Лестницы. Входная группа. Материалы. Двери. Замки. Дизайн

Труды психиатрической клиники им. С.С. Корсакова/ Под ред. М.О. Гуревича и А.О. Эдельштейна.- Вып. 8.- М., 1945.- С. 5–16.

Психиатрия, как и всякая клиническая дисциплина, делится на общую и частную. В общей психопатологии должны быть даны, основные теоретические предпосылки учения о психических расстройствах, излагаемого в частной психопатологии. В действительности же частная психопатология развивалась в значительной мере независимо от общей. Вместе со всей медициной она создавалась лучшими представителями психиатрии на материалистических основах и в последние годы достигла больших успехов в области диагностики и терапии. Общая же психопатология остается до сих пор оторванной от частной и не может вполне освободиться от теоретических воззрений на психические функции, унаследованных от идеалистической психологии. Достаточно указать на таких корифеев нашей науки, как Крепелин и Корсаков, так много сделавших для частной психопатологии. В общей психопатологии Крепелин шел за Вундтом, а Корсаков - за современными ему идеалистическими философами и психологами Гротом и Лопатиным. В дальнейшем немецкие психиатры (а вслед за ними, к сожалению, и наши отечественные) излагали общую психопатологию по Ясперсу, а французские и швейцарские - по Бергсону. Отсутствие самостоятельных воззрений на теоретические основы своей науки привело к тому, что общая психопатология излагалась в известном отрыве от частной и лишена была оригинальности.

Стремление избавить психиатрию от влияния идеалистической психологии привело к попытке физиологического обоснования нашей науки. Успехи советской рефлексологии дали повод некоторым авторам считать, что психиатрия может быть сведена к патологической рефлексологии, что психические функции и их расстройства могут быть объяснены с точки зрения учения о рефлексах. Учение о рефлексе, обоснованное еще несколько столетий назад Декартом и блестяще развитое Павловым, безусловно, имеет большое значение в физиологии, но его применение к объяснению психических явлений не вполне состоятельно, так как более сложное (психика) не может быть объяснено более простым (рефлексом), и психические функции имеют новые качества, которые требуют иных методов для их изучения.

К общепризнанному в настоящее время в советской психиатрии положению об особых качествах психических функций мы считаем необходимым добавить второе положение, согласно которому и патологическая психика получает новые качества, которые не могут быть выведены из нормальной психологии. Этому положению мы дадим обоснование в дальнейшем изложении и покажем, в чем состоят «особые качества» нормальной и патологической психики.

Из указанных двух положений следует сделать вывод большой принципиальной важности: ввиду наличия особых качеств психики и ее расстройств теория психиатрии не может быть построена на основах какой-либо иной дисциплины (психологии, физиологии, невропатологии).

Построение теории психиатрии есть дело самой психиатрии. Каждая наука строит свою теорию на основе тех данных, которые являются ее содержанием. Само собой разумеется, что теория каждой отдельной дисциплины должна быть увязана со смежными дисциплинами и основываться на общефилософских теоретических позициях, объединяющих все отрасли знания.

В этом отношении основное значение для психиатрии имеет марксистско-ленинская теория познания. Дело не только в том, что теория познания является основой философской доктрины и имеет решающее значение для построения теории всякой частной науки, но еще и в том, что познание есть основная функция психики, что теория познания есть «отражение действительности в человеческой голове», т.е. в человеческой психике, и что, следовательно, теория познания может и должна быть непосредственно использована для построения теории психических функций. Не имея, конечно, в виду излагать здесь марксистско-ленинскую теорию познания хотел бы лишь подчеркнуть некоторые пункты, имеющие особое значение для наших построений.

Начнем с названия: теория отражения.

Особая ценность термина «отражение» для мозговой патологии заключается в том, что правильность отражения действительности неизбежно предполагает нормальное функционирование мозга и искажается при патологических состояниях.

Далее, «отражение» звучит как физический термин. Это потому, что отражение есть общефилософское понятие, которое приложимо к взаимоотношению всякого рода материальных явлений. Познанием же становится «отражение в человеческой голове». В зависимости от большей или меньшей организованности материи отражение от простого физического взаимодействия доходит до отражения в организмах животных и, наконец, до отражения в человеческой голове. Познание исторично, как исторична психика, и в самой человеческой голове познание исторически развивается и, более того, имеет различные ступени в психике отдельного человека. Ленин применяет термины: ощущение, восприятие, представление, мышление, сознание. Это функции, различные по своему механизму и по качеству познаваемого. Можно ощущать вещи, но не причинность явлений, последнее познается мышлением. В одном месте Ленин совершенно определенно говорит: «Представление не может охватить движения в целом, например, не охватывает движения с быстротой 300000 км в секунду, а мышление схватывает и должно схватить» 1 . Итак, познание имеет ступени, оно исторично: ребенок ощущает, но еще не мыслит, животным доступны лишь простейшие ступени познания - ощущение (у высших видов имеются зачатки примитивного мышления). Только у взрослого полноценного человека имеются все ступени познания от ощущения до мышления. Даже в мышлении имеются ступени - от конкретного мышления к абстрактному. Познание приобретает все более высокие качества, дающие возможность огромного расширения объектов познания. Отсюда ясно, насколько наивны воззрения авторов, считающих возможным на основании экспериментов на животных делать выводы относительно человеческой психики.

Следующим важным качеством человеческого познания является его активность. Признание Лениным этого качества ясно из ряда цитат: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его». (Философские тетради. 1934). «Отражение природы в мысли человека надо понимать не «мертво», не «абстрактно», не без движения, не без противоречий, а в вечном процессе движения, возникновения противоречий и разрешения их» (Философские тетради).

К этим положениям нужно добавить, что активность познания, его проверка на практике; ведущее значение в истории «человеческой деятельности» - это такого рода понятия, отражающие активность психики, которые особо подчеркиваются в марксистско-ленинской философии.

Мы можем с удовлетворением отметить, что в нашей науке имеется в настоящее время достаточно точных фактов, всецело подтверждающих философскую концепцию об активности познания. Прежде всего, укажем, что восприятие действительно не есть фотографический акт, оно совершается не только центростремительно (т.е. действием раздражителя извне), но и центробежно (т.е. путем активного усвоения воспринимаемого явления). Это свойство мы называем фугально-петальным принципом. Только благодаря этому качеству познания получается возможность «усвоения» или превращения «вещи в себе» в «вещь для нас» (по Ленину). Фугально-петальный принцип обосновывается анатомо-физиологически. В настоящее время мы знаем, что имеются не только пути, идущие центростремительно от ретины глаза в наружное коленчатое тело и далее в зрительную кору (поле 17), но и обратные пути - фугальные от коры к ретине, благодаря которым получается возможность активно влиять на воспринимаемое. Б этом смысле очень удачно выражение Петцля, что ретина освещается не только снаружи, но и изнутри. Это внутреннее освещение, т.е. фугальное влияние коры, необходимо для того, чтобы человек мог видеть. Новорожденный смотрит, но не видит, т.е. не усваивает, и это потому, что у него сначала созревают пути центростремительные и лишь позднее центробежные. Следовательно, в раннем возрасте ретина освещена только снаружи и не освещена изнутри. Сказанное по поводу зрения относится и к другим органам чувств.

Далее, активность восприятия обусловливает возможность выбора воспринимаемого. Отражается в нашей голове преимущественно то, что мы хотим воспринять. Даже при сильном постороннем шуме мы отлично слышим тихий шепот соседа, если обращаем на него особое внимание. В патологии имеются яркие случаи, когда при поражении определенного места поля 21 выбор становится невозможным, все звуки без выбора одинаковы слышны, получается хаос, ненужное мешает усвоению нужного.

Будучи активным, познание и проверяется, как нас учит Ленин, активно - практикой. Только практика устанавливает правильность познания.

Далее, мы переходим к установлению особых качеств психики, которые могут быть построены в духе данного учения и на основании фактов, имеющихся в нашей науке. Устанавливая особые качества, свойственные психике, следует остановиться на функции сознания. Имеются различные определения сознания, причем считается неизбежным, что определение сознания в психиатрии должно отличаться от философских определений сознания. Конечно, такие понятия, как «общественное сознание» и т.п., имеют иной смысл, и мы их оставляем в стороне, имея в виду сознание в прямом смысле, т.е. индивидуальное сознание. Такое понятие должно бы бытъ единым и в философско-психологическом, и медицинско-психиатрическом смысле. Определение такого сложного понятия чрезвычайно трудно, и нам представляется возможным лишь установить термин, не противоречащий теории отражения и удовлетворяющий нашим целям в рабочем смысле. Мы считаем правильным при определении понятия сознания исходить из самого слова как такового. Русское олово «сознание» и французское «conscience» являются в этом отношении очень удачными, чего нельзя сказать о немецком «Bewusstsein». Частицы «со» и «con» указывают на связь. Сознание есть «связь знаний». Слово «сознание» указывает, что психические процессы у данного индивидуума находятся в определенной связи между собой. Сознательность психического акта обозначает его связь со всей психикой, с той высшей синтетической функцией, которая определяется как личность, себя сознающая (самосознание - одна из сторон сознания). Итак, в сознании связываются между собой и с личностью психические процессы, которые происходят в данный момент в человеческой голове. Но помимо таких симультанных связей, имеются и сукцессивные, т.е. связи во времени. Без сукцессивных связей в сознании не было бы возможно мышление, которое осуществляется лишь во времени (предпосылки, выводы, заключения). Сознание, симультанно и сукцессивно связывая психические акты, является в то же время необходимым условием для того, чтобы каждый акт был психическим в настоящем смысле этого слова. Любая функция, например ощущение, приобретает свое значение как психическая функция познания лишь при условии, что она связана с остальным содержанием психики, с предшествующим опытом, т.е. когда эта функция ощущения сознательна. Если же эта функция оторвана от связей, обеспечиваемых сознанием, то она уже не является полноценным психическим актом, ничего не отражает, не ведет к познанию. При выключенном сознании нет восприятия, нет мышления, нет познания, нет целесообразной деятельности. А всякого рода вегетативные функции, рефлексы и т.п., имеют значимость сами по себе без связей, осуществляемых сознанием; для этих неврологических функций сознание необязательно. Так мы формулируем особое качество психики, определяемое деятельностью сознания. Отметим, что мы при этом оставляем в стороне так называемую подсознательную сферу, мир инстинктов и пр., которые имеют известное влияние на психическую деятельность, но соответствующие функции, не являющиеся ведущими в человеческой деятельности, требуют особого рассмотрения, что выходит за пределы поставленных нами задач.

Наконец, следует остановиться еще на одном особом качестве психики, вытекающем из того, что сложные психические функции образуются путем интеграции из более простых функций.

Понятие об интеграции, взятое из математики, впервые применено в биологии Г. Спенсером; который понимает под интеграцией концентрацию материи в процессе эволюции, причем материя, изменяясь от гомогенного неопределенного к гетерогенному и определенному, имеет тенденцию к развитию «целого» путем координации частей. Джексон, как невропатолог, развил дальше понятие об интеграции, как о координации, причем он уже указывает, что благодаря интеграции низших механизмов создаются высшие не постепенно и незаметно, а скачками (кризисами). Таким образом, Джексон создал понятие об иерархии нервных функций, об этапах или уровнях. Имеющая столь большое значение в невропатологии и психиатрии концепция о расторможении или освобождении низших механизмов при поражении высших тесно связана, можно сказать, вытекает из понятия об иерархии функций. Таким образом, в понимании указанных авторов интеграция - это развитие целого путем соединения или комбинации отдельных частей и элементов. (Примерно так и определяется понятие об интеграции в Оксфордском словаре 1901 года 2 .) Такое понимание интеграции как тенденции к образованию целого привело к противопоставлению локализированных функций и интегрированных, что наиболее ясно было выражено Герриком (1934), хотя еще раньше Монаков и Гольдштейн в известной мере противопоставляли локализированным функциям целое - организм. Однако Ризе (1942) совершенно правильно указывает, что поскольку интеграция есть лишь усложнение, - нет противоположности между принципами локализации и интеграции. При этом Ризе правильно дополняет понятие об интеграции, определяя ее как развитие целого, в котором не выявляются элементы, послужившие для образования этого целого. Эти определения Ризе близки к тем, которые были высказаны мной значительно ранее (1937) 3 . Пользуясь термином «интеграция»,я в то время подчеркивал, что подлинное развитие этого понятия возможно в патологии путем изучения дезинтеграции, а также реинтеграции (как мы добавляем в настоящее время). Путем интеграции, как я писал, создаются новые качества, которые не могут быть выведены из свойств компонентов, вошедших в состав данной функции; в то же время интегрированная высшая функция не отвечает на раздражители, которые действовали на соответствующие компоненты. При дезинтеграции же сложной функции высвобождаются простые ее компоненты, теряются новые качества высшей функции, и дезинтегрированные сложные механизмы начинают реагировать на раздражители, действовавшие на первичные простые функции. Реинтеграция восстанавливает высшие функции с ее новыми качествами, и она перестает отвечать на неспецифичные для нее раздражители. В этих своих выводах мы опирались на клинические наблюдения. Например, сложная функция восприятия пространства образовалась из ряда компонентов, в том числе вестибулярного; в нормальном состоянии она не отвечает на вестибулярные раздражители, в состоянии же дезинтеграции она реагирует на действие вестибулярного раздражителя рядом патологических симптомов; реинтеграция восстанавливает нормальные отношения.

В указанной работе я не противопоставлял интегрированных функций локализированным, но отметил, что «качественным особенностям высших нервно-психических функций, несомненно, соответствуют и качественные особенности их локализации в динамических системах» . Из этого ясно, что интегрированные функции могут быть локализованы, однако понятие о локализации этих функций отличается от локализации простых функций. Но и этого мало. Рассматривая данные об интеграции различных высших функций, мы убеждаемся, что сама интеграция как определенный процесс развития новых качеств меняется с возрастанием сложности интегрирования. Поэтому определения понятия интеграции в математике, общей биологии, невропатологии и психиатрии не идентичны; имеющиеся же различия зависят от того, какие функции интегрируются, отсюда и некоторые различия в определении этого термина авторами разных специальностей, о чем мы и не собираемся дискутировать ввиду отсутствия принципиальных расхождений. Наибольшей сложности достигает интеграция психических функций, которым свойственна сравнительная легкость дезинтеграция не только при психических заболеваниях, но даже в норме (во сне), а также и легкость реинтеграции.

Особенно сложным примером интеграции психических функций следует считать сознание . Нормальное сознание определяется связностью (сознанием) психических процессов данного момента и прошлого опыта (т.е. симультанно и сукцессивно), причем все содержание сознания интегрируется в единое целое - личность. Дезинтеграция сознания изменяет личность в целом - ее восприятия и мышление, ориентировку и деятельность. Реинтеграцией все восстанавливается. Таким образом, даже в пределах психических функций возможна интеграция различной сложности. Соответственно этому изменяется и характер локализации. Если простые функции локализуются в центрах, морфологически определенных, то интегрированные функции (например, речь, восприятие пространства) локализуются в системах или механизмах, включающих ряд центров, систем и связывающих их путей. Вопрос же о локализации сознания и личности становится уже практически почти неразрешимым, так как дело идет о слишком сложной, совокупности морфологических единиц, необходимых для осуществления этой высшей интеграции.

Отметим далее, что интеграция сравнительно более простых функций представляется стойкой, постоянной, в норме неподвижной. Такова, например, функция ходьбы, создавшаяся путем интеграции движений различных мышечных групп. Иное дело сложная синтетическая психическая функция сознания, - ее интеграция представляется подвижной, изменчивой, нестойкой: не только в патологии, но и в норме наблюдается временная дезинтеграция сознания во время сна и столь же быстрая и полная реинтеграция при пробуждении. Это своеобразие интеграции высших психических функций представляет собой их особое качество и, как мы увидим ниже, имеет особенно большое значение в патологии.

Таким образом, совершенно правильное постулирование в советской науке особых качеств человеческой психики сформулировано нами с достаточной определенностью, но, конечно, пока еще далеко не полно. Человеческая психика отражает действительность, способна к активному познанию, проверяемому практикой; высшие ступени познавательных функций (мышление) обладают особыми качествами, способностью познания сложнейших явлений и их отношений, недоступных низшим формам познания (ощущению). Познание активно, способно к выбору. Сложные психические функции образуются путем интеграции; они связаны с сознанием, которое также образуется путем интеграции. Всякий акт получает значение психической функции только путем связи с сознанием, - без такой связи невозможно ни познание, ни целесообразное действие. Эти качества психических функций имеют первостепенное значение для психопатологии, и, с другой стороны, можно сказать, что патология особенно ярко вскрывает качественные особенности человеческой психики.

Нарушения психических функций качественно отличаются от более простых неврологических нарушений. Поэтому понятия, которыми определяются патологические изменения нервных функций, оказываются для психопатологии недостаточными.

Органические поражения нервных функций дают явления выпадений (паралича), раздражений (гиперкинезы), функциональные изменения связаны с торможением, возбуждением, расторможением. Все эти понятия указывают на простые количественные изменения функций: функция усиливается, ослабляется, погибает, тормозится, возбуждается. Эти понятия лишь частично применимы при изучении психических нарушений, они применимы для органических поражений психических функций, когда получается количественное ослабление или выпадение функций (например, памяти). Понятия торможения и возбуждения приложимы, в известной мере, к объяснению некоторых изменений более простых не интегрированных психических функций (возбуждение при маниакальном состоянии, торможение при депрессии). Однако всякие попытки применить все эти понятия к объяснению более сложных качественных нарушений психики ни к чему не привели. Сложная психическая функция в патологии не ослабляется, а изменяется, частью переходит на другой уровень и, что самое главное, дает патологическую продукцию, новые феномены, не свойственные нормальной психике (например, бредовые идеи, галлюцинации).

При этом замечательно, что такие нарушения психики легко восстанавливаются и патологическая продукция исчезает. Это касается острых случаев, при которых еще нет непоправимых разрушений (дефекта). Эти качественные особенности психических расстройств - патологическая продуктивность психоза и способность к полному восстановлению , иногда внезапному, резко отличают эти расстройства от всяких других и требуют соответствующих понятий для их изучения.

Естественно, что особые качества психики являются причиной особых качеств психических расстройств .

Основным понятием, определяющим расстройство интегрально образованных психических функций, следует считать понятие дезинтеграции . Восстановление функций происходит путем реинтеграции . Дезинтеграция - это не разрушение сложной функции, а лишь ее временное разложение на компоненты, из которых она составилась путем интеграции. Освобожденные при дезинтеграции компоненты имеют наклонность создавать новые сочетания, патологическую интеграцию, отсюда патологическая продуктивность психических расстройств.

Монаков и Мург термин «дезинтеграция» применяют в крайне широком понимании. Дезинтеграция у них охватывает всю патологию нервной системы. Такое раcширение понятия лишает соответствующий термин определенного смысла. Мы понимаем дезинтеграцию точно, как разложение интегрированных (сложных) функций; столь же точно и просто мы определяем и понятие «реинтеграция», как восстановление дезинтегрированной сложной функций.

Как пример, приведем дезинтеграцию пространства. Эта функция образовалась путем интеграции оптических, гаптических, проприоцептивных и вестибулярных компонентов. После интеграции раздражители, действовавшие на каждый из компонентов, перестают действовать на интегрированную функцию. После дезинтеграции сравнительно легкое, например, вестибулярное раздражение вызывает резкие нарушения восприятия пространства, даже разрывы пространства (феномен, совершенно не известный в норме). Вместе с тем освобожденные при дезинтеграции компоненты дают патологическую интеграцию, выражающуюся в патологической продукции в виде оптико-вестибулярных нарушений (изменения формы предметов, перспективы, величины и т.д.), которые обусловливают неправильность отражения действительности, расстройство познания. При реинтеграции функция восприятия пространства (восстанавливается и патологическая продукция исчезает.

Еще более ярки явления дезинтеграции такой сложной функции, как сознание. Мы уже отмечали, что сложная интеграция высших психических функций отличается подвижностью, неустойчивостью, способностью к быстрой дезинтеграции и реинтеграции. Острые психические расстройства проявляются в дезинтеграции сознания. Мы уже подчеркивали, что сознанием определяется взаимосвязь психических функций, что любой акт познания или действия только тогда приобретает значение полноценной функции, когда он связан симультанно и сукцессивно с сознанием личности. При дезинтеграции сознания нарушаются связи, искажается восприятие, становится невозможным мышление, нет правильного отражения действительности; и нет обоснованной деятельности. Нарушение связей является причиной амнезии, постоянного явления после расстройств сознания. В то же время потерявшие связи компоненты дают патологическую интеграцию, продуцируют причудливые сочетания разорванных функций в виде бреда (делирия). Нарушение интеграции фугальных и летальных, компонентов восприятия приводит к обманам чувств {галлюцинациям и иллюзиям). Реинтеграция сознания иногда почти моментально приводит все в порядок.

Правильность нашей теории дезинтеграции должна быть проверена на практике, и фактически этой проверкой является терапия психозов. Активная терапия создана эмпирически, и только по достижении больших практических успехов начали создавать теоретическое обоснование этих методов лечения. До сих пор казалось странным, почему шизофрения уступает лечению инсулиновым шоком или искусственно вызываемыми судорожными припадками, или почему глухонемота после коммоции мозга излечивается опьяняющим наркозом. Казалось, что это какое-то ненастоящее лечение. Я позволю себе настаивать, что именно такое лечение и есть настоящее лечение психозов, так как оно ведет к реинтеграции дезинтегрированных функций. Все дело в том, что всякая дезинтегрированная функция может реинтегрироваться, поскольку ее компоненты не разрушены. Реинтеграция происходит даже сама собой (например, реинтеграция сознания при пробуждении от сна, а также после обмороков, после травмы, при спонтанных ремиссиях психозов и т.д.). Реинтеграция происходит при наличии достаточной восстановительной энергии в данной психике. При астенизации психики и наличии процесса, углубляющего дезинтеграцию (например, при шизофрении), реинтеграция может и не произойти или, во всяком случае, замедлиться. Тогда нужна энергия со стороны: для соответствующего воздействия в смысле достижения реинтеграции.

Давно известно, что при обмороке, когда человек ничего не воспринимает, будучи лишен сознания, восстановление может быть ускорено таким простым средством, как нашатырный спирт. Дают понюхать, и… восстанавливается сложная функция сознания, быстро приходит в порядок глубоко нарушенная психическая деятельность. Действие инсулинового шока, судорожного припадка и пр. несколько более сложно, но оно имеет то же значение возбудителя со стороны, ведущего к реинтеграции функций 4 . При активных методах, как мы подчеркивали в своих прежних работах, дело идет о церебральном действии, как основном звене тех изменений (биохимических и пр.), которые происходят в организме при активной терапии.

Далее опыт показывает, что активная терапия гораздо действительнее в острых случаях, чем в хронических. С нашей точки зрения это объясняется просто тем, что в хронических стадиях болезни фиксируются и дезинтеграция, и патологическая интеграция (бред и пр.), а главное - образуются стойкие выпадения (дефект), неподлежащие терапевтическому воздействию.

Таким образом, достижения современной активной терапии психозов доказали, что, вопреки прежним воззрениям, лечение при психических болезнях является более эффективным, чем при нервных, так как психические функции при заболеваниях дают временную дизентеграцию и эта дизентеграция может в результате лечения перейти в реинтеграцию. Это обстоятельство еще раз доказывает правильность основных положений об особых качествах психики и о качественных особенностях психических расстройств. Фиизиологической основой дезинтеграции мы считаем изменение функционального состояния психических механизмов вследствие обратимого нарушения связей - синапсов.

В заключение мы считаем необходимым остановиться на следующем принципиально важном положении.

Еще Джексон, как сказано выше, отметил, что нервная система развивается скачкообразно («abruptly», «by leaps»). Эти скачкоообразные изменения соответствуют развитию функций путем интеграции, они особенно свойственны нервной системе потому, что последняя является «интегративной системой Par excelence» (Шеррингтон). Учитывая, однако, что развитие нервной системы происходит не только путем интеграции, мы формулируем данное положение следующим образом.

Функции нервной системы (в том числе психические) развиваются как путем постепенных, преимущественно количественных, изменений, так и путем скачкообразных качественных сдвигов (в порядке интеграции).

Эти закономерности развития нервно-психических функций следует дополнить положениями, определяющими патологические изменения функций и их восстановление.

При дезинтеграции сложных функций преимущественно происходят скачкообразные изменения, переход на иной уровень, качественные нарушения. Равным образом реинтеграция функции (например, при активной терапии психозов) дает также скачкообразные изменения.

Таким образом, патологические нарушения нервно-психических функций происходят как путем количественного их снижения (ослабления, выпадения и постепенного улучшения), так и путем качественного их расстройства (дезинтеграции) и такого же восстановления (реинтеграции). Качественные скачкообразные сдвиги особенно свойственны патологии психических функций, как интегративных по преимуществу.

Приведенные формулировки положений, определяющих развитие, патологические изменения и восстановление нервно-психических функций, следует считать соответствующими общим законам развития, установленным диалектическим материализмом, который учит, что развитие в природе включает и медленную эволюцию и скачки, дающие перерывы постепенности.

Развитые нами выше соображения, касающиеся построения теории, конечно, далеко не полны и подлежат дальнейшей разработке, но и в настоящем виде они могут быть применимы при изучении психических расстройств.

1 Ленин В.И. Философские тетради. 1934.

2 «The making up or composition of a whole by adding together or combining the separate parts or elements».

3 M.О. Гуревич. О структуре и дезинтеграции психосенсорных функций. «Советская психоневрология», № 1, 1937.

4 Активные методы имеют еще и влияние иного порядка, а именно разрушение патологически интегрированных образований (бреда, галлюцинаций), что является предпосылкой для реинтеграции. Такое действие особенно свойственно терапии длительным сном, где оно является основным.

Источник информации: Александровский Ю.А. Пограничная психиатрия. М.: РЛС-2006. — 1280 c.
Справочник издан Группой компаний РЛС ®

Психиатрия

Психиатрия подразделяется на общую и частную:

Если частная психиатрия изучает отдельные болезни, то общая психопатология или, вернее, общая психиатрия, изучает общие закономерности психического расстройства… Психопатологические типичные состояния могут возникнуть при разных болезнях, следовательно, они имеют общее значение… Общая психиатрия строится на обобщении всех тех изменений, которые возникают в течении отдельных психических болезней.

Признаки (симптомы) психических расстройств составляют предмет психиатрической семиотики .

Приоритет клинического метода, подчиненное положение инструментальных методик дают повод для обвинений в субъективизме диагностики в психиатрии. Отрицание возможности объективного диагноза в психиатрии ведет к отрицанию существования психических болезней вообще и самой психиатрии как науки.

Жариков Н. М., Урсова Л. Г., Хритинин Д. Ф. Психиатрия: Учебник - М.: Медицина, 1989. С. 251

История психиатрии

Киттри исследовал ряд девиантных проявлений, таких как наркотическая зависимость , гомосексуальность , алкоголизм и психическое заболевание , и продемонстрировал, что такие проявления считались проблемами сначала морального, затем правового характера, а в настоящее время считаются проблемами медицинского характера :1 . Как результат данного восприятия, неординарные люди с отклонениями от нормы подвергались социальному контролю морального, правового и затем медицинского характера :1 . Аналогичным образом, Конрад и Шнайдер заключают свой обзор о медикализации девиантности мнением, что можно обнаружить три основные парадигмы, от которых зависели значения понятия девиантности в различные исторические периоды: девиантность как грех, девиантность как проступок и девиантность как заболевание :1 :36 .

Психиатрия в конце XIX - начале XX века

В науке о душевных расстройствах в конце XIX - начале XX века выделялись, среди прочих, две школы. Первой стоит назвать психоанализ , имевший своим началом работы Зигмунда Фрейда (1856-1939 гг.), положившего начало теории бессознательного . Согласно этому учению, в мозгу человека выделялась область животных инстинктов (т. н. «Оно», противостоящее личностному «Я» и «Сверх-Я» - диктату общества, повелевающего личностью и навязывающего определённые нормы поведения). Бессознательное, с точки зрения Фрейда и его последователей, становилось тюрьмой для запретных желаний, в частности - эротических, вытесняемых в него сознанием. Ввиду того, что окончательно уничтожить желание невозможно, для его безопасного осуществления сознание предлагало механизм «сублимации» - реализации через религию или творчество. Нервное расстройство в таком случае представлялось как сбой в механизме сублимирования и выплескивание запретного наружу через болезненную реакцию. Для восстановления нормального функционирования личности предлагалась особая техника, называемая психоанализом, которая предполагала возвращение больного к детским воспоминаниям и разрешению возникшей проблемы .

Фрейдизму противостояла школа позитивистской медицины, одним из выдающихся деятелей которой был Эмиль Крепелин . В основу своего понимания психического расстройства Крепелин положил прогрессирующий паралич и предложил новую для того времени форму изучения заболевания как процесса, развивающегося во времени и распадающегося на определённые стадии, описываемые определённым набором симптомов . Опираясь на философию позитивизма , в частности, на принцип «наука есть философия», иными словами - провозглашение реальным лишь результатов опыта или научного эксперимента в противовес схоластическому умствованию прежних времен , позитивистская медицина предлагала объяснение умственного расстройства как биологического разлада, разрушения мозговой ткани, вызванного причинами множественной природы .

Однако же ни та, ни другая теории не могли претендовать на однозначное и доказательное обоснование уже описанных в литературе или известных из клинической практики случаев - так, Фрейда и его последователей упрекали в умозрительности и несистематичности их построений, в произвольности толкований приведённых примеров. В частности, свою теорию о детской сексуальности Фрейд строил на психоанализе взрослых, объясняя невозможность её подтверждения у детей страхом запретной темы .

В свою очередь, оппоненты упрекали Крепелина в том, что теория органического поражения de facto сводила безумие к эмоциональной и умственной деградации. Излечение психического больного априори объявлялось на тот момент невозможным, а работа врача сводилась исключительно к надзору, уходу и купированию возможной агрессии. Кроме того, указывалось, что позитивистская теория не в состоянии была объяснить многочисленные случаи душевных расстройств, при том, что никаких биологических повреждений найти не удавалось .

Феноменологическая психиатрия

Как одна из возможностей выхода из намечавшегося тупика :18-19 Эдмундом Гуссерлем и его последователями предложили метод, названный феноменологическим .

Суть его сводилась к выделению неких «феноменов» - идеальных сущностей, являющихся отражением объектов реального мира, а также собственного «я» в сознании личности. Эти феномены, идеализированные факты, очищенные от эмоциональной и социальной составляющей, представляли по Гуссерлю основу всякого познания - при том, что не существовали на самом деле, но являлись неразрывно связанными с познающим субъектом. Философия, таким образом, должна была служить завершением любого исследования, представляя собой его квинтэссенцию и строгую систему на уровне научного понимания , а феноменология - инструментом этого познания.

В основе применения феноменологического метода в психологии и психиатрии стал постулат о «телесности разума» - неразрывной связи человека с внешним миром и возможности для сознания нормально функционировать исключительно в этой связи. Нарушение таковой, спутанность восприятия при передаче внешних впечатлений разуму и составляет сущность психического заболевания. Восстановление этой связи соответственно ведет к выздоровлению . Методом же достижения феноменологической ясности рассудка представлялось прояснение, выведение за скобки эмоционального аспекта и чистый, не замутнённый предвзятостью взгляд на мир, получивший у феноменологов специальное имя «эпохе » .

Общая психиатрия

Все психические расстройства принято разделять на два уровня: невротический и психотический.

Граница между данными уровнями условна, однако предполагается, что грубая, ярко выраженная симптоматика - признак психоза…

Невротические (и неврозоподобные) расстройства, напротив, отличаются мягкостью и сглаженностью симптоматики.

Психические расстройства называются неврозоподобными, если они клинически сходны с невротическими нарушениями, но, в отличие от последних, не вызваны психогенными факторами и имеют иное происхождение. Таким образом, понятие невротического уровня психических расстройств не тождественно понятию неврозов как группы психогенных заболеваний с непсихотической клинической картиной. В этой связи ряд психиатров избегает употребления традиционного понятия «невротический уровень», предпочитая ему более точные понятия «непсихотический уровень», «непсихотические расстройства» .

Понятия невротического и психотического уровня не связаны с каким-либо определенным заболеванием.

Жариков Н.М., Тюльпин Ю.Г. Психиатрия: Учебник. - М.: Медицина, 2002. - С. 71.

Расстройствами невротического уровня часто дебютируют прогредиентные психические болезни, которые впоследствии, по мере утяжеления симптоматики, дают картину психоза. При некоторых психических заболеваниях, например при неврозах, психические нарушения никогда не превышают невротический (непсихотический) уровень.

Всю группу непсихотических психических расстройств П. Б. Ганнушкин предложил называть «малой», а В. А. Гиляровский - «пограничной» психиатрией. Термины «пограничная психиатрия», «пограничные психические расстройства» часто встречаются на страницах публикаций по психиатрии .

Продуктивная симптоматика

В том случае, когда результатом работы психической функции имеет место психическая продукция, которой в норме быть не должно, такую психическую продукцию называют «положительной», «продуктивной» симптоматикой. Положительная симптоматика является признаком какого-либо заболевания (не всегда). Заболевания, ключевыми симптомами которого является такого рода «положительная» симптоматика, принято называть «Болезнями психики» или «психическими болезнями». Синдромы , образованные «положительной» симптоматикой в психиатрии, принято называть «психозами » (тема неврозов заслуживает отдельного рассмотрения [Стиль? ]). Так как болезнь - это динамический процесс, который может закончиться или выздоровлением, или образованием дефекта (с или без перехода в хроническую форму), то и такого рода «положительная» симптоматика в конечном итоге заканчивается выздоровлением или образованием дефекта. Этот дефект в работе психической функции в психиатрии принято называть «слабоумием ». (Слабоумия, возникающие до окончания формирования психических функций, то есть врожденные или сформированные в детском возрасте, требуют отдельного рассмотрения [Стиль? ] .) Следует также отметить [Стиль? ] , что продуктивная симптоматика не является специфической (для какого-либо конкретного заболевания). К примеру, и бред, и галлюцинации, и депрессия могут присутствовать в картине различных психических расстройств (с разной частотой и особенностями протекания). Но вместе с тем выделяется «экзогенный» (то есть вызванный внешними для клеток мозга причинами) тип реагирования (психики), например экзогенные психозы, и эндогенный тип реагирования (психики), или «эндогенные» расстройства. С XIX века в психиатрии существует концепция, в соответствии с которой эндогенные психозы являются единым заболеванием (т. н. теория единого психоза).

Общепатологические закономерности образования продуктивных (позитивных) психопатологических синдромов при психических заболеваниях можно представить в виде следующей схемы (А. В. Снежневский, 1983):

Соотношение продуктивных психопатологических синдромов

Негативная симптоматика

«Негативная симптомати­ка (дефицитарная, минус-сиптоматика) - признак стойкого выпадения психических функций, следствие полома, утраты или недоразвития каких-то звеньев психической деятельности. Проявлениями психиче­ского дефекта оказываются выпадение памяти, слабоу­мие, малоумие, снижение уровня личности и др. При­нято считать, что позитивная симптоматика более ди­намична, чем негативная; она изменчива, способна усложняться и в принципе обратима. Дефицитарные же явления стабильны, отличаются большой устойчивостью к терапевтическим воздействиям» (Жариков Н. М., Урсова Л. Г., Хритинин Д. Ф. Психиатрия: Учебник. - М.: Медицина, 1989. C. 161-162).

В отечественной психиатрии закономерности образования негативных синдромов при психических заболеваниях принято описывать с помощью схемы, предложенной академиком А. В. Снежневским (см. рис.).

Основные ранги негативных психических расстройств

Уровни психических расстройств изображены на схеме в виде вложенных кругов. Это призвано отразить тот клинический факт, что каждый круг более высокого уровня включает в себя все нижележащие слои психических расстройств.

Теперь рассмотрим «положительную» и «негативную» симптоматику применительно к каждой психической функции.

Нарушения восприятия

Для восприятия дефекта (негативной симптоматики) не может быть по определению, так как восприятие является первичным источником информации для психической деятельности. К положительной симптоматике для восприятия относятся иллюзия (неверная оценка поступившей от органа чувств информации) и галлюцинация (нарушение восприятия в одном или нескольких органах чувств (анализаторах), при котором ложное (мнимое) восприятие несуществующей, невоспринятой органами чувств информации трактуется как реальное).

Нарушения восприятия принято также классифицировать согласно органам чувств, к которым относится искажённая информация (пример: «зрительные галлюцинации», «слуховые галлюцинации», «тактильные галлюцинации» - их ещё называют «сенестопатии»).

Иногда к нарушениям восприятия присоединяются нарушения мышления, и в этом случае иллюзии и галлюцинации получают бредовую интерпретацию. Такой бред называют «чувственным». Это бред образный, с преобладанием иллюзий и галлюцинаций. Идеи при нём фрагментарны, непоследовательны - первично нарушение чувственного познания (восприятия).

Нарушения памяти

Проблема положительным симптоматики для психической функции «память », будет рассмотрена далее (в разделе «Заключение»).

Слабоумие, при котором ключевым расстройством является расстройство памяти, является так называемое «органическое заболевание мозга».

Нарушения мышления

Так как ключевым моментом при слабоумии, вызванном психоорганическим синдромом, является нарушение памяти , то нарушения интеллекта у больных проявляются в первую очередь, ухудшается в различной степени способность к приобретению новых знаний, снижается объём и качество знаний, полученных в прошлом, ограничивается круг интересов. В дальнейшем присоединяется ухудшение речи , в частности устной (уменьшается словарный запас , упрощается структура фраз, больной чаще использует словесные шаблоны, вспомогательные слова). Важно отметить, что нарушения памяти распространяются на все её виды. Ухудшается запоминание новых фактов, то есть страдает память на текущие события, снижается способность сохранять воспринятое и возможность активизировать запасы памяти.

Эпилепсия

Клинические проявления эпилепсии отличаются исключительным многообразием. В данной статье рассматривается только характерный эпилептический дефект (эпилептическое слабоумие - epileptic dementia).

Ключевым компонентом эпилептического слабоумия является нарушение мышления . Мыслительные операции включают в себя анализ, синтез , сравнения, обобщения, абстракцию и конкретизацию с последующим образованием понятий . Больной теряет способность отделять главное, существенное от второстепенного, от мелких деталей. Мышление больного становится все более конкретно-описательным, причинно-следственные отношения перестают быть для него понятными. Больной вязнет в мелочах, с большим трудом переключается с одной темы на другую. У больных эпилепсией обнаруживается ограничение называемых предметов рамками одного понятия (называются одни лишь домашние животные в качестве одушевлённых либо мебель и окружающая обстановка в качестве неодушевлённых). Инертность протекания ассоциативных процессов характеризует их мышление как тугоподвижное, вязкое. Оскудение словарного запаса часто приводит к тому, что больные прибегают к образованию антонима путём прибавления к заданному слову частицы «не». Непродуктивное мышление больных эпилепсией иногда называют лабиринтным.

Шизофрения

В данной статье рассматривается только характерный шизофренический дефект (шизофреническое слабоумие - dementia praecox). Это слабоумие характеризуется эмоциональным оскудением, достигающим степени эмоциональной тупости. Дефект заключается в том, что у больного не возникают эмоции вообще и (или) эмоциональная реакция на продукцию мышления извращена (такое несоответствие содержания мышления и эмоциональной оценкой его называют «расщеплением психики»).

Маниакально-депрессивный психоз

При развитии психических расстройств (продуктивной симптоматики, то есть мании или депрессии) психической функции под названием «Аффект » дефекта (слабоумия) не наступает.

Теория единого психоза

Согласно теории «единого психоза», единое эндогенное психическое заболевание, которое объединяет в себя понятия «шизофрения» и «маниакально-депрессивный психоз», на начальных этапах своего развития протекают в виде «мании», «меланхолии (то есть депрессии)» или «безумия» (острый бред). Затем, в случае существования «безумия» оно закономерно трансформируются в «бессмыслие» (хронический бред) и, наконец, приводит к формированию «вторичного слабоумия». Основоположником теории единого психоза является В. Гризингер. В её основу положен клинический принцип Т. Сиденгама , согласно которому синдром представляет собой закономерное сочетание симптомов , изменяющихся во времени. Одним из доводов в пользу этой теории является обстоятельство, что нарушения аффекта включают в себя и специфические, вызванные исключительно нарушением аффекта нарушения мышления (так называемые вторичные изменения мышления). Такими специфическими (вторичными) нарушениям мышления является в первую очередь нарушения темпа мышления (темпа процесса мышления). Маниакальное состояние вызывает убыстрение темпа мышления, а депрессия темп процесса мышления замедляет. Причём изменения темпа мышления могут быть настолько выраженными, что само мышление становится непродуктивным. Темп мышления при мании может увеличиваться до такой степени, что теряется всякая связь не только между предложениями, но между словами (такое состояние называют «словесная окрошка»). С другой стороны, депрессия может настолько замедлить темп процесса мышления, что мышление вообще прекращается.

Нарушения аффекта могут стать и причиной своеобразного, характерного только для нарушений аффекта, бреда (такой бред называют «вторичным»). Маниакальное состояние вызывает бред величия, а депрессия является первопричиной идей самоуничижения. Другой довод в пользу теории единого психоза - то обстоятельство, что между шизофренией и маниакально-депрессивным психозом существуют промежуточные, переходные формы. Причём не только с точки зрения продуктивной, но и с точки зрения негативной, то есть определяющей диагноз заболевания, симптоматики. Для таких переходных состояний существует общее правило, которое гласит: чем больше в эндогенном заболевании расстройства аффекта по отношению к продуктивному расстройству мышления, тем последующий дефект (специфическое слабоумие) будет менее выражено . Таким образом, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз являются один из вариантов течения одного и того же заболевания. Только шизофрения - это самый злокачественный вариант течения, так как она приводит к развитию выраженного слабоумия, а маниакально-депрессивный психоз самый доброкачественный вариант течения единого эндогенного заболевания, так как в этом случае дефект (специфическое слабоумие) не развивается вообще.

Методы лечения

Основные методы

• Психофармакотерапия

Другие

Критика

Литература

• Практикум по психиатрии: Учеб. пособие. Под ред. проф. М. В. Коркиной. 5-е изд., испр. - М.: РУДН, 2009. - 306 с. ISBN 978-5-209-03096-6 Перечисленные ниже книги имеются в Интернете в открытом доступе:
• Бухановский А. О., Кутявин Ю. А., Литвак М. Е. Общая психопатология. 3-е изд. М., 2003.
• Жариков Н. М., Урсова Л. Г., Хритинин Д. Ф. Психиатрия: Учебник - М.: Медицина, 1989. - 496 с: ил. (Учеб. лит. Для студ. мед. ин-тов. Сан.-гиг. фак.) - ISBN 5-225-00278-1
• Жариков Н. М., Тюльпин Ю. Г. Психиатрия: Учебник. - М.: Медицина, 2000. ISBN 5-225-04189-2
• Каннабих Ю. В. История психиатрии. - М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2002. - 560 с. ISBN 5-17-012871-1 (АСТ) ISBN 985-13-0873-0 (Харвест)
• Коркина М. В., Лакосина Н. Д., Личко А. Е. Психиатрия: Учебник. - М.: Медицина, 1995. - 608 с. ISBN 5-225-00856-9 Коркина М. В., Лакосина Н. Д., Личко А. Е., Сергеев И. И. Психиатрия: Учебник. 3-е изд., доп. и перераб. - М., 2006.
• Руководство по психиатрии. Под ред. Г. В. Морозова. В 2-х томах. - М., 1988.
• Руководство по психиатрии. Под ред. А. В. Снежневского. В 2-х томах. - М., 1983.
• Руководство по психиатрии. Под ред. А. С. Тиганова. В 2-х томах. - М.: Медицина, 1999. ISBN 5-225-02676-1
• Справочник по психиатрии . Под ред. А. В. Снежневского. - М.: Медицина, 1985

Примечания

1. Гризингер В. Душевные болезни. Петербург: А. Черкасова и Ко, 1875. С. 1.
2. Руководство по психиатрии. Под ред. А. С. Тиганова. В 2-х томах. М.: Медицина, 1999. - Т. 1. - С. 17.
3. Сметанников П. Г. Психиатрия: Руководство для врачей. - Изд-е 5-е, перераб. и доп. - М.: Медицинская книга; Н.Новгород: НГМА, 2002. С. 6.
   • В Интернете доступна только эл. версия 1-го издания этого руководства: Сметанников П. Г. Психиатрия: Краткое руководство для врачей. - СПб.: изд-во СПбМАПО, 1994.
4. Психиатрия: Учебное пособие для студентов медицинских вузов. Под ред. В. П. Самохвалова. - Ростов н/Д.: Феникс, 2002. - С. 13.
5. «История психиатрии» Ю. В. Каннабиха , гл. 18:2 (см.: Каннабих Ю. В. История психиатрии. - М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2002. - С. 235). Каннабих транскрибирует фамилию немецкого психиатра как «Рейль».
6. Каннабих Ю. В. История психиатрии. - М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2002. - С. 235.
7. Коркина М. В., Лакосина Н. Д., Личко А. Е. Психиатрия: Учебник. - М.: Медицина, 1995. - С. 5.
8. Первомайский Б. В., Карагодина Е. Г., Илейко В. Р., Козерацкая Е. А. Категории болезни, здоровья, нормы, патологии в психиатрии: концепции и критерии разграничения.
9. Руководство по психиатрии. Под ред. Г. В. Морозова. В 2-х томах. М., 1988. - Т. 1. - С. 11.
10. Меграбян А. А. Общая психопатология. М.: Медицина, 1972.
11. «Психиатрия общая» - статья в кн.: Блейхер В. М., Крук И. В.
12. См. об этом: Снежневский А. В. Общая психопатология: Курс лекций . - М.: МЕДпресс-информ, 2001. С. 8; Меграбян А. А. Общая психопатология. М.: Медицина, 1972. С. 5-6.
13. Жариков Н. М., Тюльпин Ю. Г. Психиатрия: Учебник . М.: Медицина, 2000. С. 21.
14. См.: Марилов В. В. Частная психопатология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. - М.: Академия, 2004. - 400 с. ISBN 5-7695-1541-4
15. Блейхер В. М., Крук И. В. Толковый словарь психиатрических терминов / Под ред. Бокова С. Н. В 2-х томах. - Ростов-на-Дону: «Феникс», 1996.
16. Жариков Н. М., Урсова Л. Г., Хритинин Д. Ф. Психиатрия: Учебник - М.: Медицина, 1989. С. 250.
17. БСЭ. Психиатрия
18. Психиатрия: Учебное пособие для студентов медицинских вузов. Под ред В. П. Самохвалова. - Ростов н/Д.: Феникс, 2002. - 576 с. ISBN 5-222-02133-5
19. «Миф душевной болезни» Почетный профессор психиатрии Томас Сас
20. Manning N. The therapeutic community movement: charisma and routinization . - London: Routledge, 1989. - P. 1. - 246 p. - ISBN 0415029139
21. Kittrie N. The right to be different: deviance and enforced therapy . - Johns Hopkins Press, 1971. - 443 p. - ISBN 0801813190
22. Conrad P., Schneider J. Deviance and medicalization: from badness to sickness . - Temple University Press, 1992. - P. 36. - 327 p. - ISBN 0877229996
23. Кириленко Г. Г., Шевцов Е. В. Фрейдизм и неофрейдизм // Философия . - М .: Эксмо, 2003. - 672 с. - ISBN 5-09-002630-0
24. Marneros A. Late-Onset Mental Disorders . - RCPsych Publications, 1999. - С. 17. - 200 с. - ISBN 1901242269
25. Каннабих Ю. История психиатрии . - М .: АСТ, 2002. - 560 с. - ISBN 5-17-012871-1
26. Позитивизм (рус.) . Архивировано из первоисточника 23 августа 2011. Проверено 18 марта 2011.
27. Thiher A. Revels in Madness: Insanity in Medicine and Literature . - University of Michigan Press, 2005. - 368 с. - ISBN 0472089994
28. Блонский П. К критике фрейдистской теории детской сексуальности (рус.) // Республика : cборник. - М ., 1994.
29. Engstrom E.J. Emil Kraepelin: psychiatry and public affairs in Wilhelmine Germany (англ.) // History of Psychiatry . - Т. 2. - № 6. - С. 111-132. - DOI :10.1177/0957154X9100200601
30. Cromwell A.L. Assessment of Schizophrenia (англ.) // Annual Review of Psychology : сб.. - 1975. - Т. 26. - С. 593. - DOI :10.1177/0957154X9100200601
31. Colucci M., Di Vittorio P. Franco Basaglia: portrait d"un psychiatre intempestif . - Érès, 2005. - 230 p. - ISBN 2749204909
32. Гуссерль Эдмунд (1859-1938) (рус.) . Архивировано из первоисточника 20 августа 2011. Проверено 20 марта 2011.

В психиатрии

Дело в том, что в психиатрии феноменологическое проявление нарушенного процесса, как об этом неоднократно указывал Ю.Ф. Поляков, выдается нередко как нарушение самого процесса. Так, например, "резонерство", "разорванность мышления" описаны как механизм самого нарушенного мышления, галлюцинация - как нарушение самого восприятия. Подобные обозначения являются скорее "рабочими", нежели объяснительными.

Между тем данные патопсихологических исследований позволяют подойти к механизмам симптомообразования, вскрывая их синдромальную структуру. Остановимся для примера на двух иллюстрациях. Первая относится к часто встречающемуся симптому галлюцинации..

Описанию галлюцинаций посвящен ряд работ как отечественных, так и зарубежных психиатров. Однако во всех этих работах объяснение этого симптома, так же как и других психопатологических симптомов, всегда осуществлялось, как отмечает Ю.Ф. Поляков, в виде анализа конечного результата продуктов психической деятельности; сам же процесс, который этот продукт производит, не изучался.

Для психологов представляет интерес вопрос о природе обманов чувств. Может ли возникнуть образ предмета без наличия какого-то внешнего объекта или нет? Этой проблеме, имеющей психологическое и методологическое значение, посвящено экспериментальное исследование С.Я. Рубинштейн, на котором мы ниже остановимся подробнее.

Вопрос о механизмах галлюцинаций ставился неоднократно. Одни авторы понимали галлюцинации как спонтанный продукт нарушения рецепторов; другие - подчеркивали в возникновении галлюцинаций роль отдельных нарушенных участков центральной нервной системы; третьи - видели механизмы галлюцинаций в интенсификации представлений. Близкими к последней концепции являются взгляды Е.А. Попова, выдвинувшего тормозную теорию галлюцинаций.

В то время как здоровые испытуемые различали источники звуков, у больных, страдающих или страдавших раньше галлюцинациями, эти эксперименты вызывали обманы слуха. С.Я. Рубинштейн описывает, как одна больная слышала при звуке шелеста бумаги слова: "Ты дрянь, ты дрянь..." Другая слышала рыдания; больной, в прошлом моряк, "слышал" звон склянок, прибой моря. Поведение больных, их действия, суждения были ответными на ложно воспринимаемые звуки. У некоторых больных ложные образы сохраняли известную, хотя и искаженную, связь с источниками звука, у других больных эти связи оказались зафиксированными стереотипными связями. С.Я. Рубинштейн приходит к выводу, что одним из важных патогенетических условий формирования галлюцинаций является. затрудненность прислушивания и распознавания звуков.

О правомерности положения о том, что затруднения деятельности анализатора облегчают или даже вызывают обманы чувств, говорят факты возникновения галлюцинаций у здоровых людей. В научной литературе описаны случаи, когда галлюцинаторные переживания возникали:

в условиях сенсорного дефицита (у водолазов, у людей в барокамерах);

у слабовидящих и у слабослышащих (но не у слепых и не у глухих).

Таким образом, в сложном патогенезе галлюцинаций большую роль играет изменение деятельности внешних и внутренних анализаторов. На основании полученных экспериментальных данных С.Я. Рубинштейн с полным правом утверждает, что неправомерно определять галлюцинации как ложные восприятия, возникающие без наличия обусловливающих их раздражителей во внешней или внутренней среде. Автор указывает, что различные раздражители способны возбудить содержание через сложную цепь ассоциаций, промежуточные звенья которой могут ускользнуть от отчета. Связь образа с наличными раздражителями трудно поддается прослеживанию, она часто маскируется, но существует.

Выводы С.Я. Рубинштейн согласуются с данными экспериментов, проведенных в свое время еще В.М. Бехтеревым. В присутствии больных, страдающих слуховыми галлюцинациями, В.М. Бехтерев применял монотонные звуковые раздражители с помощью метронома и получил следующие результаты:

галлюцинации меняли свою проекцию в пространстве соответственно перемещению источника раздражения;

раздражители иногда возбуждали галлюцинаторные явления;

больные переставали видеть или слышать реальный раздражитель, когда возникал галлюцинаторный образ, несмотря на то что последний был вызван этим раздражителем.

Все эти данные подтверждают положение С.Я. Рубинштейн о том, что наличие раздражителей, вызывающих перегрузку деятельности анализаторов, как внешних, так и внутренних, играет существенную роль в патогенезе обманов чувств.

Это положение очень важно, так как доказывает роль искаженной деятельности в становлении симптома. Именно поэтому, как мы говорили выше, анализ любого психопатологического явления может оказаться полезным не только для вопросов общей психологии, но и психиатрии. Психопатологически измененные процессы (в данном случае восприятия) показывают, что к этим процессам следует подойти как к формам деятельности.

В психологии

Наиболее подробно теоретическое значение патопсихологических исследований длямногих общетеоретических вопросов психологии в своих работах раскрыла Б. В. Зейгарник. Она отмечала особую роль патопсихологии в решении следующих общетеоретических вопросов психологии: о роли личностного компонента в структуре познавательной деятельности; о соотношении биологического и психологического в развитии человека; о соотношении распада и развития психики.

Привлечение патопсихологического материала является целесообразным при решении вопроса о соотношении биологического и психологического в развитии человека. Данные психологических исследований показали, что, хотя биологические особенности болезни и психологические закономерности развития постоянно участвуют в формировании патологических симптомов (например, патологических мотивов), их роль при этом принципиально различна.

В решении поставленного вопроса о соотношении биологического и социального в психическом развитии большую роль играет и анализ проблемысоотношения распада и развития психики . От того, как решается эта проблема, во многом зависит понимание сущности и строения психической деятельности человека. В свое время Л. С. Выготский справедливо указывал, что дляправильного понимания проблемы развития и созревания психики необходимы данные о ее распаде.

Довольно долго в психиатрии и психологии господствовало мнение о том, что при многих психических расстройствах поведение человека начинает соответствовать более низкому уровню, соответствующему тому или иному этапу детского развития. Так, например, психическое развитие умственно отсталого взрослого человека отождествлялось с поведением ребенка 7–8 лет (или более младшего возраста, в зависимости от степени выраженности интеллектуальной недостаточности).

Однако перенос закономерностей нарушения психики у животных на исследование патологии человеческой психики не является правомерным. Л. С. Выготский справедливо указывал на то, что когда речь идет о развитии психики человека, то применяемый к животным генетический подход не может быть автоматически продолжен. При переходе к человеку законы биологии уступают место закономерностям общественно-исторического развития.

Экспериментальные исследования Б. В. Зейгарник, С. Я. Рубинштейн, А. Р. Лурия подтвердили эти положения Л. С. Выготского и доказали несостоятельность «редукционистского» подхода к пониманию нарушения человеческой психики. Так, например, А. Р. Лурия доказал, что не всегда при психических расстройствах в первую очередь страдают более поздние и сложные психические функции. Нередко нарушаются именно элементарные сенсомоторные акты, и это создает основу для формирования сложной картины болезни. Отождествление психики больных людей с психикой детей определенного возраста также не нашло экспериментального подтверждения. В этом случае можно говорить лишь о внешней аналогии, тогда как структура и механизмы протекания психических процессов взрослых больных существенно отличаются от детской психики.

http://gestalt.dn.ua

Салливан Г.С.

Интерперсональная теория психиатрии

пер. с англ. СПб., 1999. 347 с.

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

ИНТЕРПЕРСОНАЛЬНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ ГАРРИ САЛЛИВАНА
Введение
Возникновение интерперсонального психоанализа обычно датируется началом 20-х годов XX века, когда американский психоаналитик Гарри Салливан впервые занялся лечением пациентов, страдавших шизофренией.
Гарри Стэк Салливан (21.02.1892-14.01.1949) вырос в провинциальном городке на севере штата Нью-Йорк. Он изучал медицину в Чикаго, а затем работал в госпитале Сент-Элизабет в Вашингтоне (округ Колумбия) - одном из ведущих центров американской психиатрии того времени. В 1923 году он прошел курс дидактического анализа у Клары Томпсон (1893- 1958), которая в свою очередь, хотя и позднее (1931-1933), была одной из последних анализанток Шандора. Ференца. (1873-1933). В 40-х Гарри Сал-ливан, Клара Томпсон, Карен Хорни (1885-1952) и Эрих Фромм (1900- 1980) составили группу американских реформаторов психоанализа.
На протяжении двадцати пяти последних лет жизни деятельность Салливана была связана с Американской Психоаналитической Ассоциацией (АПА), членом которой он стал в 1924 году, и уже в 1929- был избран в ее Исполнительный совет. В 1932 году он становится одним из организаторов Вашингтонско-Балтиморского Психоаналитического Общества, действующего в качестве филиала АПА, реорганизованной в федерацию американских психоаналитических обществ. Через год (в 1933) он выдвигает идею создания психоаналитической секции в Американской Психиатрической Ассоциации, что вызвало крайне отрицательную реакцию ортодоксальных психиатров, хотя в США в этот период (в отличие от Европы) не было столь резкого водораздела между психоанализом и академической психиатрией. В последние годы жизни Салливан потерял интерес к организационной деятельности, сосредоточив свое внимание на деятельности организованного им Вашингтонского Психоаналитического Института, проблеме психического здоровья и издании основанного им журнала.
Психоанализ и шизофрения
Несмотря на то что уже к середине 20-х психоаналитики были достаточно широко представлены в американской психиатрической практике,

в теоретических подходах к шизофрении все еще традиционно доминировали взгляды немецкого психиатра Эмиля Крепелина (1856-1926), который вслед за бельгийским психиатром Морелем (1809-1873) определял это заболевание как (). Одной из наиболее характерных особенностей этой формы психопатологии является то, что у больного как бы обычные каналы общения с окружающими, и наряду с тем или иным дефектом мыслительных функций он замыкается в своем собственном мире. В последующем характерную для шизофрении утрату связи с реальностью отмечали многие авторы. Согласно Крепелину, шизофрения представляет собой неуклонно прогрессирующее нейрофизиологическое расстройство, которое со временем приводит к полной невменяемости. Однако позднее Э. Блей-лер (1857-1939), которому мы и обязаны современным термином, показал, что - в строгом смысле - это заболевание не является ни, ни, поскольку может начинаться и в зрелые годы и совсем не обязательно завершается деменцией. Основным Блейлер считал специфическое расщепление психических процессов и утрату функциональной связи между мышлением, эмоциями и поведением, дополняемые склонностью к погружению в мир личных переживаний и фантазий (-аутизму) и одновременному проявлению противоречивых чувств, например, любви и ненависти (-амбивалентности) или, наоборот, эмоциональной тупости.
Обследовав в течение 1924-1931 гг. более 250 молодых мужчин, страдавших шизофренией, в 1931 году Салливан сделал вывод, что данная концепция заметно расходится с его собственными наблюдениями за пациентами, которые в ряде случаев проявляли крайнюю чувствительность и активно реагировали на поведение окружающих, хотя эти реакции зачастую носили косвенный или скрытый (невербальный) характер. Еще более сенсационным было его сообщение о том, что в процессе психоаналитической терапии у 61% пациентов он наблюдал. Позднее аналогичные данные получил другой известный психоаналитик - Франц Александер (1891-1964), отмечая, что. Надо отметить, что до настоящего времени большинством специалистов эти выводы Салливана воспринимаются с определенным скепсисом, хотя применение психоанализа при шизофрении становится все более обычным явлением. Должен сказать, что я не разделяю скепсиса большинства коллег, поскольку уже на протяжении ряда лет веду таких пациентов. Их количество не позволяет мне делать каких-либо обобщающих выводов, но я доволен своей работой.
Нужно отметить, что Салливан проводил преимущественно стационарную терапию больных шизофренией, при этом он считал важным принцип пациентов в палате - по критериям пола, возраста и психической проблемы. Большинство современников отмечали особый талант Салливана в установлении контакта и понимании мышления психотиков, а также его терпеливость, способность к сопереживанию и наблюдательность. Последние качества, безусловно, достойны подражания, но я не разделяю идей стационара (за исключением случаев, ког-Предисловие к русскому изданию
да пациент представляет угрозу для самого себя или других), также как и принцип. Мой опыт показывает, что сохранение пациента в здоровой среде - более адекватный путь к успеху терапии и формированию паттернов более эффективной социальной адаптации.
Межличностный контекст
На основании своих клинических наблюдений, Салливан постепенно пришел к убеждению, что для понимания психопатологии недостаточно сосредоточить все внимание на самом индивиде (как это предполагалось в получавшем все большее распространение персоноцентрическом подходе, пришедшем на смену нозоцентрическому). Через некоторое время он делает ряд революционных для того периода развития психиатрии и психотерапии выводов, в частности: люди неотделимы от своего окружения; личность формируется только в рамках межличностного общения; личность и характер находятся не человека, а проявляются только в отношениях с другими людьми, при этом - с разными людьми по-разному. Далее Салливан конкретизирует, что, а сама личность - это.
В целом, это было новым подходом к исследованию личности, к психопатологии и психоанализу. Особо следует отметить, что Салливан отказался от доминировавшей ранее в психоанализе концепции, апеллировавшей преимущественно к внутренним душевным переживаниям индивида, так как эта концепция игнорировала предшествующие и актуальные отношения и, таким образом, заведомо рассматривала объект исследования вне соответствующих ему исторического и социального контекстов.
Тогда же Салливан приходит к выводу, что человеческое поведение и мышление вряд ли заключено индивида, и скорее генерируется в процессе межличностного общения с другими индивидами. Личность формируется не вообще, а с учетом исходной специфики ее в межличностном общении (прежде всего - общении с родителями), поэтому в процессе сколько-нибудь серьезного исследования любого пациента нельзя не учитывать историю и специфику его межличностных контактов.
Хотя Салливан начинал с исследования людей, страдающих шизофренией, он постепенно пришел к убеждению, что и более легкие формы психопатологии также могут являться от межличностного контекста, и поэтому попытки разобраться в них, игнорируя это обстоятельство, обречены на неуспех.
Страх и потребность в слиянии
Исследуя межличностные процессы, Салливан выдвинул гипотезу, что решающим фактором в формировании отношений и чувств индивида является страх. В частности, он высказал предположение, что некоторые симптомы, на первый взгляд кажущиеся весьма значимыми, на самом
Предисловие к русскому изданию
деле лишь помогают пациенту отвлечься от страха или являются его индивидуальным способом управления чувством страха.
В последующем Салливан разработал теорию, согласно которой страх является основным патологическим фактором в процессе формирования страдающей личности и регуляции специфических видов ее общения с окружающими.
Согласно Салливану, психологическое состояние новорожденного всегда балансирует между относительным комфортом и напряжением, связанным с удовлетворением его потребностей. При этом состояния напряжения, периодически возникающие у новорожденного, не представляют собой серьезной проблемы до тех пор, пока младенец ощущает присутствие человека, более или менее адекватно заботящегося о нем. Таким образом, младенец нуждается в заботе не вообще, а в заботе, соответствующей его потребностям: в пище, тепле, безопасности, в игре и поощрении; то есть, он нуждается в соответствующей ответной реакции, способствующей снижению напряжения, и именно - со стороны человека, заботящегося о нем.
Салливан называет данные потребности стремлением к слиянию, поскольку применительно к ребенку они, по существу, рассчитаны на взаимное удовлетворение обеих сторон и телесный контакт. Самым первым и самым ярким примером такой реализации стремления к слиянию является кормление грудью: младенец голоден и нуждается в пище; грудь наполнена молоком и нуждается в опорожнении. Мать и младенец сливаются в обоюдном акте, приносящем удовлетворение обеим сторонам. Уже здесь присутствуют элементы более поздней психоаналитической концепции.
Салливан полагал, что подобные потребности в удовлетворении подталкивают индивида к общению с окружающими не только в младенчестве, но и в течение всей жизни. Разнообразные потребности взрослого человека всегда направлены на стимуляцию соответствующих ответных потребностей окружающих. И при наличии достаточного терпения и толерантности самые разные эмоциональные, физические, сексуальные и эмоциональные потребности могут удовлетворяться в рамках взаимовыгодных отношений с другими людьми. К этой же категории можно отнести отношения гомосексуалов, садистически и мазохисти-чески ориентированных супругов и другие - нередко кажущиеся необычными - варианты взаимовыгодных отношений.
Боязнь и страх
Салливан дифференцировал понятия, вынесенные в подзаголовок. Например, растущее чувство голода или иное напряжение, на которое не реагируют адекватной заботой, вызывают у ребенка боязнь. При этом боязнь реализуется как стремление к слиянию и выражается в плаче и криках, призванных привлечь внимание человека, заботящегося о ребенке, добиться необходимого ему варианта общения, которое успокоит младенца, решит его проблемы. В отличие от боязни страх не имеет конкретного адресата и внутренних причин и - таким образом - не является реакцией на растущее напряжение. Страх, по Салливану, провоцируют окружающие.
Предисловие к русскому изданию
Известно, что чувства заразительны. Напуганный человек пугает других людей; сексуально возбужденный вызывает у окружающих аналогичные ощущения и т. д. Салливан полагал, что младенец отличается особенной отзывчивостью к чувствам и состоянию других людей. Более того - его собственное психологическое состояние во многом определяется настроением значимых для него окружающих. Салливан назвал процесс воздействия психологического состояния взрослого на младенца, о котором этот взрослый заботится, эмпатической связью.
Если человек, заботящийся о ребенке, чувствует себя спокойно и уверенно, состояние младенца балансирует между эйфорическим покоем и временным напряжением, обусловленным возникающими потребностями, которые более или менее адекватно удовлетворяются. Однако если у человека, заботящегося о ребенке, возникает страх, то это переживается последним как необъяснимое напряжение, причины которого неизвестны, необъяснимы и - следовательно - не могут быть удовлетворены (ни заботой, ни кормлением и т. д.). В отличие от потребности в удовлетворении, напряжение, вызванное страхом, не может быть интерпретировано как стремление к слиянию, поскольку потенциальный гарант безопасности и является источником появления страха.
Например, человек (чаще - мать), заботящийся о ребенке, может волноваться по поводу обстоятельств, не имеющих никакого отношения к ребенку. Младенец воспринимает страх и ощущает его как напряжение, требующее разрядки. Он плачет, реагируя на напряжение привычным образом, и таким образом, казалось бы, моделирует разнообразные потребности в удовлетворении. Взрослый человек приближается к ребенку, надеясь его успокоить. Однако, приближаясь к ребенку, он тем самым приближает к нему источник страха. Скорее всего в данной ситуации взрослый человек начинает испытывать даже больший страх, поскольку его тревожит состояние ребенка. Чем ближе к ребенку подобный человек, тем больший страх охватывает ребенка. Если взрослый человек, заботящийся о младенце, не находит способа избавить себя и ребенка от страха, ребенок будет чувствовать, что напряжение растет словно снежный ком, без всякой надежды на разрядку.
Согласно Салливану, при длительном воздействии такого страха он может приобретать черты кошмара. При этом страх не только оказывает уже упомянутое фрустрирующее влияние, но провоцирует неосознанное стремление к избеганию и разъединению, искажая потребности ребенка в удовлетворении (например, в форме отказа от груди). Испуганный младенец не может нормально питаться, спать и успокаиваться в присутствии продуцирующего страх родителя. В зрелом возрасте этот страх препятствует нормальному мышлению, общению, обучению, сексуальной жизни, эмоциональной близости и т. д. Салливан полагал, что страх разъединяет некие звенья в цепи комплексного развития, вносит дисгармонию во взаимную межличностную и социальную регуляцию.
10
Предисловие к русскому изданию Хорошая и плохая мать
Страх заметно отличается от иных состояний, поэтому Салливан считал, что первоначально ребенок разделяет мир не на свет и тьму, отца и мать, а на состояние страха и его отсутствия. Коль скоро человек, заботящийся о ребенке, является первым источником его страха, Салливан именует первое состояние переживанием (состояние отсутствия страха), а второе переживанием (состояние страха). Таким образом, термином могут характеризоваться переживания ребенка не только в отношениях с биологической матерью, но и с самыми разными людьми, внушающими страх (включая аналитика). Переживания, связанные с общением с людьми, которые не внушали ребенку страх (и следовательно, могли адекватно и эффективно реагировать на его потребности в удовлетворении) обобщаются понятием. Очень важно подчеркнуть, что, если один и тот же человек то вызывает страх, то внушает чувство безопасности, ребенок, по существу, воспринимает это лицо как двух разных людей. Этот вывод Сал-ливана мне представляется чрезвычайно важным, так как уже здесь мы можем задуматься об истоках будущей амбивалентности.
Характерно, что тревожная мать, даже в условиях сверхопеки младенца, персонифицируется как, ибо постоянно провоцирует тревогу. В более широком смысле , по Салливану, персонификация - это индивидуально обусловленный образ восприятия самого себя или другого, формирующийся на основе удовлетворения потребностей.
Управление матерью
Салливан выдвинул предположение, что первоначально младенец переживает свое психическое состояние пассивно и не может регулировать влияние или. Однако постепенно младенец учится контролировать свое состояние. Он замечает, что способен заранее определять приближение и. Выражение лица, интонация голоса и многое другое служат для ребенка лакмусовой бумажкой, позволяющей ему точно определить, способен человек, в руках которого он находится, адекватно удовлетворить его потребности или же младенец отдан на милость человека, готового ввергнуть его в пучину бесконечного стресса.
Второй решающий этап в развитии ребенка - понимание того, что состояние или может зависеть от него. Младенец с удивлением обнаруживает, что одни его формы поведения вызывают страх у людей, заботящихся о нем, тогда как другие успокаивают их и вызывают у них одобрительную реакцию. Разумеется, в данной формулировке описание постепенного развития этого процесса выглядит недостаточно убедительно. Однако следует отметить, что Сал-ливан придавал ему очень важное значение и рассматривал его как поступательное формирование взаимосвязей.
Представляет интерес и особая точка зрения Салливана на эдипов комплекс. Он считал, что отношение фамильярности, которое демонст-Предисловие к русскому изданию
рирует родитель одного с ребенком пола, вызывает у последнего чувство раздражения. Родитель же противоположного пола обращается с генитальной сферой ребенка с большей предусмотрительностью (). В результате это отношение порождает большую привязанность ребенка к родителю противоположного пола.
,
Некоторые действия ребенка (например, его прикосновение к гениталиям) традиционно вызывают страх у взрослых и их ограничительные действия. Ребенок воспринимает этот страх и, соответственно, связывает его с прикосновением к гениталиям. Иное поведение ребенка (например, улыбка) успокаивает взрослых и вызывает у них одобрительную реакцию. Эта реакция также доступна ребенку, и в дальнейшем он связывает спокойствие с удовлетворенностью как собой, так и окружающими. Таким образом, по мнению Салливана, происходит разграничение различных аспектов (знаков) переживаний ребенка. Поведение, вызывающее одобрение (и тем самым, благодаря эмпатической связи, успокаивающее младенца), обобщается позитивным знаменателем (), а поведение, вызывающее страх у взрослых (и тем самым пугающее самого ребенка), обобщается негативным знаменателем ().
Действия ребенка, индуцирующие появление страха у взрослого, заботящегося о нем (и тем самым, посредством эмпатической связи, вызывающие аналогичный страх у ребенка), могут быть весьма разнообразны. Салливан полагал, что хронический страх крайне разрушительно влияет на психику и вызывает эпизодическую амнезию, стирая из памяти переживания, непосредственно предшествовавшие ощущению страха. По Салливану, свои действия, вызывающие ярко выраженный негативизм у взрослых, ребенок не ассоциирует с собой, а связывает с ощущением, которое описывается понятием, то есть с состоянием диссоциации, при котором ребенок и позднее взрослый человек теряют ощущение самоидентификации. Эта эпизодическая амнезия и нарушения идентификации хорошо известны нам из практики.
Диссоциация, по Салливану, представляет собой крайнюю форму избирательности внимания, когда ребенок вообще отказывается осознавать или признавать что-либо, в результате диссоциированный материал остается вне сознания, и воспоминание о таком опыте обычно невозможно.
Система личности
Последним и решающим этапом в развитии у ребенка способности регулировать собственные переживания является осознание того, что младенец может самостоятельно, посредством определенных действий, увеличивать вероятность проявления особенностей и снижать вероятность проявления. Достигнув определенного уровня развития, система личности позволяет осознать отличительные признаки и не допускать активизацию ощущения Предисловие к русскому изданию
Я>. При этом, с одной стороны, формирующаяся у ребенка система личности призвана устранить поведение, вызывающее страх у людей, заботящихся о ребенке (и тем самым исключить возможность появления страха у него самого), а, с другой стороны, эта система направлена на стимуляцию поведения, не вызывающего страх у этих (опекающих) людей, и тем самым - на снижение вероятности собственных страхов.
Постепенно развитие системы личности приводит к тому, что ребенок занимает адекватную нишу в межличностных отношениях, что позволяет ему гибко взаимодействовать со значимыми для него взрослыми. Исходно широкий спектр потенциальных возможностей поведения ребенка при этом неуклонно сужается, и вскоре он становится сыном или дочерью вполне определенных матери и отца. Образно говоря, черты личности ребенка оттачиваются с помощью родительского страха.
Однако, по мнению Салливана, в подростковом возрасте развитие активизируется в связи с настойчивой потребностью в совершенно новых контактах с окружающими (в связи с новой потребностью в удовлетворении). Речь идет о том, что потребность во взаимовыгодных отношениях в 4-5 летнем возрасте уступает место необходимости поддерживать связь с другими взрослыми людьми, иметь близкого человека, - в подростковом возрасте - и получать сексуальное и эмоциональное удовлетворение в юности. Всякий раз, когда новая потребность заявляет о себе, давление прежней (ранней) системы ослабляется, предоставляя возможности для нового, непатологического сближения. При этом стремление к новым межличностным отношениям, построенным на более совершенных принципах, может быть сильнее прежних страхов и реализоваться путем их преодоления. Особенно часто нам приходится наблюдать такие (более или менее болезненные) варианты преодоления в построении новых отношений, так или иначе связанных с родительским запретом на чувственность и сексуальность.
Салливан весьма своеобразно определяет понятие, в частности: а) как мельчайшую единицу, которой можно пользоваться при изучении индивида; б) как; в) как (в том смысле, что к паттерну могут добавляться новые черты без изменения самого паттерна поведения).
В своей теории Салливан выделяет 6 стадий развития личности, соотнося их с культурой западноевропейского общества; в частности выделяются: 1) младенчество (когда формируются основные про-паттерны и персонификации); 2) детство (с момента появления осознанной речи); 3) ювенильная эра (преимущественно школьные годы, период социализации и приобретение опыта социальной субординации); 4) пред-юность (характеризуется потребностью в близких духовных отношениях с своего пола); 5) ранняя юность (развитие паттерна гетеросексуль-ной активности); 6) поздняя юность (от паттернирования предпочитаемой генитальной активности до становления зрелого репертуара межличностных отношений). Я не думаю, что эта часть творческой деятельности Салливана (в силу ее малой проработанности) заслуживает особого внимания, хотя нужно отметить, что во многом аналогичные подходы
Предисловие к русскому изданию
позднее реализовывались такими выдающимися исследователями, как Хайнц Кохут, Маргарет Малер, Рене Спитц и др.
Потребность в безопасности
Салливан никогда не формулировал исчерпывающую теорию психологического развития или принципы нормального функционирования психики . Его подход был напрямую связан с психопатологией, он исследовал реакцию личности на проблемные ситуации и поэтому описывал процессы, призванные свести к минимуму страх. Он объединял эти процессы понятием потребность в безопасности (в отличие от потребности в удовлетворении). При этом самой системе личности им отводилась весьма своеобразная роль. В том случае, если индивиду не угрожает страх, система личности отступает на задний план и активизируются потребности в удовлетворении, которые реализуются в виде стремления к слиянию, позволяющего индивиду достигнуть удовлетворяющих обе стороны отношений с окружающими. В этом случае активность системы личности является весьма относительной. И только, если страх приобретает угрожающий характер, начинает безусловно доминировать система личности, которая контролирует сознательное восприятие определенных переживаний, регулирует отношения, отдавая предпочтение тем способам поведения, которые уже зарекомендовали себя, позволяя минимизировать страх. Таким образом, система личности связывается с неким мобилизационным потенциалом, реализуемым далеко не во всех случаях.
Так же как и Фрейд, Салливан рассматривал человеческие переживания как состояния, балансирующие между удовольствием (в формулировке Салливана -) и защитной регуляцией (в формулировке Салливана -). Однако между традиционной теорией Фрейда и интерперсональным подходом Салливана к проблемам мотивации, младенческого развития и структуры психики существует ряд заметных расхождений.
Фрейд полагал, что сексуальность и агрессивность изначально кон-фликтны и асоциальны. Салливан склонялся к мнению, что многие аспекты переживаний приобретают конфликтный характер лишь при условии, что они были связаны с проявлением страха у людей, заботящихся о ребенке: переживание, которое воспринимается в одной семье как конфликтное, в другой семье может быть абсолютно приемлемым. Таким образом, по Салливану, источник проблемы - не врожденная обусловленность каких-либо (асоциальных или даже сугубо социальных) импульсов, а реакция на них окружающих.
Фрейд полагал, что интенсивность конфликта связана с потенциалом скрытых за данным конфликтом влечений (т. е. потенциал либидо и сила агрессии взаимосвязаны). Салливан считал, что степень страха, который испытывает индивид, напрямую зависит от степени страха, который испытывали близкие, опекавшие его в детстве. Чем чаще испытывали страх взрослые, тем больше переживаний ребенка окрашено страхом (тем выше вероятность проявления и). Здесь есть очень много
Предисловие к русскому изданию
глубокого смысла, и здесь же скрыты глубинные основания того, что семейный психотерапевт - категория даже более актуальная, нежели семейный врач.
Особенности методических подходов
Отказ от нейтральности
В отличие от представителей классического направления, Салливан активно и, можно сказать, даже настойчиво расспрашивал пациентов о всех подробностях их межличностных отношений.
Согласно классическому психоаналитическому подходу, аналитик не должен задавать вопросы пациенту. Конфликты пациента при этом выявляются в процессе свободных ассоциаций, спонтанное предъявление которых вмешательством со стороны аналитика может только осложняться. Как предполагается, нейтральная позиция психоаналитика является основной гарантией автономии пациента и позволяет исследовать глубокие слои бессознательного. Аналитик может лишь (изредка и в нужный момент) интерпретировать ту бессознательную динамику, которая выявляется в ходе свободных ассоциаций, и определять ее скрытое содержание и значение. Разумеется, интерпретация уже есть некое воздействие на пациента, безусловно, оказывающее влияние на его последующие ассоциации. Но этим фактом в классическом психоанализе обычно пренебрегают. Расспросы же, по мнению критиков Салливана, только вносят путаницу в ассоциации и при этом не могут способствовать успешности терапии. Как мне представляется и как свидетельствует практика, и тот и другой подходы не являются взаимоисключающими или сколько-нибудь конфликтующими, особенно если и молчание аналитика, и его вопросы достаточно профессиональны.
Лексикон и характер
Своеобразное отношение Салливана к клинической ситуации связано со спецификой его подходов к психической деятельности и функции языка. Салливан считал, что психика - это полностью социальное явление. С этим трудно согласиться. Но нельзя не признать важность другого вывода Салливана, в частности, о том, что лексикон каждого человека тесно связан с его характером. По Салливану, слова приобретают свое специфическое значение лишь в первичном межличностном контексте, в рамках которого индивид учится говорить. Он считал, что любому человеку (в том числе - аналитику) необходимо достаточно длительное время для того, чтобы разобраться в истинном значении слов, употребляемых другим лицом, особенно в том случае, когда предметом обсуждения оказываются глубоко личные и драматические аспекты жизни. Салливан полагал, что аналитик, уверенный в том, что он понимает значение слов, употребляемых пациентом, и интерпретирующий его высказывания на основании своего лексического опыта, рискует потерять всякую надежду на достижение значимого результата. И единственным способом исследования, позволяющим получить необходимые (с точки зрения их
15
Предисловие к русскому изданию
восприятия аналитиком) сведения, являются скрупулезные расспросы и многократные уточнения терминологии описания событий, излагаемых пациентом. Это особенно важно в связи с тем, что система личности (играющая охранительную роль), как правило, отвлекает внимание индивида от переживаний страха, и пациент может постоянно упускать из виду значимые подробности и характерные черты своего переживания.
Терапия навязчивых состояний
Большинство авторов отмечают особый вклад Салливана в развитие методов лечения пациентов, страдающих навязчивыми состояниями. Хотя это и не такой уж частый вид неврозов, но в ряде случаев он приводит практически к полной социальной инвалидизации личности, особенно при тех или иных вариантах фобий. При психоаналитическом подходе мы должны подчеркнуть, что в первую очередь речь идет о людях, которые с преувеличенным вниманием контролируют свое поведение и поведение окружающих. Характерными для таких пациентов являются скупость, привередливость, педантизм.
Фрейд, впервые описавший невроз навязчивых состояний в 1895 году, связывал подобные состояния с фиксацией психического развития на анальной стадии или регрессией к этой стадии. Позднее он отметил, что с точки зрения механизмов, в этих случаях всегда имеется характерное смещение аффекта на представления, более или менее удаленные от первичного конфликта (когда симптом - в его первоначальном значении - практически не заметен). Были также подчеркнуты специфические са-домазохистические установки, интериоризированные в форме особого напряжения между Я и чрезмерно строгим Сверх-Я. Впоследствии Фрейд отмечал также значимость социальных факторов в динамике навязчивых состояний. Последний аспект был подхвачен и детально разработан Вильгельмом Райхом (1897-1957). При этом людям, страдающим навязчивыми состояниями, приписывались садистические черты и амбиции, а их склонность контролировать поведение окружающих интерпретировалась как выражение стремления получить и удержать власть над людьми или защититься от подобных желаний посредством преувеличенной покорности.
Салливан предложил совершенно иной подход к интерпретации навязчивых состояний, полагая, что поведение подобных пациентов не является выражением анального эротизма, садизма или властных амбиций, а выполняет функции превентивной защиты от унижения и страха. В своих теоретических построениях он исходил из собственной практики, которая свидетельствовала, что большинство пациентов, страдавших от невроза навязчивых состояний, выросло в семьях, где царила атмосфера лицемерия (апеллируя к своей практике, я готов полностью подтвердить первостепенную важность этого фактора, дополнив его актуальным существованием пациента в атмосфере лицемерия). По Салливану, эти люди многократно испытывали физические или моральные унижения. Многие из них вспоминали о физических наказаниях, как правило, приводя родительские утверждения, что их унижали якобы ради их же пользы. В
16
Предисловие к русскому изданию
результате обобщения совокупности всех этих факторов Салливан высказал мнение, что лица, страдающие навязчивыми состояниями, были введены в заблуждение относительно того, что есть нормальная система отношений. И как следствие, встреча с любыми другими значимыми людьми исходно вызывает у них страх, поскольку они, что будут чувствовать себя беззащитными, хотя и не понимают, с чем это связано. Таким образом, попытки доминировать над окружающими мотивированы потребностью обезоружить их, поскольку от них исходит угроза уже упомянутой выше потребности в безопасности. Именно этот стереотип поведения мы практически всегда встречаем в работе с подобными пациентами: демонстрируя показную покорность и, как правило, весьма проблематичную установку на выздоровление, они одновременно стараются захватить инициативу, определить не только сроки и периодичность встреч, но и диктовать стиль отношений и общения с аналитиком.
Современный интерперсональный психоанализ
Как это ни странно, но главная роль в создании современного интер-персонального психоанализа принадлежит не Салливану, а его аналитику Кларе Томпсон. Мной уже упоминалось, что она прошла курс психоанализа у Шандора Ференци, самого серьезного из практикующих оппонентов Фрейда. Наряду с разногласиями по вопросу сексуального насилия над детьми в этиологии неврозов Ференци считал, что психоаналитик не может оставаться только обособленным наблюдателем и исследователем динамики пациента. Он должен стать тем человеком, глубокая и искренняя забота которого создаст особые условия для выявления имевшей место психической травмы и преодоления фрустрации пациента.
Нет ничего удивительного, что именно Клара Томпсон первой обнаружила сходство между взглядами Ференци на значение актуальных для пациента отношений как в настоящем, так и в прошлом и интерперсо-нальной теорией Салливана. Созданную ею версию интерперсонального психоанализа она дополнила элементами, созданного Эрихом Фроммом (1900-1980).
Концепция Фромма чрезвычайно важна для понимания современных тенденций в мировом психоанализе и в современном российском психоанализе, в частности. Фромм считал, что в зависимости от того или иного периода истории у людей развиваются различные черты характера, поскольку любое общество нового типа нуждается в новых типах людей, которые могли бы выполнять свои общественно значимые функции с учетом новых социально-экономических условий. Естественно, что люди не становятся иными с конкретной даты, например, с 25 октября 1917 или с 19 августа 1991, но как глубоко социальные существа, более всего опасающиеся изоляции, они пытаются так или иначе (с большим или меньшим индивидуальным успехом) прийти в соответствие с новым общественным устройством. Это глубоко индивидуальный процесс для каждой страны, каждого этноса, каждой возрастной, социальной или профессиональной группы. И это знание постепенно выходит далеко за рамки психоанализа. Например, много лет упорствовавший в своих экономических
Предисловие к русскому изданию
предписаниях Международный Валютный Фонд в октябре 1998 года признал, что все западные модели не работают в России: иной человеческий. Я сделал это маленькое отступление, чтобы еще раз подчеркнуть, насколько мы должны быть осторожны с некритическим переносом западных моделей в психоанализе.
Но вернемся к Фромму. Развивая свои идеи, он отмечал, что распределение переживаний на сознательные и бессознательные обусловлено не врожденными влечениями, а Специфической селекцией адекватных и неадекватных существующему социальному устройству особенностей характера. В процессе такой селекции из широкого спектра человеческих возможностей выбираются лишь желательные цвета. Фромм полагал, что бессознательное - это почти всецело детище социума, а появление бессознательного именно в этом его качестве обусловлено страхом изоляции, которую может повлечь за собой выражение подлинных (но запрещенных конкретным социумом) чувств и желаний индивида.
Таким образом интерперсональная теория Салливана по целому ряду кардинальных аспектов объединялась с теориями Ференци и Фромма, и результатом этого объединения стал интерперсональный психоанализ, претендующий на новую клиническую методологию.
Здесь и сейчас
В рамках этой новой клинической методологии главный акцент терапевтической работы смещается с прошлого на настоящее, с того, что случилось, на то, что происходит. Как уже отмечалось, Салливан уделял большое внимание исследованию биографии пациента, поскольку был убежден, что терапия начинается с получения исчерпывающих сведений о прошлом и настоящем, а также о всех значительных этапах развития пациента и знаний о стереотипах значимых для него отношений. Для того чтобы разобраться в текущей межличностной ситуации, терапевту необходимо иметь точное представление о всех идентификациях , истинных и иллюзорных персонификациях, имевших место в прошлом и влияющих на настоящее. Само понимание актуальных защитных механизмов и сопротивлений, по Салливану, зависит от того, насколько аналитик осведомлен о причинах и процессе возникновения этих стереотипов поведения в их первоначальном межличностном контексте.
Современный интерперсональный аналитик (впрочем, как представители большинства других направлений в психоанализе, включая современных фрейдистов) отдает предпочтение настоящему, а не прошлому. Постепенно все большее значение приобретает концепция (по Фромму), которая упоминалась в предыдущем разделе. В отличие от классического психоанализа, особое внимание уделяется сейчас не воссозданию отношений, существовавших в прошлом, а изучению и анализу влияния этих отношений на настоящее. При этом преобладающий способ общения пациента рассматривается как самостоятельный предмет исследования, а отношения с аналитиком - как наиболее доступная модель для наблюдения за поведением и понимания ведущих мотивов поведения пациента.
18
Предисловие к русскому изданию Насилие над аналитиком
Салливан именовал аналитический подход к изучению пациента.
Любому практикующему специалисту известно, что пациент всегда пытается втянуть аналитика в типичные для него межличностные отношения. А аналитик выступает в роли своеобразного прибора, тонко улавливающего стереотипы поведения пациента и анализирующего защитные механизмы, к которым прибегает анализант, чтобы, наоборот, не оказаться втянутым в типичные для анализанта отношения и таким образом сохранить свой статус по межличностным отношениям. Именно поэтому аналитик должен пройти собственный анализ, чтобы, с одной стороны, не стать заложником пациента, а с другой - не оказаться в плену собственных стереотипов, страхов и защит. Достаточно компетентный аналитик никогда не включается в систему обычных межличностных отношений с пациентом и поэтому в своей работе остается профессионалом, не испытывающим создающих помехи привязанностей или иных чувств. Это общие правила, существующие уже почти столетие.
Современные интерперсональные аналитики, в целом признавая эти правила, несколько иначе формулируют задачи терапевта. Поскольку настоящему уделяется больше внимания, чем прошлому, аналитик не может рассматриваться в качестве обособленного наблюдателя, а является одним из весьма значимых и полноправных участников его отношений и стереотипов.
Таким образом, несмотря на обоснованную в ряде случаев критику, работы Гарри Салливана во многом предопределили некоторые из новейших тенденций психоаналитической мысли и современной психотерапии в целом. В определенном смысле модель личности, выдвинутая Салливаном, предвосхитила взгляды Жака Лакана (1901-1981), который считал личность нарциссической и иллюзорной конструкцией (Сал-ливан характеризовал личность как, которая обнаруживается только в отношении к одному или нескольким другим). Почти одновременно с Салливаном эксперименты с терапией психозов в Англии вела Мелани Клейн (1882-1960), а позднее их продолжил ее ученик Герберт Розенфельд. Сходные идеи, особенно с точки зрения теории паттернов поведения, были сформулированы позднее в теории игры (Дж. фон Нейман и О. Моргенштерн), констатировавшей, что невротики слишком часто ведут себя так, словно у них есть только один выбор - предполагающий неминуемое поражение, и слишком часто принимают именно этот выбор, бессознательно игнорируя все остальные варианты, как несуществующие.
Заключение
При жизни Гарри Салливана вышла только одна его книга - (1940). Остальные его работы - это стенограммы его лекций, отредактированные и опубликованные его сек-19

Предисловие к русскому изданию

ретарем Хелен Перли. Одну из таких работ мы и представляем нашему читателю.
Нужно отметить, что в силу специфики его образования и отношения к наследию Фрейда Салливан использовал свою терминологию и иногда обращался с ней достаточно вольно. Там, где Фрейд говорит о сознании, Эго, Ид или защитных механизмах, Салливан использует понятия удовлетворения, безопасности, осознания и т.д., не обосновывая их эквивалентность или отличия. Многие его идеи чрезвычайно интересны, но пока мало изучены и, быть может, таят в себе большие возможности.
М. Решетников, профессор,
директор Восточно-Европейского Института психоанализа (Санкт-Петербург)
Литература
Александер Ф., Селесник Ш. Человек и его душа: Познание и врачевание от древности и до наших дней: Пер. с англ. - М.: Прогресс - Культура, 1995. - ее. 315, 367, 418, 448, 468.
Блюм Г. Психоаналитические теории личности: Пер. с англ. - М.: , 1996. - ее. 69, 78, 102-104, 106, 110, 135, 150.
Овчаренко В. И. Психоаналитический глоссарий. - Мн.: Высш. шк., 1994. - ее. 76, III-112, 116-117,
Попов Ю. В., Вид В. Д. Современная клиническая психиатрия. - М.: , 1997. - 496 с.
Холл К., Гарднер Л. Теории личности. - М.: , 1997. - с. 163-186. Энциклопедия глубинной психологии. Том 1. Зигмунд Фрейд: жизнь, работа, наследие: Пер. с нем./Общ. ред. А. М. Боковикова. - М.: ЗАО МГ Менеджмент, 1998. - 800 с.
Ярошевский М. Г. История психологии. - Изд. 2-е. - М.: Мысль, 1976. - с. 397.
Fine R. The History of Psychoanalysis: New Expanded Edition. - N.-Y,: Continuum, 1990. - pp. 101-103, 418-419, 596-597, 604-607.
Mitchell S., Black М. Freud And Beyond: A History of Modern Psychoanalytic Thought. - N.-Y.: Basic Books, 1995. - pp. 60-84, 259.
ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРОВ
В процессе подготовки этой книги по материалам неопубликованных лекций Гарри Стэка Салливана перед нами возникла проблема выбора той или иной части оставленного им богатейшего наследия. Наиболее детальное изложение его последней концептуальной модели представлено в рамках пяти неопубликованных курсов лекций, которые он читал в Вашингтонской школе психиатрии и в Институте психиатрии, психоанализа и психологии Уильяма Алансона Уайта в Нью-Йорке. Смерть, постигшая его в 1949 году, прервала шестой курс, посвященный этой концепции. К счастью, сохранились записи этих лекций, и кроме того после его смерти остались две тетради с записями, которые он делал, готовясь к этим выступлениям, первая из которых относится к периоду 1944- 1945 годов, а вторая датируется 1946-1947 годами. По словам Дэвида Маккензи Риоча, доктора медицинских наук, друга и коллеги Салливана, книга, которую вы держите в руках, включает главным образом курс лекций, который он читал в Вашингтонской школе психиатрии зимой 1946-1947 годов, поскольку именно в этих лекциях представлено последнее , наиболее полное, изложение Салливаном его концептуального представления о психиатрии.
Концепция Салливана не была статичной; его лекции из года в год претерпевали изменения в соответствии с развитием и совершенствованием его собственных взглядов и представлений. Но, несмотря на это, каждый лекционный курс, который он читал, базировался на тщательно продуманном подходе к психиатрии, основанном на концепции развития, т. е. он рассматривал весь путь развития человека от начальных стадий младенчества до периода взрослости и, опираясь на полученные данные, приходил к заключению о возникновении психических расстройств в дальнейшей жизни. Таким образом, оставляя неизменной общую концептуальную основу своей теории, при прочтении каждого нового курса он отказывался от одних идей и включал другие, часто существенно усложняя и без того непростой материал. Именно по этой причине нам представляется предпочтительным взять за основу этой книги его самое последнее и полное изложение теории.
И тем не менее несколько исключений все же было сделано. Нам показалось возможным, главным образом используя взятые в скобки при-21
Предисловие редакторов
мечания, включить в книгу большую часть нового материала, фигурировавшего в незаконченном курсе лекций, который он начал читать в 1948 году. К тому же мы время от времени обращались к самым первым его лекциям, с тем чтобы прояснить сложные для понимания выкладки или дополнить главы, на содержании которых ограниченность лекционного времени сказалась таким образом, что о понятиях, которые следовало бы рассматривать детально, лишь упоминалось вскользь. Мы решили использовать его старые лекции еще и потому, что из-за технических неполадок записывающих устройств часть материала была безвозвратно утеряна. Но, дополняя лекции отрывками, взятыми из других курсов, мы ориентировались на общую схему, описанную в его тетради с конспектами последних выступлений, поскольку нам не хотелось ни оперировать понятиями, которые к периоду 1946-1947 годов были подвергнуты переработке или попросту исключены, ни вносить изменения в его систему структурирования информации. Все сделанные в связи с этим дополнения снабжены примечаниями.
Главы, находящиеся в начале и в конце этой книги, отличаются в ряде аспектов. В главах, посвященных периоду младенчества, описываются не результаты наблюдений за младенцами, а главным образом излагаются гипотезы о том, что должно происходить с человеком на протяжении самых первых месяцев его жизни, принимая во внимание психобиологичес-кие ресурсы, которыми он располагает, закономерности формирования способностей, неизбежный прессинг культуры и события последующей жизни. Читая свои лекции, в ходе которых он уделял большее внимание предположениям, а не наблюдениям, Салливан давал полные и подробные пояснения, останавливаясь именно на тех тезисах, которые казались ему наиболее важными; выступая перед аудиторией, он часто зачитывал записи из своей тетради, раскрывая и разъясняя их содержание. Но впоследствии, когда речь заходила о доступных наблюдению явлениях, воспоминание о которых было живо в памяти слушателей, он импровизировал, используя записи лишь как опорный конспект. Таким образом, большая часть материала, изложенного в первых главах, отражает авторский стиль Салливана, местами достаточно сложный для восприятия; в главах, посвященных более поздним этапам развития, он преподносит информацию в менее сложном, разговорном ключе. При публикации этой книги мы избегали внесения каких бы то ни было изменений в рассмотрение проблем, в полной мере освещенных в записях Салливана. Однако нам пришлось жестко отредактировать и переструктурировать ту часть лекций, которая строилась на импровизации, поскольку смысл и суть сказанного не всегда в полной мере изложены на бумаге.
Многие студенты подчеркивали важное значение записей Салливана. В этом курсе лекций он рассматривал в большинстве своем те постулаты, которые фигурировали в его последней тетради, как правило используя ту же терминологию. Если же какое-то утверждение, встречавшееся в тетради, не упоминалось в соответствующей лекции, мы обычно включали его туда, где, согласно логике изложения материала, оно должно было быть, исправляя таким образом, по-видимому, случайно допущенную оплошность. Заголовки частей и глав этой книги, за немногими исключениями, также согласуются с названиями из тетради Салливана.
Предисловие редакторов
Использование кавычек в его тетради также было оставлено без изменений; одиночные кавычки в тех случаях, когда необходимо особо подчеркнуть смысл, который он вкладывал в определенные слова и выражения, - характерная особенность его манеры писать.
И все же при подготовке к изданию этой книги было допущена одна неточность: Салливан посвятил три лекции, следовавшие за II частью, проблеме работы психиатра, особенно психиатрическому интервью. Поскольку они во многом перекликаются с самостоятельным курсом лекций на ту же тему, опубликованным отдельной книгой, в нашем издании они опущены.
Подготовка этой книги представляла собой совместную работу над тем, что Салливан назвал бы синтаксической моделью; многие люди великодушно тратили свои деньги, время и интеллектуальные усилия. Бумаги Салливана были переданы в Благотворительный фонд, в котором он работал сам и куда привлек многих своих студентов и коллег. Этим уникальным подарком мы обязаны Джеймсу И. Салливану, оказавшему неоценимую помощь в сборе материалов для публикации. Девяносто три человека, бывшие некогда студентами и коллегами Салливана, собрали 15000 долларов на финансирование первых этапов работы, включавших составление каталога и редактирование записей. Не будь этой весьма наглядной демонстрации интереса к достигнутому, проявленного теми, кто не понаслышке был знаком с работами Салливана, эта книга никогда не была бы издана.
Редактируя эту книгу, доктор медицины Мейбл Блэйк Коэн выступала в качестве консультанта по вопросам психиатрии, и она же на протяжении всей работы над изданием была нашим главным советчиком. Все члены Комитета по публикации наследия Салливана прочли рукопись, утвердили ее содержание и высказали критические замечания.
На момент вступления Фонда во владение бумагами Салливана первыми учеными, изучившими большую часть материалов, познакомившими коллектив Фонда с их богатством и настоявшими на их публикации, были Патрик Муллахи и доктор медицинских наук Отто Аллен Уилл. Мистер Муллахи прочитал также и окончательный вариант рукописи и внес множество полезных предложений. Многие студенты и коллеги Сал-ливана оказывали всевозможную помощь и поддержку на первых этапах подготовки материалов к публикации; особенно следует отметить вклад доктора медицинских наук Альфреда Г. Стэнтона. В тот период, когда Салливан еще читал лекции, доктор медицинских наук Мэри Джулиан Уайт лично осуществляла контроль за записью того курса, на котором основывается эта книга; во многом благодаря ее усилиям сегодня Благотворительный фонд располагает одной из лучших и наиболее полных записей этого лекционного цикла.
Среди тех, кто прочитал рукопись этой книги целиком или отдельные ее части и внес необходимые коррективы, были доктор медицинских наук Роберт А. Коэн, Филипп А. Голмен и Стюарт Е. Перри. И, наконец, мы бесконечно признательны Кэтрин Бернард, главному редактору издательства Нортон, перу которой принадлежит последний штрих, завершивший работу над изданием.
23
Предисловие редакторов
Выражаем глубочайшую признательность за предоставленную возможность приводить цитаты из следующих опубликованных работ: Американская психологическая ассоциация, статья П. У. Бриджмана (P. W. Bridgman) {Psychological Review, 1945, 52:246-249). Beacon House. Inc., книга Леонарда Коттрел-ла и Рут Галлагер (Leonard Cottrell, Ruth Gallagher) Developments in Social Psychology, 1930-1940 (1941). Thomas Y. Crowell Company, книга Себы Элдриджа (Seba Eldridge) The Organization of Life (1925). Harcourt, Brace and Company, Inc., книга Эдварда Сэпира (Edward Sapir) Language. An introduction to the Study of Speech (1921). Hermitage House, Inc., книга Патрика Муллахи (Patrick Mullahy) Oedipus: Myth and Complex (1948). Houghton Mifflin Company, книга Рут Бенедикт (Ruth Benedict) Patterns of Culture (1934). McGraw-Hill Book Company, Inc., книга Курта Левина (Kurt Levin) A Dynamic Theory of Personality (1935). Macrnillan & Company, Ltd. (Лондон), книга Чарльза Спирмана (Charles Spearman) The Nature of Intelligence" and the Principles of Cognition (1923). The Macrnillan Company " (Нью-Йорк), статьи Бронислава Малиновски (Bronislaw Malinowski) и Т. В. Смита (Т. V. Smith) (в сборнике Encyclopaedia of the Social Sciences). Издательство Иллинойского Университета, статья Гарри Стэка Салливана (Harry Stack Sallivan) (в сборнике Tensions That Cause Wars, изданном под редакцией Хадли Кэнтрил (Hadley Cantril), 1950).
Хелен Свик Перри Мэри Лэдд Гавел
ВВЕДЕНИЕ
Область современной теоретической психиатрии, охватывающая проблемы психического здоровья человека, сегодня во многом находится под влиянием воззрений Гарри Стэка Салливана. А его представления в большинстве своем основывались на способности выявлять взаимосвязи между социальными науками. Обращение к операциональному подходу и к теории поля, видение сути работы психиатра не в пассивном , а в активном наблюдении, использование концепций, основанных на антропологическом анализе других культур, - все это придает психиатрической теории и практике более динамический характер. И наоборот, тот вклад, который идеи Салливана вносили в концепции социальных психологов, в результате изменил их представления о поведении. Они стали уделять пристальное внимание влиянию прошлого, которое ранее рассматривалось только в контексте проявлений аномального поведения.
В этой книге изложен самый последний вариант теории Салливана. Наиболее уместным предисловием к ней, по-видимому, будет попытка выделить, а может быть, даже определить некоторую историческую перспективность этой концепции, в полной мере отражающей уникальность и неповторимость его вклада в психиатрию.
Оглядываясь на динамику развития научных взглядов Салливана, мне кажется очень важным, что одним из самых первых предметов его научных изысканий была проблема коммуникации. Его сотрудничество с Эдвардом Сэпиром (Edward Sapir), антропологом, который занимался главным образом лингвистикой и коммуникацией, обогатило и расширило собственные исследования Салливана в этой области. Его подход к вопросам языка, символов и коммуникации, предложенный в этой книге, мне кажется одним из самых эффективных с психиатрической точки зрения, которые мне когда-либо доводилось встречать. Сфера интересов Салливана постепенно расширялась, и от изучения коммуникации, осуществляемой двумя или несколькими людьми, он перешел к исследованию вопросов коммуникации внутри значительно больших групп людей, углубляясь, таким образом, в проблемы аномального поведения на социальной арене. А ЮНЕСКО в Проекте по снижению напряженности и сегодня прибегает к научным разработкам Салливана, используя его теорию личности при разрешении межнациональных проблем.
25
Введение
Интерес к вопросам коммуникации не является чем-то второстепенным, а, напротив, очень тесно связан с самым ядром концепции Саллива-на. Суть его концепции можно сформулировать или как психиатрию ин-терперсональных взаимоотношений, или как изучение коммуникации между людьми, или же как операциональный подход к психиатрии, в русле которого психиатр играет роль активного наблюдателя. Она базируется на следующих постулатах: 1) возникновение и большей части психических расстройств является результатом неадекватной коммуникации, возникающей из-за вмешательства страхов в коммуникативные процессы; 2) каждый человек, вовлеченный в диадное взаимодействие с другим, выступает скорее как элемент интерперсонального поля, чем как самостоятельный субъект, так как включается в процессы взаимовлияния, происходящие между ним и полем.
В своем интересе к интерперсональной психиатрии и исследованиям поведения с позиций теории поля Салливан был отнюдь не одинок. Он шел в ногу со временем. На том этапе социальная наука не меньше, чем физика, уделяла более пристальное внимание процессам поля, чем явлениям и объектам, специально вычлененным для изучения. Такие ученые, как Джордж Мид (George Mead), Джон Дьюи (John Dewey), Рут Бенедикт (Ruth Benedict), Эдвард Сэпир (Edward Sapir), Леонард Кот-трелл (Leonard Cottrell), Курт Левин (Kurt Lewin) и Карен Хорни (Karen Homey), также осознавали важность той роли, которую культурные условия играют в развитии человека, и поддерживали исследования, посвященные проблемам взаимодействия.
И тем не менее основной научной дисциплиной для Салливана в большей степени оставалась психиатрия, нежели социальная психология; и тот стиль мышления, который был свойствен ему как психиатру, и его клинический опыт оказались необычайно полезны для изучения вопросов психологии поля. Основную его работу составляли клинические исследования, неразрывно связанные с совершенствованием терапевтического подхода к пациентам. Широкомасштабная структура его теоретической модели начала формироваться только по прошествии почти двадцати лет, на протяжении которых он проводил клинические исследования такого рода. Около десяти первых лет своей клинической практики он посвятил всеобъемлющему изучению шизофрении; его первая работа по этой тематике появилась в 1924 году, а публикация множества других трудов по шизофрении послужила отчетом о результатах его непрерывного труда. Начав в 1931 году практиковать частным образом, он на целое десятилетие углубился в столь же детальное изучение невротических процессов. К концу этого периода стала вырисовываться теоретическая модель, так хорошо известная нам сегодня. На том же этапе он стал обращать все большее внимание на взаимосвязь его концептуальных представлений с другими теориями, а Вашингтонская школа психиатрии начала проводить обучение по этому направлению, возглавить которое было предложено ему. В 1938 году Салливан в качестве соредактора основал журнал (
), а в 1939 году представил лекционный курс, который был опубликован в следующем году под названием (). Книга, которую вы держите в ру-26
Введение
ках, отражает результат последующего развития и усовершенствования его теории.
Так к какой же из психиатрических школ принадлежит Салливан? Давнишний спор о том, имеет психиатрическая теория Салливана отношение к психоанализу или нет, на мой взгляд, лишен всякого смысла. Салливан проходил подготовку в психоаналитической школе; он обосновал серьезные теоретические возражения некоторым основополагающим гипотезам Фрейда; с другими он согласился, включив их в свою концепцию, как, например, гипотезу о существовании сознательных и бессознательных процессов. В этом отношении у него не было никаких разногласий с другими последователями Фрейда, являвшимися ведущими специалистами в области теоретической психиатрии (это обобщенное понятие включает в себя и сферу психоанализа). Прогрессивное развитие любой науки предполагает своевременную модификацию и изменение устаревших предположений и понятий в свете последних разработок. Наметившаяся у некоторых студентов Фрейда и Салливана явно неблагоприятная тенденция к культизму создает картину двух неопровержимых и в то же время антагонистичных друг другу теорий личности. Тщательный анализ деятельности Салливана показывает, что, во-первых, он не занимался некоторыми явлениями, из тех, которые изучал Фрейд, такими как, скажем, феномен сексуального поведения младенцев или подробное исследование истерических процессов; а во-вторых, Салливан наблюдал и приводил теоретическое обоснование некоторым феноменам, которым Фрейд уделял весьма незначительное внимание. Важнейшая из этих проигнорированных Фрейдом областей охватывала проблему специфических паттернов взаимодействия, происходящего между теми или иными людьми. Теория Салливана опровергает появившуюся раньше теорию Фрейда, которая помещает человека в обобщенную модель окружающей среды, где у него в большей степени проявляются столь же обобщенные и предопределенные биологические потребности, чем специфические модели взаимодействия. Таким образом, салливанианская психиатрия вносит в область психиатрической теории особую точку зрения и целый ряд наблюдений, которые могут и должны быть интегрированы с тем, что было известно ранее, и которые в дальнейшем следует использовать на благо науки для последующего ее развития, вместо того чтобы хранить их неприкосновенность в лучших традициях научного эгоизма.
Пытаясь в общих чертах обрисовать неоценимый вклад Салливана в теорию психиатрии, в первую очередь я бы отметила его описание младенческого и детского опыта. Для успешного превращения в научную дисциплину, опираясь на которую можно было бы делать прогнозы, психиатрия должна располагать данными о том, какое влияние окажет весьма специфическое соотношение родительских и других сил, действующих на организм каждого конкретного ребенка. Динамические паттерны взаимодействия должны изучаться как каждый отдельно, так и в обобщенном виде с точки зрения типов или категорий паттернов. Салливан способствовал развитию этой теории, двигаясь в двух направлениях. Во-первых, он попытался концептуализировать природу опыта, представив его в виде некоей системы. Многое из того, что младенец переживает до момента овладения языком, можно зафиксировать, прибегнув к помощи
27
IT"S
Введение
специалистов, располагающих расширенным спектром возможностей, хотя существует возможность проводить и непосредственное наблюдение за взаимоотношениями матери и ребенка на протяжении первых месяцев его жизни. Выводы Салливана отчасти основываются на предположениях, отчасти - на результатах клинических наблюдений, преимущественно осуществлявшихся за шизофрениками, в силу того, что их психо-тические переживания по своей природе близки к переживаниям, свойственным периоду раннего младенчества. Результаты наблюдений за младенцами, подобных тем, какие проводили Маргарет Риббл (Margaret Ribble), Дэвид Леви (David Levy) и другие ученые, как правило, подтверждали выводы, к которым пришел Салливан. Согласно его концептуальному подходу, переживания могут быть представлены в трех различных видах, названных им прототаксическим, паратоксическим и синтаксическим. Граница, разделяющая эти виды переживаний, символизирует решающую роль языка в структуре человеческого опыта: прототаксические переживания отражают происходящее в период, предшествующий использованию символов; паратоксические переживания характеризуются внутренним или аутичным использованием символов; а термин используется для определения переживаний, информацию о которых один человек может передать другому, поскольку они представлены в символах, одинаково понимаемых каждым человеком. Каждый из этих видов опыта подробно описывается и детально рассматривается на страницах этой книги.
Другим важнейшим вкладом Салливана в теорию детского развития является концепция динамизма. Он определяет динамизм как. В данном контексте пат-терн определяется как ограничение незначимых различий. Каждый организм вырабатывает целый ряд тесно переплетенных и дублирующих друг друга паттернов, ориентированных на важные зоны взаимодействия с окружающей средой (например, оральная и анальная зоны), а также на удовлетворение жизненно важных потребностей (таких как голод или сексуальное желание). Эти динамизмы формируются и развиваются из самых первых детских интерперсональных переживаний, а потом включаются человеком в структуру более позднего опыта такого рода.
Интерперсональное поле, таким образом, возникает как результат взаимодействия динамизмов двух или более организмов. Некоторые из этих динамизмов носят объединяющий характер (например, потребность в близости) и ведут к интеграции ситуации, сопровождаемой ослаблением или снятием напряжения; другие, в том числе и тревога, являются разделяющими и способствуют дезинтеграции ситуации; в некоторых случаях динамизм может оказаться незадействованным, поскольку у другого человека, вовлеченного в ситуацию, может не быть соответствующего динамизма. Модели взаимодействия формируются в начале жизненного пути, и до тех пор, пока в структуру этих моделей входит такой компонент, как тревога, они не могут адекватно выполнять свои функции. Одним из динамизмов, осложненных наличием в его структуре тревоги, является так называемая; суть ее заключается в том, что потребность в заботе под давлением тре-28
Введение
воги модифицируется в недоброжелательное поведение. Салливан вывел целый ряд обобщенных заключений, представленных в форме теорем; ценность которых в некоторой степени определяется их прогнозирующей способностью. Для иллюстрации: теорема заботы заключается в том, что. Использование обобщений такого рода помогает избежать ловушек теории инстинктов и в то же время дает преимущество объединения широкого ряда индивидуальных реакций в отдельную категорию. Тем не менее нельзя говорить о том, что классификация и систематизация динамических моделей взаимодействия Сал-ливана претендуют на законченность и всеобъемлемость, и если его подход будет признан достаточно перспективным, он, несомненно, потребует дальнейшей доработки.
Многое из сказанного косвенно затрагивает тот факт, что Салливан представил феномен тревоги в качестве основной силы, оказывающей разрушительное влияние на инетерперсональные взаимоотношения, а также в качестве ведущего фактора, способствующего развитию серьезных проблем. Тревога также определялась через операциональную систему. Салливан не ставил перед собой задачу объяснить, что же такое тревога, - он описывал этот феномен с точки зрения его последствий. Разумеется, его корни лежат в условиях полной и длительной зависимости человека в период младенчества: это неотложность биологических потребностей, а также тот факт, что их удовлетворение невозможно без вмешательства материнской фигуры.
. Потребность в избавлении от тревоги называется потребностью в безопасности интерперсональных взаимоотношений. Напряжение, именуемое тревогой, и присутствующее в младенческих переживаниях, отличается от всех остальных состояний, характеризующихся снижением эйфории, отсутствием собственной специфики, а следовательно, у младенца нет возможности избавиться от этой тревоги. .
Вопрос о способе перехода тревоги от матери к ребенку большей частью был оставлен Салливаном без ответа. Он относил такой коммуникативный опыт к категории, однако, используя этот термин, он не имел в виду ничего похожего на экстрасенсорное восприятие. Скорее
29
Введение
всего, он подразумевал, что сенсорные каналы взаимодействия между матерью и ребенком пока еще, увы, не изучены, а потому не могут быть достоверно описаны.
Изложение неоценимого вклада Салливана в психиатрию будет далеко не полным, если не упомянуть о его клинической практике. Параллельно с созданием собственной теории он продолжал работу с пациентами, используя терапевтическую ситуацию для верификации и дальнейшего совершенствования своих разработок. Те, кто знал Салливана и работал с ним, вполне справедливо считали, что он в первую очередь клиницист, поскольку преподавание психотерапии в ее творческом и научном аспектах было одним из его выдающихся талантов. Наблюдая за работой студентов-психиатров, он, выслушав продолжавшийся около часа сбивчивый доклад студента о состоянии пациента, представлял его в новом свете - как человека удивительного и интересного. Для иллюстрации применения его теории в практике психотерапии приведу только один пример: работая с пациентом, выслушивая историю болезни, Сал-ливан каждый раз держал в голове вопрос: Эту точку можно идентифицировать, обратив внимание, в какой момент пациент начитает уходить от важного вопроса, в какой ситуации защитные механизмы пациента особенно активизируются или в какой момент у него начинают возникать различные сопровождающие тревогу соматические проявления. Обнаружив точку перелома, терапевт имеет возможность вспомнить или выяснить, что же произошло непосредственно перед этим изменением. Такой прием, будучи осмысленным и правильно осуществленным, представляет собой точный и надежный способ выявления и изучения проблем пациента.
В настоящей книге психические расстройства как таковые рассматриваются вкратце, а принципы терапии упоминаются лишь вскользь. Этим вопросам будут посвящены следующие книги нашего цикла, в основу которого положено посмертное наследие Салливана, в то время как в данной работе главным образом освещается проблема личности человека в рамках концепции развития. Тем не менее три главы из части III, посвященные психическим расстройствам, заслуживают подробного рассмотрения, так как в них в очень сжатой форме приводится трактовка Салливаном феномена психозов и навязчивых состояний. Едва ли нужно говорить о том, что его вклад в психотерапию и терапию навязчивых состояний трудно переоценить. Объясняя материал, изложенный в этой книге, при рассмотрении психозов он брал за основу явление диссоциации. Отсюда следует, что при острой шизофрении в сознании действительно присутствуют процессы, характеризующие символ; другие состояния, например паранойя, представляют широкий ряд методов устранения диссоциированных структур, прорвавшихся в область сознания, а следовательно, в некотором смысле являющихся неудавшимися попытками реинтеграции. Салливан предлагал рассматривать существование у человека навязчивых состояний как наглядное подтверждение наличия у него серьезной диссоциации: Введение
ставляют собой всеобъемлющее снижение контакта, который защищает их от выходящей за рамки нормы подверженности тревоге>.
И наконец, необходимо отметить, что психиатрическая теория и психотерапевтические приемы Салливана в одинаковой степени основывались на предположении о том, что, если бы не вмешательство тревоги, поведение человека безусловно было бы направлено на достижение целей сотрудничества, взаимного удовлетворения и безопасности. Он никогда не переставал восхищаться колоссальными возможностями человека и взял их, опосредованно или явно, за основу для заявления о том, что.
Мейбл Блэйк Коэн, доктор медицины
ЧАСТЬ I
ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ЭКСКУРС В ТЕОРИЮ