враги императорской России одинаково признают, что император Александр III значительно повысил международный вес Российской империи, а в ее пределах утвердил и возвеличил значение самодержавной царской власти. Он повел русский государственный корабль иным курсом, чем его отец. Он не считал, что реформы 60-х и 70-х годов – безусловное благо, а старался внести в них те поправки, которые, по его мнению, были необходимы для внутреннего равновесия России.
После эпохи великих реформ, после войны 1877-1878 годов, этого огромного напряжения русских сил в интересах балканского славянства, – России во всяком случае была необходима передышка. Надо было освоить, «переварить» произошедшие сдвиги.
В Императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете известный русский историк, проф. В. О. Ключевский, в своем слове памяти императора Александра III через неделю после его кончины сказал:
«В царствование Императора Александра III мы на глазах одного поколения мирно совершили в своем государственном строе ряд глубоких реформ в духе христианских правил, следовательно, в духе европейских начал – таких реформ, какие стоили западной Европе вековых и часто бурных усилий, – а эта Европа продолжала видеть в нас представителей монгольской косности, каких-то навязанных приемышей культурного мира…
Прошло 13 лет царствования Императора Александра III, и чем торопливее рука смерти спешила закрыть Его глаза, тем шире и изумленнее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого царствования. Наконец и камни возопили, органы общественного мнения Европы заговорили о России правду, и заговорили тем искреннее, чем непривычнее для них было говорить это. Оказалось, по этим признаниям, что европейская цивилизация недостаточно и неосторожно обеспечила себе мирное развитие, для собственной безопасности поместилась на пороховом погребе, что горящий фитиль не раз с разных сторон приближался к этому опасному оборонительному складу, и каждый раз заботливая и терпеливая рука русского Царя тихо и осторожно отводила его… Европа признала, что Царь русского народа были государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по ее политической организации, в воле Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на ее страже, понимает, ценит и оберегает ее основы не хуже ее творцов; она признала Россию органически необходимой частью своего культурного состава, кровным, природным членом семьи своих народов…
Наука отведет Императору Александру III подобающее место не только в истории России и всей Европы, но и в русской историографии, скажет, что Он одержал победу в области, где всего труднее достаются эти победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание, и сделал все это так тихо и молчаливо, что только теперь, когда Его уже нет, Европа поняла, чем Он был для нее».
Если профессор Ключевский, русский интеллигент и скорее «западник», останавливается больше на внешней политике императора Александра III и, видимо, намекает на сближение с Францией, – о другой стороне этого царствования в сжатой и выразительной форме высказался ближайший сотрудник покойного монарха, К. П. Победоносцев:
«Все знали, что не уступит он Русского, историей завещанного интереса ни на Польской, ни на иных окраинах инородческого элемента, что глубоко хранит он в душе своей одну с народом веру и любовь к Церкви Православной; наконец, что он заодно с народом верует в непоколебимое значение власти самодержавной в России и не допустит для нее, в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений».
В заседании Французского сената его председатель Шалльмель-Лакур сказал в своей речи (5 ноября 1894 г.), что русский народ переживает «скорбь утраты властителя, безмерно преданного его будущему, его величию, его безопасности; русская нация под справедливой и миролюбивой властью своего императора пользовалась безопасностью, этим высшим благом общества и орудием истинного величия».
В таких же тонах отзывалась о почившем русском царе большая часть французской печати: «Он оставляет Россию более великой, чем ее получил», – писал «Journal des Debats»; a «Revue des deux Mondes» вторила словам В. О. Ключевского: «Это горе было и нашим горем; для нас оно приобрело национальный характер; но почти те же чувства испытали и другие нации… Европа почувствовала, что она теряет арбитра, который всегда руководился идеей справедливости».
1894 год – как вообще 80-е и 90-е гг. – относится к тому долгому периоду «затишья перед бурей», самому долгому периоду без больших войн в новой и средневековой истории. Эта пора наложила отпечаток на всех, кто вырастал в эти годы затишья. К концу XIX века рост материального благосостояния и внешней образованности шел с возрастающим ускорением. Техника шла от изобретения к изобретению, наука – от открытия к открытию. Железные дороги, пароходы уже сделали возможным «путешествие вокруг света в 80 дней»; вслед за телеграфными проволоками по всему миру уже протягивались нити телефонных проводов. Электрическое освещение быстро вытесняло газовое. Но в 1894 г. неуклюжие первые автомобили еще не могли конкурировать с изящными колясками и каретами; «живая фотография» была еще в стадии предварительных опытов; управляемые воздушные шары были только мечтой; об аппаратах тяжелее воздуха еще не слыхали. Не было изобретено радио, и не был еще открыт радий…
Почти во всех государствах наблюдался один и тот же политический процесс: рост влияния парламента, расширение избирательного права, переход власти к более левым кругам. Против этого течения, казавшегося в то время стихийным ходом «исторического прогресса», никто на Западе, в сущности, не вел реальной борьбы. Консерваторы, сами постепенно линяя и «левея», довольствовались тем, что временами замедляли темп этого развития – 1894 г. в большинстве стран как раз застал такое замедление.
Во Франции, после убийства президента Карно и ряда бессмысленных анархических покушений, вплоть до бомбы в палате депутатов и пресловутого Панамского скандала, которыми ознаменовалось начало 90-х гг. в этой стране, произошел как раз небольшой сдвиг вправо. Президентом был Казимир Перье, правый республиканец, склонный к расширению президентской власти; управляло министерство Дюпюи, опиравшееся на умеренное большинство. Но «умеренными» уже в ту пору считались те, кто в 70-е годы были на крайней левой Национального собрания; как раз незадолго перед тем – около 1890 г. – под влиянием советов папы Льва XIII значительная часть французских католиков перешла в ряды республиканцев.
В Германии после отставки Бисмарка влияние Рейхстага значительно возросло; социал-демократия, постепенно завоевывая все большие города, становилась самой крупной германской партией. Консерваторы, со своей стороны, опираясь на прусский ландтаг, вели упорную борьбу с экономической политикой Вильгельма II. За недостаток энергии в борьбе с социалистами канцлер Каприви в октябре 1894 г. был заменен престарелым князем Гогенлоэ; но какой-либо заметной перемены курса от этого не получилось.
В Англии в 1894 г. на ирландском вопросе потерпели поражение либералы, и у власти находилось «промежуточное» министерство лорда Розбери, которое скоро уступило место кабинету лорда Солсбери, опиравшемуся на консерваторов и либералов-унионистов (противников ирландского самоуправления). Эти унионисты во главе с Чемберленом играли настолько видную роль в правительственном большинстве, что вскоре имя унионистов вообще лет на двадцать вытеснило название консерваторов. В отличие от Германии, английское рабочее движение еще не носило политического характера, и мощные тред-юнионы, уже устраивавшие весьма внушительные забастовки, довольствовались пока экономическими и профессиональными достижениями – встречая в этом больше поддержки у консерваторов, нежели у либералов. Этими соотношениями объясняется фраза видного английского деятеля того времени: «Все мы теперь социалисты»…
В Австрии и в Венгрии парламентское правление было ярче выражено, чем в Германии: кабинеты, не имевшие большинства, должны были уходить в отставку. С другой стороны, сам парламент противился расширению избирательного права: господствующие партии боялись утратить власть. К моменту кончины императора Александра III в Вене правило недолговечное министерство кн. Виндишгреца, опиравшееся на весьма разнородные элементы: на немецких либералов, на поляков и на клерикалов.
В Италии, после периода господства левых с Джолитти во главе, после скандала с назначением в сенат проворовавшегося директора банка Танлонго, в начале 1894 г. пришел снова к власти старый политический деятель Криспи, один из авторов Тройственного союза, в особых итальянских парламентских условиях игравший роль консерватора.
Хотя II Интернационал был уже основан в 1889 г. и социалистические идеи получали в Европе все большее распространение, к 1894 г. социалисты еще не представляли собою серьезной политической силы ни в одной стране, кроме Германии (где в 1893 г. они провели уже 44 депутата). Но парламентарный строй во многих малых государствах – Бельгии, Скандинавских, Балканских странах – получил еще более прямолинейное применение, чем у великих держав. Кроме России, только Турция и Черногория из европейских стран вовсе не имели в то время парламентов.
Эпоха затишья была в то же время эпохой вооруженного мира. Все великие державы, а за ними и малые, увеличивали и усовершенствовали свои вооружения. Европа, как выразился В. О. Ключевский, «для собственной безопасности поместилась на пороховом погребе». Всеобщая воинская повинность была проведена во всех главных государствах Европы, кроме островной Англии. Техника войны не отставала в своем развитии от техники мира.
Взаимное недоверие между государствами было велико. Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии казался наиболее мощным сочетанием держав. Но и его участники не вполне полагались друг на друга. Германия до 1890 г. еще считала нужным «перестраховаться» путем тайного договора с Россией – и Бисмарк видел роковую ошибку в том, что император Вильгельм II не возобновил этого договора, – а с Италией не раз вступала в переговоры Франция, стремясь оторвать ее от Тройственного союза. Англия пребывала в «великолепном одиночестве». Франция таила незажившую рану своего поражения в 1870-1871 гг. и готова была примкнуть ко всякому противнику Германии. Жажда реванша ярко проявилась в конце 80-х гг. успехами буланжизма.
Раздел Африки был в общих чертах закончен к 1890 году, по крайней мере, на побережье. Внутрь материка, где еще оставались неисследованные области, отовсюду стремились предприимчивые колонизаторы, чтобы первыми поднять флаг своей страны и закрепить за ней «ничьи земли». Только на среднем течении Нила путь англичанам еще преграждало государство махдистов, фанатиков-мусульман, в 1885 г. одолевших и убивших при взятии Хартума английского генерала Гордона. И горная Абиссиния, на которую начинали свой поход итальянцы, готовила им неожиданно мощный отпор.
Все это были только островки – Африка, как раньше Австралия и Америка, становилась достоянием белой расы. До конца XIX века преобладало убеждение, что и Азию постигнет та же участь. Англия и Россия уже следили друг за другом через тонкий барьер слабых еще самостоятельных государств, Персии, Афганистана, полунезависимого Тибета. Ближе всего дошло до войны за все царствование императора Александра III, когда в 1885 г. генерал Комаров под Кушкой разгромил афганцев: англичане зорко наблюдали за «воротами в Индию»! Однако острый конфликт был разрешен соглашением 1887 г.
Но на Дальнем Востоке, где еще в 1850-х гг. русские без борьбы заняли принадлежавший Китаю Уссурийский край, дремавшие народы как раз зашевелились. Когда умирал император Александр III, на берегах Желтого моря гремели пушки: маленькая Япония, усвоившая европейскую технику, одерживала свои первые победы над огромным, но еще недвижным Китаем.
Портрет Александра III. Художник А. Соколов, 1883
В этом мире Российская Империя, с ее пространством в двадцать миллионов квадратных верст, с населением в 125 миллионов человек, занимала видное положение. Со времени Семилетней войны, а в особенности с 1812 г. военная мощь России ценилась весьма высоко в Западной Европе. Крымская война показала пределы этой мощи, но в то же время и подтвердила ее прочность. С тех пор эпоха реформ, в том числе и в военной сфере, создала новые условия для развития русской силы.
Россию в это время начали серьезно изучать. А. Леруа-Болье на французском языке, сэр Д. Мэкензи-Уоллес на английском издали большие исследования о России 1870-1880-х гг. Строение Российской империи весьма существенно отличалось от западноевропейских условий, но иностранцы тогда уже начали понимать, что речь идет о несходных, а не об «отсталых» государственных формах.
«Российская Империя управляется на точном основании законов, от Высочайшей власти исходящих. Император есть монарх самодержавный и неограниченный» – гласили русские основные законы. Царю принадлежала вся полнота законодательной и исполнительной власти. Это не означало произвола: на все существенные вопросы имелись точные ответы в законах, которые подлежали исполнению, пока не было отмены. В области гражданских прав русская царская власть вообще избегала резкой ломки, считалась с правовыми навыками населения и с благоприобретенными правами и оставляла в действии на территории империи и кодекс Наполеона (в царстве Польском), и Литовский статут (в Полтавской и Черниговской губерниях), и Магдебургское право (в Прибалтийском крае), и обычное право у крестьян, и всевозможные местные законы и обычаи на Кавказе, в Сибири, в Средней Азии.
Но право издавать законы нераздельно принадлежало царю. Был Государственный совет из высших сановников, назначенных туда государем; он обсуждал проекты законов; но царь мог согласиться, по своему усмотрению, и с мнением большинства, и с мнением меньшинства – или отвергнуть и то, и другое. Обычно для проведения важных мероприятий образовывались особые комиссии и совещания; но они имели, разумеется, только подготовительное значение.
В области исполнительной полнота царской власти также была неограничена. Людовик XIV после смерти кардинала Мазарини заявил, что хочет отныне быть сам своим первым министром. Но все русские монархи были в таком же положении. Россия не знала должности первого министра. Звание канцлера, присваивавшееся иногда министру иностранных дел (последним канцлером был светлейший князь А. М. Горчаков, скончавшийся в 1883 г.), давало ему чин 1-го класса по табели рангов, но не означало какого-либо главенства над остальными министрами. Был Комитет министров, у него имелся постоянный председатель (в 1894 г. им еще состоял бывший министр финансов Н. Х. Бунге). Но этот Комитет был, в сущности, только своего рода междуведомственным совещанием.
Все министры и главноуправляющие отдельными частями имели у государя свой самостоятельный доклад. Государю были также непосредственно подчинены генерал-губернаторы, а также градоначальники обеих столиц.
Это не значило, что государь входил во все детали управления отдельными ведомствами (хотя, напр., император Александр III был «собственным министром иностранных дел», которому докладывались все «входящие» и «исходящие»; Н. К. Гирс был как бы его «товарищем министра»). Отдельные министры имели иногда большую власть и возможность широкой инициативы. Но они имели их, поскольку и пока им доверял государь.
Для проведения в жизнь предначертаний, идущих сверху, Россия имела также многочисленный штат чиновников. Император Николай I обронил когда-то ироническую фразу о том, что Россией управляют 30 000 столоначальников. Жалобы на «бюрократию», на «средостение» были весьма распространены в русском обществе. Принято было бранить чиновников, ворчать на них. За границей существовало представление о чуть ли не поголовном взяточничестве русских чиновников. О нем часто судили по сатирам Гоголя или Щедрина; но карикатура, даже удачная, не может считаться портретом. В некоторых ведомствах, напр., в полиции, низкие оклады действительно способствовали довольно широкому распространению взятки. Другие, как, напр., министерство финансов или судебное ведомство после реформы 1864 г., пользовались, наоборот, репутацией высокой честности. Надо, впрочем, признать, что одной из черт, роднивших Россию с восточными странами, было бытовое снисходительное отношение к многим поступкам сомнительной честности; борьба с этим явлением была психологически нелегка. Некоторые группы населения, как, напр., инженеры, пользовались еще худшей репутацией, чем чиновники – весьма часто, разумеется, незаслуженной.
Зато правительственные верхи были свободны от этого недуга. Случаи, когда к злоупотреблениям оказывались причастны министры или другие представители власти, были редчайшими сенсационными исключениями.
Как бы то ни было, русская администрация, даже в самых несовершенных своих частях, выполняла, несмотря на трудные условия, возложенную на нее задачу. Царская власть имела в своем распоряжении послушный и стройно организованный государственный аппарат, прилаженный к многообразным потребностям Российской империи. Этот аппарат создавался веками – от московских приказов – и во многом достиг высокого совершенства.
Но русский царь был не только главой государства: он был в то же время главою Русской православной церкви, занимавшей первенствующее положение в стране. Это, конечно, не означало, что царь был вправе касаться церковных догматов; соборное устройство православной церкви исключало такое понимание прав царя. Но по предложению Святейшего синода, высшей церковной коллегии, назначение епископов производилось царем; и от него же зависело (в том же порядке) пополнение состава самого Синода. Связующим звеном между церковью и государством был обер-прокурор Синода. Эта должность более четверти века занималась К. П. Победоносцевым, человеком выдающегося ума и сильной воли, учителем двух императоров – Александра III и Николая II.
За время правления императора Александра III проявились следующие основные тенденции власти: не огульно-отрицательное, но во всяком случае критическое отношение к тому, что именовалось «прогрессом», и стремление придать России больше внутреннего единства путем утверждения первенства русских элементов страны. Кроме того, одновременно проявлялись два течения, далеко не сходных, но как бы восполнявших друг друга. Одно, ставящее себе целью защиту слабых от сильных, предпочитающее широкие народные массы отделившимся от них верхам, с некоторыми уравнительными склонностями, в терминах нашего времени можно было бы назвать «демофильским» или христианско-социальным. Это – течение, представителями которого были, наряду с другими, министр юстиции Манасеин (ушедший в отставку в 1894 г.) и К. П. Победоносцев, писавший, что «дворяне одинаково с народом подлежат обузданию». Другое течение, нашедшее себе выразителя в министре внутренних дел гр. Д. А. Толстом, стремилось к укреплению правящих сословий, к установлению известной иерархии в государстве. Первое течение, между прочим, горячо отстаивало крестьянскую общину как своеобразную русскую форму решения социального вопроса.
Русификаторская политика встречала больше сочувствия у «демофильского» течения. Наоборот, яркий представитель второго течения, известный писатель К. Н. Леонтьев выступил в 1888 г. с брошюрой «Национальная политика как орудие всемирной революции» (в последующих изданиях слово «национальная» было заменено «племенная»), доказывая, что «движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное только в приемах распространение космополитической демократизации».
Из видных правых публицистов того времени к первому течению примыкал M. H. Катков, ко второму – кн. В. П. Мещерский.
Сам император Александр III, при его глубоко русском складе ума, не сочувствовал русификаторским крайностям и выразительно писал К. П. Победоносцеву (в 1886 г.): «Есть господа, которые думают, что они одни Русские, и никто более. Уже не воображают ли они, что я Немец или Чухонец? Легко им с их балаганным патриотизмом, когда они ни за что не отвечают. Не я дам в обиду Россию».
Во внешней политике царствование императора Александра III принесло большие перемены. Та близость с Германией, вернее с Пруссией, которая оставалась общей чертой русской политики с Екатерины Великой и проходит красной нитью через царствования Александра I, Николая I и особенно Александра II, сменилась заметным охлаждением. Едва ли было бы правильным, как это иногда делают, приписывать это развитие событий антигерманским настроениям императрицы Марии Феодоровны, датской принцессы, вышедшей замуж за русского наследника вскоре после датско-прусской войны 1864 г.! Можно разве сказать, что политические осложнения на этот раз не смягчались, как в предшествующие царствования, личными добрыми отношениями и семейными связями династий. Причины были, конечно, преимущественно политические.
Хотя Бисмарк и считал возможным совмещать Тройственный союз с дружественными отношениями с Россией, австро-германо-итальянский союз был, конечно, в основе охлаждения между старыми друзьями. Берлинский конгресс оставил горечь в русском общественном мнении. На верхах начали звучать антигерманские нотки. Известна резкая речь ген. Скобелева против немцев; Катков в «Московских Ведомостях» вел против них кампанию. К середине 80-х годов напряжение стало ощущаться сильнее; германский семилетний военный бюджет («септеннат») был вызван ухудшением отношений с Россией. Германское правительство закрыло берлинский рынок для русских ценных бумаг.
Императора Александра III, как и Бисмарка, это обострение серьезно тревожило, и в 1887 г. был заключен – на трехлетний срок – т. н. договор о перестраховке. Это было секретное русско-германское соглашение, по которому обе страны обещали друг другу благожелательный нейтралитет на случай нападения какой-либо третьей страны на одну из них. Соглашение это составляло существенную оговорку к акту Тройственного союза. Оно означало, что Германия не будет поддерживать какого-либо антирусского выступления Австрии. Юридически эти договоры были совместимы, так как и Тройственный союз предусматривал только поддержку в том случае, если кто-либо из его участников подвергнется нападению (что и дало Италии возможность в 1914 г. объявить нейтралитет, не нарушая союзного договора).
Но этот договор о перестраховке не был возобновлен в 1890 г. Переговоры о нем совпали с моментом отставки Бисмарка. Его преемник, ген. Каприви, с военной прямолинейностью указал Вильгельму II, что этот договор представляется нелояльным в отношении Австрии. Со своей стороны, император Александр III, питавший симпатии к Бисмарку, не стремился связываться с новыми правителями Германии.
После этого, в 90-е гг., дело дошло до русско-германской таможенной войны, завершившейся торговым договором 20 марта 1894 г., заключенным при ближайшем участии министра финансов С. Ю. Витте. Этот договор давал России – на десятилетний срок – существенные преимущества.
Отношениям с Австро-Венгрией нечего было и портиться: с того времени, как Австрия, спасенная от венгерской революции императором Николаем I, «удивила мир неблагодарностью» во время Крымской войны, Россия и Австрия так же сталкивались на всем фронте Балкан, как Россия и Англия на всем фронте Азии.
Англия в то время еще продолжала видеть в Российской империи своего главного врага и конкурента, «огромный ледник, нависающий над Индией», как выразился в английском парламенте лорд Биконсфильд (Дизраэли).
На Балканах Россия пережила за 80-е гг. тягчайшие разочарования. Освободительная война 1877-1878 гг., стоившая России столько крови и таких финансовых потрясений, не принесла ей непосредственных плодов. Австрия фактически завладела Боснией и Герцеговиной, и Россия вынуждена была это признать, чтобы избежать новой войны. В Сербии находилась у власти династия Обреновичей в лице короля Милана, явно тяготевшая к Австрии. Про Болгарию даже Бисмарк едко отозвался в своих мемуарах: «Освобожденные народы бывают не благодарны, а притязательны». Там дело дошло до преследования русофильских элементов. Замена князя Александра Баттенбергского, ставшего во главе антирусских течений, Фердинандом Кобургским не улучшила русско-болгарских отношений. Только в 1894 г. должен был уйти в отставку Стамбулов, главный вдохновитель русофобской политики. Единственной страной, с которой Россия в течение долгих лет даже не имела дипломатических сношений, была Болгария, так недавно воскрешенная русским оружием из долгого государственного небытия!
Румыния находилась в союзе с Австрией и Германией, обиженная тем, что в 1878 г. Россия вернула себе небольшой отрезок Бессарабии, отнятой у нее в Крымскую войну . Хотя Румыния получила при этом в виде компенсации всю Добруджу с портом Констанцей, она предпочла сблизиться с противниками русской политики на Балканах.
Когда император Александр III провозгласил свой известный тост за «единственного верного друга России, князя Николая Черногорского», – это, в сущности, соответствовало действительности. Мощь России была настолько велика, что она не чувствовала себя угрожаемой в этом одиночестве. Но после прекращения договора о перестраховке, во время резкого ухудшения русско-германских экономических отношений, император Александр III предпринял определенные шаги для сближения с Францией.
Республиканский строй, государственное безверие и такие недавние в то время явления, как Панамский скандал, не могли располагать к Франции русского царя, хранителя консервативных и религиозных начал. Многие считали поэтому франко-русское соглашение исключенным. Торжественный прием моряков французской эскадры в Кронштадте, когда русский царь с непокрытой головой слушал «Марсельезу», показал, что симпатии или антипатии к внутреннему строю Франции не являются решающими для императора Александра III. Мало кто, однако, думал, что уже с 1892 г. между Россией и Францией был заключен тайный оборонительный союз, дополненный военной конвенцией, указывающей, какое количество войск обе стороны обязуются выставить на случай войны с Германией. Договор этот был в то время настолько секретным, что о нем не знали ни министры (конечно, кроме двух-трех высших чинов министерства иностранных дел и военного ведомства), ни даже сам наследник престола.
Французское общество давно жаждало оформления этого союза, но царь поставил условием строжайшее сохранение тайны, опасаясь, что уверенность в русской поддержке может породить во Франции воинственные настроения, оживить жажду реванша, и правительство, по особенностям демократического строя, не будет в силах противиться напору общественного мнения.
Российская империя в ту пору обладала самой многочисленной в мире армией мирного времени. Ее 22 корпуса, не считая казаков и нерегулярных частей, достигали численности до 900 000 человек. При четырехлетнем сроке военной службы ежегодный призыв новобранцев давал в начале 90-х гг. втрое больше людей, чем было нужно армии. Это не только давало возможность производить строгий отбор по физической годности, но и позволяло предоставлять широкие льготы по семейному положению. Единственные сыновья, старшие братья, на попечении коих находились младшие, учителя, врачи и т. д. освобождались от действительной военной службы и прямо зачислялись в ратники ополчения второго разряда, до которых мобилизация могла дойти лишь в самую последнюю очередь. В России зачислялся в армию всего 31 процент призывных каждого года, тогда как во Франции 76 процентов.
На вооружение армии работали преимущественно казенные заводы; в России не было тех «торговцев пушками», которые пользуются столь нелестной репутацией на западе.
Для подготовки офицерского состава имелось 37 средних и 15 высших военных учебных заведений, в которых обучалось 14 000-15 000 человек.
Все нижние чины, проходившие службу в рядах армии, получали, кроме того, известное образование. Неграмотных обучали читать и писать, и всем давались некоторые основные начала общего образования.
Русский флот, находившийся в упадке со времени Крымской войны, в царствование императора Александра III ожил и отстроился. Было спущено на воду 114 новых военных судов, в том числе 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров. Водоизмещение флота достигало 300 000 тонн – русский флот занимал третье место (после Англии и Франции) в ряду мировых флотов. Слабой стороной его было, однако, то, что Черноморский флот – около трети русских морских сил – был заперт в Черном море по международным договорам и не имел возможности принять участие в борьбе, которая возникла бы в иных морях.
Россия не имела имперских представительных учреждений; император Александр III, говоря словами К. П. Победоносцева, веровал «в непоколебимое значение власти самодержавной в России» и не допускал для нее «в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений». Но от предшествующего царствования в наследие остались органы местного самоуправления, земства и города; и еще со времен Екатерины II существовало сословное самоуправление в лице дворянских собраний, губернских и уездных (мещанские управы и другие органы самоуправления горожан утратили постепенно всякое реальное значение).
Земские самоуправления были введены (в 1864 г.) в 34 (из 50) губерний Европейской России, то есть распространились более нежели на половину населения империи. Они избирались тремя группами населения: крестьянами, частными землевладельцами и горожанами; число мест распределялось между группами соответственно сумм платимых ими налогов. В 1890 г. был издан закон, усиливший роль дворянства в земствах. Вообще частные владельцы, как более образованный элемент деревни, играли руководящую роль в большинстве губерний; но были и земства преимущественно крестьянские (Вятское, Пермское, например). Русские земства имели более широкую сферу деятельности, чем сейчас имеют органы местного самоуправления во Франции. Медицинская и ветеринарная помощь, народное образование, содержание дорог, статистика, страховое дело, агрономия, кооперация и т. д. – такова была сфера деятельности земств.
Городские самоуправления (думы) избирались домовладельцами. Думы избирали городские управы с городским головой во главе. Сфера их компетенции в пределах городов была в общих чертах та же, что у земств в отношении деревни.
Прием волостных старшин Александром III. Картина И. Репина, 1885-1886
Наконец, и деревня имела свое крестьянское самоуправление, в котором принимали участие все взрослые крестьяне и жены отсутствующих мужей. «Миром» решались местные вопросы и избирались уполномоченные на волостной сход. Старосты (председатели) и при них состоявшие писаря (секретари) руководили этими первичными ячейками крестьянского самоуправления.
В общем, к концу царствования императора Александра III, при государственном бюджете в 1 200 000 000 рублей, местные бюджеты, находившиеся в ведении выборных учреждений, достигали суммы около 200 миллионов, из которых на земства и города приходилось примерно по 60 миллионов в год. Из этой суммы земства тратили около трети на медицинскую помощь и около одной шестой – на народное образование.
Дворянские собрания, созданные еще Екатериной Великой, состояли из всех потомственных дворян каждой губернии (или уезда), причем участвовать в собраниях могли только те дворяне, которые имели в данной местности земельную собственность . Губернские дворянские собрания были, в сущности, единственными общественными органами, в которых порою обсуждались на законном основании вопросы общей политики. Дворянские собрания в виде адресов на Высочайшее имя не раз выступали с политическими резолюциями. Кроме этого, сфера их компетенции была весьма ограничена, и они играли известную роль только благодаря своей связи с земствами (местный предводитель дворянства являлся по должности председателем губернского или уездного земского собрания).
Значение дворянства в стране в то время уже заметно шло на убыль. В начале 1890-х гг., вопреки распространенным на Западе представлениям, в 49 губ. Европейской России из 381 миллионов десятин земельной площади только 55 миллионов принадлежало дворянам, тогда как в Сибири, Средней Азии и на Кавказе дворянское землевладение вообще почти отсутствовало (только в губерниях царства Польского дворянству принадлежало 44 процента земель).
В местных самоуправлениях, как везде, где действует выборное начало, были, конечно, свои группировки, свои правые и левые. Были земства либеральные и земства консервативные. Но настоящих партий из этого не слагалось. Не было в то время и сколько-нибудь значительных нелегальных группировок после распада «Народной воли», хотя за границей и выходили кое-какие революционные издания. Так, Лондонский фонд нелегальной печати (С. Степняк, Н. Чайковский, Л. Шишко и др.) в отчете за 1893 г. сообщил, что за год им распространено 20 407 экземпляров нелегальных брошюр и книг – из них 2360 в России, что составляет не большое количество на 125 миллионов населения…
На особом положении находилось Великое княжество Финляндское. Там действовала конституция, дарованная еще Александром I. Финский сейм, состоявший из представителей четырех сословий (дворян, духовенства, горожан и крестьян), созывался каждые пять лет, и при императоре Александре III он даже получил (в 1885 г.) право законодательной инициативы. Местным правительством был сенат, назначавшийся императором, а связь с общеимперским управлением обеспечивалась через министра-статс-секретаря по делам Финляндии.
При отсутствии представительных учреждений организованной политической деятельности в России не было, и попытки создать партийные группы немедленно пресекались полицейскими мерами. Печать находилась под зорким наблюдением власти. Некоторые большие газеты выходили, однако, без предварительной цензуры – чтобы ускорить выпуск – и несли поэтому риск последующих репрессий. Обычно газете делалось два «предостережения», и на третьем ее выход в свет приостанавливался. Но при этом газеты оставались независимыми: в известных рамках, при условии некоторой внешней сдержанности, они могли проводить, и зачастую проводили взгляды, весьма враждебные правительству. Большинство больших газет и журналов было заведомо оппозиционным. Правительство только ставило внешние преграды выражению враждебных ему воззрений, а не пыталось влиять на содержание печати.
Можно сказать, что русская власть не имела ни склонности, ни способности к саморекламе. Ее достижения и успехи нередко оставались в тени, тогда как неудачи и слабые стороны старательно расписывались с мнимой объективностью на страницах русской повременной печати, а за границей распространялись русскими политическими эмигрантами, создавая во многом ложные представления о России.
В отношении книг наиболее строгой была цензура церковная. Менее суровая, чем Ватикан с его «индексом», она в то же время имела возможность не только заносить запрещенные книги в списки, но и пресекать на деле их распространение. Так, под запретом были антицерковные писания гр. Л. Н. Толстого, «Жизнь Иисуса» Ренана; при переводах из Гейне, напр., исключались места, содержащие глумление над религией. Но в общем – особенно если принять во внимание, что цензура в разные периоды действовала с различной степенью строгости, а книги, однажды допущенные, редко изымались затем из обращения, – книги, запретные для русского «легального» читателя, составляли ничтожную долю мировой литературы. Из крупных русских писателей запрещен был только Герцен.
В стране, которую за границей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь», действовали на самом деле весьма мягкие и гуманные законы. Россия была единственной страной, где смертная казнь вообще была отменена (со времен императрицы Елизаветы Петровны) для всех преступлений, судимых общими судами. Она оставалось только в военных судах и для высших государственных преступлений. За XIX в. число казненных (если исключить оба польских восстания и нарушения воинской дисциплины) не составляло и ста человек за сто лет. За царствование императора Александра III, кроме участников цареубийства 1 марта, казнены были только несколько человек, покушавшихся убить императора (один из них, между прочим, был как раз А. Ульянов – брат Ленина).
Административная ссылка на основании закона о положении усиленной охраны применялась зато довольно широко ко всем видам противоправительственной агитации. Были разные степени ссылки: в Сибирь, в северные губернии («места не столь отдаленные», как это обычно называли), иногда просто в провинциальные города. Высланным, не имевшим собственных средств, выдавалось казенное пособие на жизнь. В местах ссылки образовывались особые колонии людей, объединенных общей судьбой; нередко эти колонии ссыльных становились ячейками будущей революционной работы, создавая связи и знакомства, содействуя «закрепощению» во вражде к существующему порядку. Те же, кто считались наиболее опасными, помещались в Шлиссельбургскую крепость на острове в верхнем течении Невы.
Русский суд, основанный на судебных уставах 1864 г., стоял с того времени на большой высоте; «гоголевские типы» в судейском мире отошли в область преданий. Бережное отношение к подсудимым, широчайшее обеспечение прав защиты, отборный состав судей – все это составляло предмет справедливой гордости русских людей и соответствовало настроениям общества. Судебные уставы были одним из немногих законов, которые общество не только уважало, но и готово было ревниво защищать от власти, когда она считала необходимым вносить оговорки и поправки в либеральный закон для более успешной борьбы с преступлениями.
Земств не было: в 12 западных губерниях, где среди землевладельцев преобладали нерусские элементы;в редко населенных Архангельской и Астраханской губ.; в Области войска Донского, и в Оренбургской губ. с их казачьими учреждениями.
Дворянство в России не составляло замкнутой касты; права потомственного дворянства приобретались каждым, кто достигал чина VIII класса но табели о рангах (коллежского асессора, капитана, ротмистра).
Современники об Александре III
“Все описывают государя Александра III человеком с необычайно простыми манерами и вкусами… Леди Черчилль пишет, что при русском дворе существуют странные обычаи, трудно соглашающиеся с идеей о самодержавно-деспотическом правителе. Вид царя, стоящего во время ужина и разговаривающего с молодым офицером, остающимся сидеть за столом, просто пугает нас”. (Морнинг Пост, 1880-е годы)
“Во время поездки Александра III по России как-то раз царский поезд неожиданно остановился на маленьком разъезде. Один из собравшихся поглазеть мужиков увидел Александра, снял шапку и прошептал: “Вот это так - царь!” И тут же добавил обычную деревенскую матерщину от глубокого волнения. Жандарм хотел его арестовать, но царь подозвал перепуганного мужика и дал тому 25-рублевку (где было изображение царя) со словами: “Вот тебе мой портрет на память””. (Ходячий анекдот-быль)
“Император Александр III был совершенно обыкновенного ума, пожалуй, ниже среднего ума, ниже средних способностей, ниже среднего образования; по наружности походил на большого русского мужика из центральных губерний”. (С.Ю. Витте)
“Об императоре Александре III все знали, что, не желая никаких военных лавров, император никогда не поступится честью и достоинством вверенной ему Богом России 1 ”. (С.Ю. Витте)
“Александр III не был сильным человеком, как многие думают. Этот большой, толстый мужчина не был, правда, “слабоумным монархом” или “коронованным дураком”, как его величает в своих мемуарах В.П. Ламздорф, но он также не был тем проницательным и умным государем, каким его стараются изобразить 1 ”. (С.Ю. Витте)
“Александр III повел русский государственный корабль иным курсом, чем Его отец. Он не считал, что реформы 60–70-х годов - безусловное благо, а старался внести в них те поправки, которые, по Его мнению, были необходимы для внутреннего равновесия России”. (С.С. Ольденбург)
Историки о личности и правлении Александра III
“Этот тяжелый на подъем царь не желал зла своей империи и не хотел играть с ней просто потому, что не понимал ее положения, да и вообще не любил сложных умственных комбинаций, каких требует игра политическая не менее, чем карточная. Правительство прямо издевалось над обществом, говорило ему: “Вы требовали новых реформ - у вас отнимут и старые””. (В.О. Ключевский)
“Александр III был неглуп. Но у него был тот ленивый и нескладный ум, который сам по себе бесплоден. Для командира полка такой ум достаточен, но для императора нужно что-то иное”. (Г.И. Чулков)
“Говоря о царствовании Александра III, уместно говорить не о “контрреформах”, а о корректировке государственного курса. Дело не в том, что император хотел механически вернуться назад, а в том, что политика 60-х годов слишком “забежала вперед””. (А. Боханов)
“Ограниченный, грубый и невежественный, Александр III был человеком крайне реакционных и шовинистических воззрений. Однако в области экономической политики вынужден был считаться с ростом капиталистических элементов в стране”. (Большая Советская Энциклопедия)
“Александра III не надо было изображать недалеким и тупым, это была яркая личность. Перед нами человек, органично вписавшийся в обстоятельства своего времени. Он правил государством удивительно легко и естественно, вполне сознавая при этом всю ответственность монарха. Наиболее сильная сторона его личности - честность и порядочность”. (А. Боханов)
“При Александре III Россия переживает существенный экономический подъем, что было вплотную связано с усилением позиций частного сектора и проникновением в Россию западных идей о свободе предпринимательства. Это был замечательный период в развитии российского общества”. (Д. Шиммельпеннинк)
2. Оценка внутренней политики Александра III
Новое правительство Александра III, взяв принципиально иной курс, вызвало резкую оппозицию. Император повел борьбу против революционных, социалистических, либеральных брожений. Началось с университетов, где был введен в действие новый устав, практически сводивший на нет автономию: ректоры теперь назначались правительством, они получили право увольнять профессоров и т. д. В сущности, для всякого нормально мыслящего студента это не принципиальный момент, потому что в университетах надо учиться - все остальное имеет второстепенное значение. Но в те времена автономия студентов и ученых советов была животрепещущей темой.
Затем новые веяния коснулись печати, где произошли определенные перестановки и были введены ограничения. Стала расширяться сеть церковно-приходских школ, а вместе с тем была введена система классического обучения в гимназии, которая не казалась современникам полноценной, хотя свою роль и сыграла, потому что способствовала широкому распространению среди образованной публики знания языков. Те, кто сумел постичь премудрости греческого языка и латыни, легко справлялись с живыми языками.
Итак, внутреннюю политику нового императора можно характеризовать как консервативную. У нас очень любят называть эту политику реакционной. Она, бесспорно, была охранительной. Александр III был человеком весьма последовательным и твердым, он полагал, что самодержавие - это единственная система, благодаря которой существует страна, что у самодержавия есть естественный союзник внутри страны - дворянство. Но союзниками могли быть и другие сословия, поэтому он и вел соответствующую политику, которую либеральная интеллигенция считала реакционной. Самое интересное, что именно при этой реакционной политике расцветали наука, промышленность, торговля (как внутренняя, так и внешняя).
В чем же заключалась реакция? Если посмотреть на историю социалистических партий, которые в это время начинают возрождаться, то увидим, что их было очень много - вероятно, их не очень преследовали. Действительно, радикальные социалистические организации (подобные тем, какую составил брат Ленина Александр Ульянов), были разгромлены и террористы казнены. Это опять-таки было поводом обвинять правительство, хотя случай был абсолютно ясный.
Из книги История. История России. 10 класс. Углублённый уровень. Часть 2 автора Ляшенко Леонид Михайлович§ 86 – 87. План контрреформ как основа внутренней политики Александра III. Внешняя политика Первые пореформенные десятилетия показали, что самодержавие плохо уживалось с учреждениями, появившимися в результате реформ 1860-х гг. Местное самоуправление, новые суды,
Из книги США: История страны автора Макинерни ДэниелРезультаты рейгановской внутренней политики В конечном счете Рейган одержал достаточно побед, чтобы обеспечить себе поддержку избирателей и победу на выборах 1984 года, так что на второй срок он прошел вполне заслуженно. Но старт был нелегким. Через год после того как
Из книги Всемирная история: В 6 томах. Том 1: Древний мир автора Коллектив авторовОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ АВГУСТА И ЕГО ПРЕЕМНИКОВ Своей внутренней политикой Август и его преемники демонстрировали приверженность институтам, обычаям и «нравам предков». В «восстановленной республике» делалось все возможное для реставрации и
Из книги Отечественная история: конспект лекций автора Кулагина Галина Михайловна11.1. Ужесточение внутренней политики во второй трети XIX века Николай I (1825–1855) вступил на престол в условиях политического и социально-экономического кризиса. Восстание декабристов, которое было жестоко подавлено, и сложная ситуация в государстве требовали от Николая I
Из книги Александр III и его время автора Толмачев Евгений Петрович4. ИТОГИ ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ САМОДЕРЖАВИЯ Внутренняя политика во время царствования Александра III носит отпечаток самобытности и оригинальности характера его личности. Новый император с первого дня своего правления был настроен возвратить стране внутреннее
автора Феденко Панас Васильевич3. Проблемы внешней и внутренней политики в 1933–1937 гг. В главе XIII освещаются проблемы внешней и внутренней политики советского правительства в 1933–1937 гг. Авторы усиленно пытаются доказать читателю, будто бы советское правительство стремилось к сохранению мира в Европе и
Из книги Новая «История КПСС» автора Феденко Панас Васильевич4. Проблемы внутренней политики СССР Во втором разделе XVII главы рассматриваются проблемы внутренней политики советского руководства. Н. С. Хрущев, избранный в сентябре 1953 г. на должность первого секретаря ЦК КПСС, представлен в привлекательном свете: его деятельность
Из книги История России с древнейших времен до наших дней автора Сахаров Андрей НиколаевичГлава 5. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ВНУТРЕННЕЙ И ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ § 1. Император Александр III и государственные приоритетыАлександр Александрович Романов стал императором России под именем Александра III1 марта 1881 г. В тот день, в 15 часов 35 минут, в главной императорской
автора Керов Валерий Всеволодович1. Факторы внутренней политики 1.1. Начало разложения крепостнической системы. Появление и развитие новых рыночных тенденций в жизни страны.1.2. Нарастание различий в общественном и экономическом развитии России и стран Запада. В то время как в наиболее передовых странах
Из книги Краткий курс истории России с древнейших времён до начала XXI века автора Керов Валерий Всеволодович2. Основные направления внутренней политики 1801–1812 гг 2.1. Характеристика первого этапа правления Александра. Этот многообещающий период остался в памяти у современников как «дней Александровых прекрасное начало». В это время произошло не только возвращение
Из книги Краткий курс истории России с древнейших времён до начала XXI века автора Керов Валерий Всеволодович1. Факторы внутренней политики 1.1. Стремление власти укрепить социально-экономическое положение страны и, не затрагивая крепостнической основы экономики, ускорить развитие промышленности в целях повышения военной мощи России.1.2. Необходимость усиления самодержавия,
Из книги Краткий курс истории России с древнейших времён до начала XXI века автора Керов Валерий Всеволодович1. Факторы внутренней политики 1.1. Отставание России от западных стран, требовавшее модернизации экономической, социальной и политической систем, развития науки и образования.1.2. Высокий уровень социальной напряженности, выражавшийся:– прежде всего, в крестьянских
Из книги Краткий курс истории России с древнейших времён до начала XXI века автора Керов Валерий Всеволодович1. Факторы внутренней политики 1.1. Острый экономический кризис, охвативший сельское хозяйство страны, ухудшивший положение крестьянства и подрывавший позиции дворянства.1.2. Обострение социально-политической обстановки, вызванное деятельностью революционеров и
Из книги Краткий курс истории России с древнейших времён до начала XXI века автора Керов Валерий Всеволодович2. Основные задачи внутренней политики 2.1. Социально-политические задачи правительства. Программа П. А. Столыпина. Главными задачами являлись предотвращение новой революции и укрепление государства. Разрабатывая программу действий, правительство планировало достичь
Из книги Пакт, изменивший ход истории автора Наджафов Владимир Гусейнович«Оценка» советской внешней политики Как уже подчеркивалось, Г. Городецкий избегает более или менее внятного изложения событий преддверия мировой войны. Чтобы не считаться с совокупностью обстоятельств перехода, пользуясь сталинскими определениями, от «второй
Из книги Миссия России. Национальная доктрина автора Вальцев Сергей Витальевич§ 2. Контуры внутренней русской политики Хранить свое прошлое является долгом каждого народа. К. Леви-Стросс Актуален ли консерватизм Миру нужен новый путь развития, не нужно идти назад, нужно идти вперед, но идти по новому пути. Никакого возврата назад, никакого
