Лестницы. Входная группа. Материалы. Двери. Замки. Дизайн

Лестницы. Входная группа. Материалы. Двери. Замки. Дизайн

» » Трагическая судьба маргариты алигер. М.Алигер «Нам не удастся прожить на свете маленькой и неприметной судьбою

Трагическая судьба маргариты алигер. М.Алигер «Нам не удастся прожить на свете маленькой и неприметной судьбою

Кто-то называл эту советскую поэтессу конъюнктурщицей, а кто-то восхищался ее самобытным слогом. Михаил Светлов считал Маргариту Алигер человеком неординарным, с особым видением мира

Сама же она признавалась, что стала заложницей своего времени и работала на “партийных подпевках”.

Родом из Одессы


В сентябре 1915 года в еврейской семье Зейлигер родилась девочка. Она была единственным ребенком своих родителей, и они души не чаяли в маленькой Маргарите.

Ее отец много работал: делал переводы с иностранных языков, давал частные уроки, чтобы обеспечить семью, престарелых родителей и брата-инвалида. Все свободное время он отдавал дочери, обучая ее музыке.

Вероятно, его неудачная попытка поступить в консерваторию породила желание сделать из Риты великую пианистку. Но особых способностей в этом направлении девочка не проявляла. Да и усидчивой ее нельзя было назвать.

Маргарита гоняла с мальчишками голубей, карабкалась по деревьям, огорчая своих родителей. Но самым любимым ее занятием было преодолевать непокорные волны, а потом сидеть на берегу, покрывшись мурашками, и сочинять стихи.



Отец девочки умер, когда ей было шесть лет, но он успел воспитать в ней любовь к прекрасному, в том числе, и к поэзии. Книги она полюбила еще в раннем детстве и особенно увлекалась русской классикой.

Огромное влияние на Маргариту оказала школа и замечательные педагоги, которые устраивали литературные вечера и экскурсионные поездки для детей.

Со своим классом она объездила Крым, Кавказ и побережье Днепра. Все это позитивным образом сказалось на ее становлении.

В эти годы Рита пытается подражать любимым поэтам, но вскоре разочаровывается в своем творчестве и, считая себя неудачливой поэтессой, поступает в химико-технологический техникум по окончании школы

Проработав на заводе по специальности два года, девушка осознает, что кроме литературы у нее нет другого призвания, и она, оставив родную Одессу, отправляется в Москву.

Жизнь в столице



В Москве Рита окунается в мир творчества. Несмотря на то, что рядом нет родных и приходится снимать крохотную комнатушку без удобств, девушка не впадает в отчаяние, а напротив, начинает настойчиво работать. Она много пишет и упорно отправляет свои произведения в разные редакции.

Наконец, в журнале “Огонек” в 1933-м впервые публикуют ее стихи. Эта удача словно окрылила юную поэтессу. Она начинает активно посещать литературные вечера, знакомится с популярными писателями и сама выступает со своими стихотворениями.

Девушка без труда поступает на вечернее отделение Литературного Университета. Вместе с уже известными тогда Симоновым, Матусовским и Долматовским Маргарита, теперь уже взявшая фамилию Алигер, пишет стихи дружественному народу Испании и выступает с ним на торжественном собрании. Теперь ее имя начинают ставить в один ряд с литературными знаменитостями того времени.



В тридцатые годы поэтесса много путешествовала по стране, посетив практически все союзные республики. Именно в это время начинается ее переводческая деятельность. Благодаря Алигер советский читатель познакомился с творчеством поэтов братских республик и стран

Своеобразие лирики Леси Украинки, Квитко, Неруды, Арагона, Вургуна зазвучало и на русском языке, выходя из-под пера Маргариты Иосифовны.

Теперь ее стихи с удовольствием печатали во многих издательствах. Поэтесса стала с гордостью говорить, что ощущает себя настоящим строителем светлого общества будущего с мудрым, великим и справедливым товарищем Сталиным во главе.

Как и многие коллеги и сверстники Алигер, она стала заложницей своего времени.

Война и личные трагедии



В конце тридцатых годов Маргарита опубликовала три книги своих стихотворений и вышла замуж за выпускника Московской консерватории, начинающего талантливого композитора. Молодожены испытывали большие материальные трудности, но это было не самое страшное, что приготовила им судьба.

После тяжелой болезни скончался их годовалый сын. А в начале войны муж Маргариты отправился на фронт добровольцем и погиб в первом же бою.

Кажется, невозможно описать горе матери и жены словами, но Алигер выплескивает свою нестерпимую боль в строки, которые заставляют читателя ощущать истинную горечь человеческой утраты.

Поэтесса говорила, что после смерти мужа сама живет с пулей в сердце, и каждая вещь Константина, оставшаяся в их доме, является дорогим памятником его жизни, особенно, пианино, за которым Константин написал яркие и мелодичные произведения на стихи Маргариты.



Позже строки Алигер легли на музыку многих советских композиторов и увидели свет как сборник “Красноармейские песни”. Несмотря на череду личных трагедий, Маргарита Иосифовна готовит к изданию следующий сборник, посвященный людям на переднем крае войны

Тем, кто защищает Родину, и тем, кто остался в тылу. Она сотрудничает с газетой, работает в центральной прессе, выезжает с выступлениями на фронт и почти год находится в осажденном Ленинграде. В те годы цикл ее стихов о блокадном городе часто передавали по радио.

Когда пресса сообщила, что фашистами повешена комсомолка Зоя Космодемьянская, Маргарита Алигер сразу же поняла, что ей необходимо написать о подвиге партизанки. Она стала собирать необходимый материал, встретилась с мамой, учителями и друзьями школьницы, ее товарищами по отряду, прочла записные книжки и дневники Зои и еще раз утвердилась во мнении, что это ее тема.

Поэма “Зоя” была написана на одном дыхании и получила Сталинскую премию. Пятьдесят тысяч рублей этой награды были перечислены автором на вооружение армии.



Надо сказать, что в поэме прославляется не только подвиг Зои Космодемьянской. Алигер восхваляет Сталина, превознося его на недосягаемые высоты. Конечно, вождь всех времен и народов не мог не читать этих хвалебных строк. Но тогда Маргарита не кривила душой. Она так чувствовала, так писала.

И весь советский народ смотрел на Иосифа Виссарионовича, как на символ победы. Уже спустя много лет, после развенчания мифа о величии Сталина, поэтессе предложили переписать некоторые строки поэмы, на что она ответила отказом.

Вскоре была написана драма “Сказка о правде”, постановки которой в театрах всей страны прошли с огромным успехом. Затем появилась грандиозная поэма “Твоя победа”, которую сама автор считала лучшим произведением своего творчества.

Действительно, энергетика этого произведения настолько сильна, что “Зоя” кажется легкой поэтической разминкой. Но этому произведению не суждено было завоевать популярность.



Возможно, потому что героиня поэмы - обычная женщина-труженица, которая изо дня в день вкладывает свой труд в Великую Победу. Она не совершает больших подвигов, но ведь жизнь не состоит только из них.

Возможно, произведение не получило добро на переиздание, потому что в нем Алигер впервые поднимает еврейский вопрос, определяя свою принадлежность словами “мой народ”. Даже во время “оттепели” в этом усмотрели политическую некорректность.

Холодная оттепель



Когда к власти пришел “великий знаток и ценитель искусства” Никита Хрущев, он заявил, что литература должна быть партийной. А такие, как Зощенко и Ахматова - это люди с чуждыми ценностями. Тогда же досталось и Алигер, которую глава партии критиковал и называл “вредным элементом”.

Маргарита Иосифовна сразу же выступила в одной из газет с покаянием и начала писать под диктовку партии. Такое решение вопроса отнюдь не способствовало появлению интересного материала из-под пера поэтессы. Ее будто крыльев лишили. Оставалось только заниматься переводами.



Спустя некоторое время Алигер постигла череда бед - умерла ее старшая дочь, застрелился ее любимый человек, писатель Фадеев, а вскоре покончила с собой в состоянии депрессии их общая, младшая дочь Маргариты.

Маргарита Алигер, пережив всех своих, умерла через год после гибели младшей дочери, досрочно и трагически нелепо: упала в канаву возле дачи и не смогла из неё выбраться...

БОНУС


Пережив лишения, войну, смерть родных и близких людей, Алигер стала одной из заложниц системы и не смогла ей противостоять. Но она создала свой маленький поэтический мир, открытый бессмертию....



Биография

АЛИГЕР МАРГАРИТА ИОСИФОВНА (1915−1992)

Русская поэтесса. Родилась 26 сентября (7 октября) 1915 в Одессе в семье служащих. Окончила химический техникум, работала по специальности на заводе. В 1934-1937 училась в Литературном институте им. А. М. Горького; печаталась с 1933. В центре ее стихотворных сборников с самого начала - героико-романтический образ современника, будь то юный энтузиаст первых пятилеток (Год рождения, 1938; Железная дорога, 1939; Камни и травы, 1940), или мать, мужественно переживающая утрату своего ребенка (Зима этого года, 1938), или боец и труженик на фронтах и в тылу Великой Отечественной войны (Памяти храбрых, 1942; Лирика, 1943).

Первые стихи опубликовала в 1933 году. Училась в Литинституте с 1934 по 1937 год. Первая книга «Год рождения» вышла в 1938-м. Огромную популярность во время войны получила поэма «Зоя» о юной партизанке Зое Космодемьянской, повешенной гитлеровцами. Хотя поздние исторические интерпретаторы и ставили под сомнение эту версию, как официозную легенду, поэма тем не менее была полна искреннего трагизма: «Тишина, ах какая стоит тишина! Даже шорохи ветра нечасты и глухи. Тихо так, будто в мире осталась одна эта девочка в ватных штанах и треухе». После войны, в то время, когда поэзии зажали горло, Алигер написала слабую скучную поэму «Ленинские горы» в стиле тогдашней «бесконфликтности». Но она всегда была в первых рядах тех писателей, которые, несмотря на полузадушенность, требовали права на свежий воздух. Либеральная интеллигенция аплодировала Алигер, когда на собрании московских литераторов она сказала, что «старые товарищи по фронту и по поэзии простят Косте Симонову некоторые его поступки только при условии, что он их никогда не повторит». Алигер была членом редколлегии альманаха «Литературная Москва», который был провозвестником «оттепели». Когда Хрущев решил подморозить собственную оттепель, Алигер мужественно выступила против него на правительственном банкете-дискуссии с писателями в 1956 году. Позднее, будучи уже в отставке, Хрущев просил составителя этой антологии передать извинения всем писателям, с которыми он был груб, и первой из них - Алигер, с запоздалой прямотой назвав свое поведение «вульгарным и бестактным». В личной жизни она была глубоко несчастна. Ее первый муж композитор Макаров был убит на фронте. Их дочь - талантливая поэтесса Таня Макарова, чьи стихи мы приводим в этой антологии, трагически ушла из жизни. Отец ее второй дочери - Александр Фадеев - покончил жизнь самоубийством. Его дочь, выйдя замуж за немецкого поэта Энценсбергера и не найдя за границей своего места в жизни, тоже ушла из жизни по своей воле. Потеряв своего последнего мужа, она осталась совсем одна, была найдена мертвой недалеко от своей переделкинской дачи, в придорожной канаве. Все, знавшие ее, и среди них составитель этой антологии, вспоминают Алигер как на редкость светлого человека. Составитель этой антологии написал о ней стихи, где есть такие строки: «Была в поэте, слитая навеки, особенная внутренняя гордость - и русского поэта, и еврейки».

Алигер Маргарита Иосифовна была родом из Одессы. Писательница родилась 26 сентября 1915г. в семье простых служащих. Проходила учебу в химическом техникуме, после окончания которого, работала на заводе по специальности. С 1934 по 1937 гг. училась в Литературном институте имени А.М. Горького. Состояла в браке с композитором Макаровым и Александром Фадеевым. Оба ее мужа рано ушли из жизни. Ее две дочки тоже трагически умерли. Алигер начала печатать свои произведения с 1933 г. Первая ее книга, которая была напечатана в 1938 году «Год рождения».

В своих сборниках стихов она с самого начала показывает образ героического, романтичного современника. В ее произведениях «Год рождения» 1938г, «Железная дорога» 1939г и «Камни и травы» 1940г этот образ раскрывает юный энтузиаст первых пятилеток, в произведениях «Памяти храбрых» 1942г и «Лирика» 1943г – в тылу и на фронте Великой Отечественной войны трудяга и боец, «Зима этого года» 1938г – это мать, переживающая утрату своего ребенка. Огромным спросом во времена войны пользовалась поэма о юной партизанке «Зоя».

В послевоенное время в стиле «бесконфликтности» тех годов Алигер написала неинтересную и слабую поэму «Ленинские горы». Но она всегда хотела свободно излагать свои мысли на бумаге. Маргарита Иосифовна была участником редколлегии альманаха «Литературная Москва», что был предвестником оттепели. Когда Хрущев собрался остановить свою же оттепель, Маргарита Иосифовна храбро высказала свой протест на собрании с писателями в 1956г. Позже Хрущев признал сою ошибку и извинился перед писателями за свою грубость, Алигер была в первых рядах.

Умерла русская поэтесса 1 августа 1992 года в поселке Мичуринец Московской области. Она была найдена мертвой в придорожной канаве недалеко от своей дачи. Все кто знал Алигер, считали ее очень светлым и добрым человеком.

Становление Алигер как поэта проходило именно в 1930-е годы. В 1933 году журнал «Огонек» опубликовал ее первые стихотворения. В 1934 году она поступила в Вечерний рабочий литературный университет, который незадолго до этого был открыт Союзом писателей. По ее словам, именно учеба в этом университете сделала ее образованным человеком, привила необходимые для получения образования навыки, организованность и умение ценить время. Маргарита Алигер окончила университет в 1937 году.

Начиная с 1934 года произведения Алигер стали активно печататься в различных журналах и газетах. Она выступала с чтением своих стихотворений на публике. Когда в Испании шла гражданская война, Маргарита Иосифовна Алигер вместе с , К. Симоновым и написали стихотворное послание героическому испанскому народу, которое Маргарита Алигер зачитывала на торжественном вечере, где присутствовали гости из Испании, Мария Тереза Леон и Рафаэль Альберти.

Маргарита Алигер много путешествовала. С 1934 по 1939 год она побывала в Ленинграде, в Карелии, на Белом море, на Оке, Каме и Волге, в Грузии, Азербайджане, Узбекистане, Киргизии, Белоруссии и Украине. В этих поездках у нее рождались идеи новых стихотворений, которые активно печатались в различных издательствах.

В. Луговской и П. Антокольский, старшие коллеги Маргариты Алигер, привлекли ее к переводческой работе, которая была весьма разнообразной. Благодаря труду Маргариты Алигер русские читатели смогли познакомиться с произведениями более сорока поэтов из разных стран. Она переводила с грузинского, азербайджанского, узбекского, латышского, литовского, украинского, болгарского, венгерского, еврейского (идиш) и корейского языков. Она переводила произведения Леси Украинки, Л. Квитко, П. Неруды, Л. Арагона. Частично переводы Маргариты Алигер вошли в книгу «Огромный мир».

В конце 1930-х годов Маргарита Алигер вышла замуж за молодого композитора Константина Макарова-Ракитина.

У них родился сын, который умер в возрасте одного года после болезни. О матери, потерявшей ребенка, Алигер в 1938 году написала поэму «Зима этого года», которая считается одним из основных ее довоенных произведений. В 1940 году у супругов родилась дочь Татьяна. Когда началась Великая Отечественная война, Константин Макаров-Ракитин ушел на фронт добровольцем. Вскоре он был убит в бою под Ярцевом.

С самого начала Великой Отечественной войны Маргарита Алигер работала корреспондентом в центральной газете «Сталинский сокол». По заданиям редакции она выезжала в различные участки фронта, и год провела в блокадном Ленинграде. Ее стихотворения звучали по радио и печатались в газетах.

Маргари́та Ио́сифовна Алиге́р (фамилия при рождении - Зейлигер ; 24 сентября [7 октября ] , Одесса - 1 августа , Мичуринец) - русская советская поэтесса. Лауреат Сталинской премии второй степени ().

Биография

Маргарита Зейлигер родилась в Одессе в семье служащих: отец, Иосиф Павлович (Иосия Пинхусович) Зейлигер, занимался адвокатской практикой, состоял членом консультационного бюро при Одесском городском съезде мировых судей. Поступила в химический техникум, работала по специальности на заводе. В начале 1930-х годов, в свои 16 лет, Маргарита оставила учёбу, Одессу и отправилась в Москву. Провалив экзамены в институт, снимала «угол», поступила на работу в библиотеку института ОГИЗ и в заводскую многотиражку. Дебютировала в печати в 1933 году - в журнале «Огонёк » за подписью «Маргарита Алигер» были опубликованы стихотворения «Будни» и «Дождь». В -1937 годах училась в . В 1938 году была принята в Союз писателей СССР .

В 1955 году Маргарита Алигер участвовала в создании «оттепельного » альманаха «Литературная Москва ». Член правления СП РСФСР и СП СССР . Член редколлегии журнала «Воскресенье литературное» ().

Алигер осуществила переводы с подстрочников около 40 поэтов - с болгарского, грузинского, еврейского (идиш), азербайджанского, украинского, латышского, узбекского, венгерского, литовского, корейского языков .

Творчество

Своими литературными учителями называла Владимира Луговского и Павла Антокольского , они и привлекли Алигер к модному тогда и хлебному делу - переводу поэтов союзных республик. Сама более всего восхищалась стихами Б.Пастернака .

В своей поэзии создавала героико-романтический образ современника - энтузиаста первых пятилеток: «Год рождения», ; , - по мнению литературоведов, с точки зрения современного восприятия, очищенного от идеологических наслоений, этот шедевр является вершиной творчества Алигер . Также получили известность сборник «Камни и травы», , поэма «Зима этого года», , воспевающая силу духа матери, потерявшей ребёнка. Подвигам бойца на фронте и труженика в тылу Великой Отечественной войны посвящены поэтические циклы «Памяти храбрых», ; «Лирика», .

Наиболее эмоциональное произведение довоенного времени - автобиографичная поэма «Зима этого года» (1938), которая рассказывает о переживаниях и силе духа матери, потерявшей первенца. Трагическая тема отражала житейские перипетии самой Маргариты:

В первые дни войны в боях под Ярцево на Смоленщине погиб муж Алигер - композитор Константин Макаров-Ракитин. Его памяти поэтесса посвящает стихотворение «Музыка», одно из наиболее эмоциональных и выразительных в её творчестве. Сама Маргарита в начале Великой Отечественной отправляется в осаждённый Ленинград, где работает военным корреспондентом.

Особое место в творчестве М. И. Алигер занимает , напечатанная в 1946 году . В ней она впервые обратилась к теме судьбы гонимого еврейского народа . Поэма была подвергнута суровой критике и в дальнейшем перепечатывалась с изъятием фрагмента, посвященного еврейской теме. В 1940-50-е годы этот фрагмент распространялся рукописно и неоднократно фигурировал в качестве улики при разбирательстве дел «еврейских националистов». М. Рашкован в связи с ним написал стихотворение «Ответ М. Алигер», который также распространялся в списках.

Награды

  • Сталинская премия второй степени (1943) - за поэму «Зоя» (1942), передана в фонд Красной Армии
  • международная премия АПН имени П. Неруды (1989) - за переводческую деятельность
  • орден Отечественной войны II степени (11.03.1985)
  • два ордена Трудового Красного Знамени (1965, 1984)
  • орден Дружбы народов (7.10.1975)
  • орден Кирилла и Мефодия I степени (1975)
  • медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»

Семья

Первый любовью юной Маргариты был поэт Ярослав Смеляков , с которым она познакомилась в литературном кружке при журнале «Огонёк » . Отмечая чувственную натуру Алигер, биографы приписывают ей романы с Алексеем Фатьяновым , Николаем Тихоновым , Арсением Тарковским . Однако замуж Маргарита впервые вышла только в 1937 году, вскоре московские власти выделили супругам квартиру в композиторском доме на Миусской площади. От первого брака с погибшим на фронте композитором Константином Дмитриевичем Макаровым-Ракитиным (1912-1941) родились сын Дмитрий (1937-1938, умер во младенчестве) и дочь Татьяна (1940-1974), впоследствии - поэтесса и переводчик, умершая от лейкемии. Внучка (дочь Татьяны) - Анастасия Коваленкова (род. 1967), художница. Младшая дочь - Мария Алигер-Энценсбергер - родилась 28 июля 1943 года от связи Алигер и А. А. Фадеева (женатого в то время на актрисе Ангелине Степановой), выйдя замуж за немецкого поэта Ганса Магнуса Энценсбергера , долгое время жила в Лондоне , также занималась переводами, в дни августовского путча 1991-го года приезжала в Россию, собиралась перебраться на родину насовсем, но вернувшись в Великобританию, внезапно покончила с собой в приступе тяжёлой депрессии 6 октября 1991 года .

Последним мужем Алигер был заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС, литератор, фронтовик Игорь Сергеевич Черноуцан (1918-1990) .

Алигер пережила всех своих мужей и детей.

Дядя (брат отца) - инженер-технолог Мирон Павлович (Меер Пинхусович) Зейлигер (1874-?), кандидат математических наук, член Правления машиностроительного завода «Феникс», с 1924 года - во Франции , профессор и заведующий кафедрой в Русском высшем техническом институте (РВТИ); описал «цикл Зейлигера» (формула Зейлигера для термического КПД цикла Тринклера-Сабатье, 1910); его жена, Полина Давыдовна Зейлигер, врач. Другой дядя - доктор медицины Герш Пинхусович Зейлигер (1858-?); его сын - Николай Григорьевич Зейлигер (1904-1937), социал-демократ, многократно подвергался арестам, расстрелян.

Смерть

Книги

  • Год рождения, 1938
  • Зоя, 1942
  • Стихи и поэмы.1935-1943. М., 1944
  • Сказка о правде, 1945
  • Ленинские горы, 1953
  • Из записной книжки, 1957
  • Несколько шагов, 1962
  • Зоя. Поэмы и стихи, 1971
  • Стихи и проза. В 2-х тт., 1975
  • Тропинка во ржи. Статьи, 1980
  • Четверть века, 1981
  • Собр. соч. В 3-х тт., 1984

Напишите отзыв о статье "Алигер, Маргарита Иосифовна"

Примечания

Ссылки

  • - статья из Электронной еврейской энциклопедии

Литература

  • Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М . : РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8 .

Отрывок, характеризующий Алигер, Маргарита Иосифовна

Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»

Маргарита Алигер: жизнь в литературе

Лазарь Медовар

Алигер предстает перед читателями

со своим собственным видением мира.”

М. Светлов

“Смолоду меня бесконечно тревожило, что нет в моей биографии никаких эффектных подробностей и невероятных обстоятельств, - пишет Алигер в последнем томе ее трехтомного собрания сочинений, – и, что, пожалуй, всю-то ее я без труда могла бы уместить на одной странице, и мне всегда бывало трудно ее писать или рассказывать”. И далее: “Я твердо убеждена в том, что мои книги являются гораздо более подробной и значительной моей биографией, чем все остальное, что я могу о себе рассказать”.

Эту “трудность” испытывали и ее друзья, которые в своих статьях о ней отмечали отсутствие в биографии поэта “примечательных внешних факторов”, схожесть с биографиями многих женщин ее поколения, особенно в военные годы.

Однако “примечательные внешние факторы” все же были: она была награждена орденами Трудового Красного Знамени и “Знак почета”, ей была присуждена Сталинская премия, ее систематически печатали во многих газетах и журналах, в том числе центральных, издавались сборники ее произведений и книг, по ним ставились пьесы, шедшие во многих театрах страны, ее стихи перекладывались на музыку. Она была дружна с известными писателями, ее воспоминания о них являются ценным вкладом в литературу, как и ее переводы на русский язык многих иноязычных авторов.

Маргарита Иосифовна Алигер родилась в Одессе в октябре 1915 года в небогатой еврейской семье.

Дни стояли ясные, косые,

непогода улицы мела.

Родилась я осенью в России,

и меня Россия приняла.

Отец Маргариты служил “в каких-то конторах, давал уроки, делал переводы технических работ с языков, которые изучал самоучкой”. Это был способный, разносторонне эрудированный человек, но неудачник. Дважды он пытался получить высшее образование, поступая то в консерваторию, то в юридический институт, и дважды вынужден был бросать учебу из-за необходимости зарабатывать на жизнь и содержать семью свою и больного брата, а также стариков родителей.

Девочка была единственным ребенком в его семье, и отец ее очень любил. “А я, – вспоминает Рита, – очевидно доставляла ему немало огорчений, потому что была отнюдь не примерной девочкой, дружила только с мальчишками, лазила по деревьям, гоняла голубей, хорошо плавала и в любую погоду далеко уплывала в море.”

Огорчением отца, страстно любившего музыку, было и полное отсутствие музыкальных способностей у дочери и безрезультатные попытки сделать из нее музыканта. Отец умер, когда Рите не было еще десяти лет.

Мать была обыкновенной еврейской женщиной, которая “хозяйство ладное вела, доброю хозяйкою сидела у большого круглого стола”.

С раннего детства девочка полюбила книги и считала их “удивительными творениями природы”. Первым любимым поэтом оказался Некрасов, как-то получилось, что она узнала его раньше, чем Пушкина.

С большой любовью Алигер вспоминает школу, где она проводила большую часть времени, чудесных педагогов, которые создавали в школе атмосферу дружбы, доброжелательности, учитывали индивидуальные склонности учеников. На школьных праздничных вечерах утраивались лотереи с розыгрышем изделий, изготовленных ребятами (вышивок, рисунков, лепок и т. п.) Полученные деньги летом использовали для экскурсионных поездок. “Так, – вспоминает бывшая ученица, – я совершила первые путешествия моей жизни: низовья Днепра, заповедник Аскания-Нова, Крым, Кавказское побережье Грузии... Ах, какие это были веселые, увлекательные, чудесные поездки! Да, моя школа – это огромный вклад моей биографии, она многое определила в моем становлении”.

Школьные путешествия не только отвечали ее непоседливому характеру, но, возможно, были одной из причин ее постоянной тяги к новым местам, переездам, знакомствам. Позже она напишет:

Жизнь моя – железная дорога,

вечное движение вперед.

...............................................

Чтоб в чудесном гомоне и гуле,

чтоб в пути до самого конца

вкруг меня всегда дышали люди

разные, несхожие с лица.

К школьным годам относятся и первые попытки Риты писать стихи. Она писала их к каждому празднику, в честь каждого школьного события. Эти попытки, однако, не были продолжительными, познакомившись с поэтами-классиками и такими современными, как Маяковский, Багрицкий, Светлов, она сочла “серыми” свои сочинения и решила стихотворчеством не заниматься.

После окончания семилетки Рита поступила в химический техникум, работала на химическом заводе, готовилась стать химиком. Но года через два она поняла, что у нее “нет другой любви, кроме поэзии, нет другой жизни, кроме литературы”.

В шестнадцать лет она оставляет техникум и свою Одессу, уезжает в Москву.

Началась тяжелая жизнь без собственного крова и средств, без родных и близких. Но молодость все преодолевает, все меркнет перед счастьем встретиться со своей мечтой. Вокруг была Москва с ее театрами, литературными вечерами в Политехническом музее и Доме писателей, встречами с уже известными поэтами и писателями литературной группы при журнале “Огонек”. Группу возглавлял тогда интересный писатель Ефим Зозуля, погибший в начале Отечественной войны.

Маргарита сняла “угол” и поступила на работу в библиотеку института ОГИЗа, а затем в заводскую многотиражку. И упорно писала стихи.

30-е годы явились годами становления Маргариты Алигер как поэта. В 1933 году в “Огоньке” были опубликованы ее первые стихи.

Появилась тяга к знаниям; она поступила в новый, открытый Союзом писателей, Вечерний рабочий литературный университет, который, по ее словам, сделал ее “образованным человеком, дал систему и навыки, необходимые для приобретения образования”, научил организовывать и ценить время.

С 1934 года она стала активно печататься в газетах и журналах, выступать со своими стихами. Во время гражданской войны в Испании они вчетвером, Е. Долматовский, К. Симонов,

М. Матусовский и она, “писали стихотворное послание героическому испанскому народу”, она читала его на торжественном вечере в присутствии приехавших из Испании Рафаэля Альберти и Марии Терезы Леон.

“С 1934-го по 1939-й годы, – пишет Алигер, – я побывала: в Ленинграде и на Севере, в Карелии и на Белом море, на великих наших реках Волге, Каме, Оке, Белой, в Средней Азии; в Киргизии, Узбекистане, Азербайджане, Грузии, Сванетии, на Украине и в Белоруссии. В поездках рождались новые стихи, которые охотно печатали различные издательства.

Старшие коллеги Алигер, П. Антокольский и В. Луговской, привлекли ее к переводу поэтов братских республик. Началась ее удивительно разнообразная переводческая деятельность.

Согласно Библиографическому указателю “Русские советские писатели, поэты” (т. I, М., 1977), Алигер перевела около 40 поэтов с болгарского, грузинского, еврейского (идиш), азербайджанского, украинского, латышского, узбекского, венгерского, литовского, корейского языков. Ее перу принадлежат переводы П. Неруды, Л. Украинки, Л. Арагона, Л. Квитко. Часть переводов вошла в ее книгу “Огромный мир”. “Нельзя не говорить без уважения о многолетней переводческой деятельности Алигер, – пишет ее друг поэт М. Матусовский, – переводящей стихи так, что они становятся фактом отечественной поэзии. Это благодаря ей русские читатели познакомились и почувствовали своеобразие многих поэм Луи Арагона, Пабло Неруды, Самеда Вургуна и ряда других поэтов”.

Как и большинство ее сверстников, в 30-е годы Маргарита жила во власти господствовавших тогда мифов о Советском Союзе как о строителе нового мира, советском обществе как о самом лучшем и справедливом, о Сталине как о великом и мудром вожде. Антисемитизм в те годы не был заметен. Она вступила в комсомол, была депутатом районного совета Красной Пресни. До разоблачения “культа личности” и всеобщего прозрения было еще очень далеко.

В самом конце 30-х годов она вышла замуж. И с этого времени судьба преподносит ей череду бесконечных взлетов и трагедий.

Ее муж, молодой композитор (старше Маргариты на три года) Константин Макаров-Ракитин окончил Московскую консерваторию и был аспирантом у композитора профессора Н.Я. Мясковского. Музыкальную школу он закончил в Ростове-на-Дону, где учился у педагога Н. Ракитиной, усыновившей его (отсюда его двойная фамилия, но почти во всех литературных источниках вторая часть фамилии почему-то опускается).

Первые трудности у молодоженов были материальные, даже двух стипендий не хватало на жизнь. После мучительной болезни умер их годовалый сын.

Как только началась Великая Отечественная война, Константин ушел добровольцем на фронт и вскоре погиб в бою под Ярцевом.

Он успел написать несколько песен на стихи своей жены, в частности комсомольскую “Город на Амуре”, “Лагерную артиллерийскую” (“Плыли тучки в небе чистом”), и фортепианных пьес, а также оперу “Невеста солдата” по повести В. Катаева “Шел солдат с фронта” (либретто М. Алигер),

В Музыкальной энциклопедии сказано, что “сочинения Макарова-Ракитина отличаются мелодичностью, яркостью”.

Маргарита тяжело переживала гибель мужа. “С пулей в сердце я живу на свете” – писала она. Его памяти она посвятила стихотворение “Музыка”, о котором через много лет вспомнит поэт П. Антокольский: «С тех пор как написаны эти строки, прошло почти 30 лет, но они живут в неприкосновенной свежести первооткрывателя. Сознаюсь откровенно, но мне и по сей день разрывает сердце упоминание о бедном осиротелом пианино, оставшемся в доме “как маленький памятник жизни твоей”».

Макаров-Ракитин был не единственным, кто писал музыку на стихи Алигер. Позже другие ее стихи, написанные в соавторстве с М. Матусовским, были также переложены на музыку и вошли в сборник “Красноармейские песни”.

Маргарита Иосифовна пишет, что на анкетный вопрос об участии в Великой Отечественной войне она всегда хотела ответить так: “Да, участвовала, активно и горячо, всей своей душой, с 22-го июня 1941 года и до Дня Победы. Мне хочется написать о том, что в первые дни войны меня приняли в партию, что у меня на войне погиб муж, что я изо дня в день работала не покладая рук в тяжких условиях военного времени, одна растила и вырастила двух детей, – одним словом жила так же, как миллионы других советских женщин, солдатских вдов, матерей и сирот. Свою жизнь, свою личную судьбу, схожею с судьбой многих и многих, считаю я самым прямым и непосредственным участием в войне”.

Она понимала, что могла “жить, работать и верить в будущее только благодаря тем, кто стоит на переднем крае и каждую минуту может погибнуть”. Им Алигер посвятила многие свои лирические стихи, составившие сборники военных лет “Памяти храбрых” (1942), “Лирика” (1943), “Стихи и поэмы” (1944).

С первых дней войны Алигер работала корреспондентом центральной газеты летчиков “Сталинский сокол” и по заданию редакции выезжала на различные участки фронта, около года провела в блокадном Ленинграде. Ее стихи систематически печатались в газетах, звучали по радио.

В те годы созданы ее самые знаменитые поэмы “Зоя” и “Твоя победа”. Судьбы этих произведений и их влияние на судьбу самого автора оказались резко различными.

Когда в декабре 1941 года газеты сообщили о том, что немцы казнили (повесили) 18-летнюю московскую школьницу Зою Космодемьянскую за участие в партизанской борьбе, Алигер, по ее словам, не сразу поняла, что это и есть ее тема. Но по мере того как она собирала материал, встречаясь с теми, кто знал Зою, с ее матерью, товарищами и учителями, партизанами из ее отряда, знакомилась со школьными тетрадями, сочинениями, записными книжками девушки, возникла безоговорочная необходимость написать об этом.

М. Алигер в годы Отечественной войны.

“Зоя” – невыдуманная поэма, – рассказывает автор, – я писала ее в 1942-м году, через несколько месяцев после гибели Зои, по горячему следу ее короткой жизни и героической смерти... “Зоя”, в сущности, стала поэмой и о моей юности, о нашей юности. Я писала в поэме обо всем, чем жили мы, когда воевали с фашизмом, обо всем, что было для нас в те годы важно”.

За поэму “Зоя” Алигер была присуждена Сталинская премия второй степени. Указ 21 марта 1943 года подписал Сталин. А через две недели, 3 апреля, газеты опубликовали письмо автора поэмы, в котором она просила передать эту премию, 50 тысяч рублей, на вооружение Красной Армии, на усиление ее артиллерийского оружия.

О присуждении поэме Сталинской премии указывается во всех ее изданиях, но о том, как она ею распорядилась, не упоминается.

Сталин безусловно читал поэму (он не подписывал, не читая) и не мог не оценить таких строк о нем:

И повсюду Сталин говорил

медленно, спокойно и негромко

..................................................

Предстоит еще страданий много,

но твоя отчизна победит.

Кто сказал “Воздушная тревога?”

Мы спокойны – Сталин говорит.

Или о допросе Зои немецким офицером:

Хриплый лай немецкого приказа –

офицер выходит из дверей.

Два солдата со скамьи привстали,

и, присев на хромоногий стул,

он спросил угрюмо

– где ваш Сталин?

Ты сказала: “Сталин на посту”.

Зое Космодемьянской было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Через 25 лет, при очередном переиздании поэмы, Алигер предложили скорректировать ее. Она отказалась: “Я знаю оценку, данную Сталину и его деятельности историей, и этим я сегодня отличаюсь от Зои. Такого различия не было между нами, когда писалась поэма, и я не считаю себя вправе корректировать ее теперь с высоты своей сегодняшней умудренности”. Первоначальный текст поэмы сохранен во всех многочисленных последующих изданиях.

Успех поэмы вдохновил Алигер воплотить тему “Зои” в драматическое произведение. Так появилась пьеса-драма “Сказка о правде”. Она с большим успехом прошла более чем в 25 театрах страны от Хабаровска до Риги, включая театры Москвы и Ленинграда.

Композитор В. Юровский создал на стихи Алигер музыкально-драматическую поэму “Зоя” для чтеца, сопрано-соло, хора и симфонического оркестра. Чтение поэмы заканчивается словами: “И уже почти что над снегами, легким телом устремясь вперед, девочка последними шагами босиком в бессмертие идет”.

Подобно Зое, ушли в бессмертие, защищая свою страну, многие другие девушки. Они не могли знать друг о друге, как не могла знать о них и Алигер. Их имена открываются до сих пор.

М. Алигер в послевоенные годы.

В 1996 и 1997 годах “Лехаим” опубликовал статьи о двух еврейских девушках-партизанках. Одна из них, Маша Брускина (№ 49 и 52, 1996), была, как и Зоя, повешена в Минске в 1941 году. Ее называют белорусской Космодемьянской, но ее настоящее имя и поныне считается неизвестным. Другая партизанка, Маша Синельникова (№ 1, 1997), была расстреляна немцами вместе со своей подругой Надей Прониной в деревне Корчажкино Калужской области в январе 1942 года перед самым освобождением деревни Красной Армией.

Никакие посмертные почести девушкам-партизанкам до сих пор не оказаны. Как видно из статей, мало проявить героизм, надо было еще иметь “соответствующий” пятый пункт в тогдашнем советском паспорте (или, точнее, не иметь его).

У поэмы “Твоя победа” иная судьба. Поэма была напечатана в журнале “Знамя” (№ 9, 1945). Через 20 с лишним лет в интервью журналу “Вопросы литературы” (№ 4, 1966) Алигер расскажет: «Через два года после выхода “Зои” я принялась за новую поэму “Твоя победа”. Это название знакомо людям неизмеримо меньше, чем “Зоя”, но не я тому виной. Поэму я закончила в самый канун Победы. Она была опубликована отдельной книгой и вошла в “Избранное” 1947 года. На этом жизнь поэмы оборвалась. Она вызвала критический окрик из тех, которые случались часто в ту пору и, вопреки здравому смыслу, другим точкам зрения, отношению читателей, надолго порой решали судьбу нашего труда. “Твоя победа” с тех пор не переиздавалась, хотя, мне кажется, она была интересна и нужна людям. Многие до сих пор помнят ее, спрашивают у меня о ней. Героиня “Твоей победы” старше Зои, ее судьба обыкновеннее, и писать эту судьбу было труднее. Но ведь и жизнь состоит не только из подвигов».

Поэма рисует картины тяжелой жизни страны, в частности Москвы, в суровое военное время, описывает историю жизни и трагедию поэта.

Еще почти через 20 лет после упомянутого интервью Алигер подтвердит: “Это очень дорогая мне вещь, очень прямая, очень моя. И мне кажется, что она нужна была людям”.

Однако Алигер не до конца откровенна в своих высказываниях. Она умолчала о том, что, видимо, под воздействием “критических окриков” ей пришлось внести корректировку в одну из наиболее сильных глав поэмы, 18-ю. Без такой корректировки ее переиздание блокировалось.

Эта глава впервые в творчестве Алигер посвящена еврейскому народу, в ней она осознает и подтверждает свою причастность к нему, высказывает боль за его судьбу.

Эвакуацию, по сути, бегство, матери из Одессы в “городок на Каме” она сравнивает с исходом евреев из Египта:

Затемнив покой и благородство,

проступило через тыщи лет

дикое обугленное сходство

с теми, у кого отчизны нет.

Чью узрев невинность в приговоре

злого и неправого суда,

содрогнулась чермная вода,

ахнуло и расступилось море;

для кого опресноки сухие

Б-жье солнце щедро напекло,

сколько от Египта до России

верст, веков и судеб пролегло?

Мама, мама, в вечности туманной

страдным непроторенным путем,

сколько до земли обетованной

ты брела под солнцем и дождем?

Ты в ночи узнала эту землю

и, припав к святому рубежу,

прошептала, плача: “Все приемлю,

силы и любви не пощажу.

Дай мне лишь дымок оседлой жизни,

душу согревающий очаг”.

Война разрушила очаг. Европа покрылась концентрационными лагерями с газовыми камерами. Героиня поэмы не могла оставаться безучастной, и ей понятен теперь упрек матери: “Мы – евреи, как ты смела это позабыть?”

Это правда, мама, я забыла,

я никак представить не могла,

что глядеть на небо голубое

можно только исподволь, тайком,

потому что это нас с тобою

гонят на Треблинку босяком,

душат газом, в душегубках губят,

жгут, стреляют, вешают и рубят,

смешивают с грязью и песком.

Приведенные тексты вошли во все издания поэмы. Следующий же за ними текст при переиздании был скорректирован, так как не устраивал цензора. Ниже приводятся оба варианта текста – первоначальный (1-й) и скорректированный (2-й)

Вариант 1-й

Мы – народ, во прахе распростертый,

мы – народ, поверженный врагом.

Почему? За что? Какого черта?

Мой народ, я знаю о другом...

Знаю я врачей и музыкантов,

тружеников малых и больших.

И потомков храбрых Маккавеев,

кровных сыновей своих отцов,

тысячи воюющих евреев,

русских командиров и бойцов.

Прославляю вас во имя чести

племени, гонимого в веках,

мальчики, убитые в боях.

Поколенье взросших на свободе

в молодом отечестве своем,

мы забыли о своем народе,

но фашисты помнили о нем...

Вариант 2-й

Стерты в прах... Во прахе распростерты,

это мы с тобой? Каким врагом?

Не хочу и помню о другом...

Помню я врачей и музыкантов,

тружеников малых и больших.

Помню не потомков Маккавеев,

в комсомоле выросших ребят,

тысячи воюющих евреев,

русских командиров и солдат.

Вы прошли со всем народом вместе

под одной звездой, в одном строю,

мальчики, пропавшие без вести,

мальчики, убитые в бою.

Сил души немало не жалея,

мы росли в отечестве своем,

позабыв о том, что мы – евреи,

но фашисты помнили о том...

Словами “мой народ” Алигер подтверждает свою принадлежность к еврейскому народу, имеющему свою историю и корни, в скорректированном же варианте евреи признаются только как часть народа страны.

Изменения, которые должна была внести поэтесса, весьма красноречивы. По существу, цензор повторил лозунг, прозвучавший в Национальной ассамблее Франции после революции 1791 года: “Для евреев как личностей – все права, для евреев как народа – никаких прав”.

В 1973 году в издательстве Нью-Йоркского университета вышла книга А. Доната “Неопалимая купина. Еврейские сюжеты в русской поэзии. Антология”. В книгу включен третий вариант фрагмента поэмы “Твоя победа”, якобы написанные Алигер вместо приведенных выше сравниваемых вариантов (после слов “Мой народ, я знаю о другом”). Правда, А. Донат сообщает, что подлинность этого варианта М. Алигер отрицала.

Однако, вариант представляет интерес и приведен ниже вместе с ответом на него, также включенным в книгу. Оба текста неофициально распространялись в Москве после выхода поэмы. Ответ приписывался И. Эренбургу, но и это не нашло подтверждения, его автор до сих пор не установлен. Четверостишие (третье) из ответа включил в свою “Еврейскую мозаику” М. Гейзер.

Следует учесть, что приведенные стихи, как и поэма в целом, были написаны, когда Государства Израиль еще не существовало, и что немецкие коммунисты, боровшиеся с Гитлером, уничтожались им наряду с евреями.

Вариант 3-й

Лорелея, девушка на Рейне,

Старых струн зеленый полутон.

В чем мы виноваты, Генрих Гейне?

Чем не угодили, Мендельсон?

Я спрошу у Маркса и Эйнштейна,

Что великой мудрости полны,

Может, им открылась эта тайна

Нашей перед вечностью вины.

Милые полотна Левитана,

Доброе свечение берез,

Чарли Чаплин с бледного экрана,

Вы ответьте мне на мой вопрос.

Разве все, чем были мы богаты,

Мы не роздали без лишних слов?

И все же мы пред миром виноваты,

Эренбург, Багрицкий и Светлов?

Жили щедро, не щадя талантов,

Не жалея лучших сил души;

Я спрошу врачей и музыкантов,

Тружеников малых и больших

И потомков славных Маккавеев,

Славных сыновей своих отцов,

Тысячи воюющих евреев,

Русских офицеров и бойцов.

Отвечайте мне во имя чести

Племени несчастного в веках,

Мальчики, пропавшие без вести,

Юноши, погибшие в боях.

Вековечный запах униженья,

Причитанья матерей и жен.

В смертных лагерях уничтоженья

Наш народ расстрелян и сожжен.

Танками раздавленные дети

Этикетки “иуда”, кличка “жид”,

Нас уже почти что нет на свете,

Но мы знаем – время воскресит.

Мы – евреи. Сколько в этом слове

Горечи и беспокойных лет.

Но я знаю – есть у крови цвет.

Ответ

На ваш вопрос ответить не умея,

Сказал бы я – нам бе

ды суждены.

Мы виноваты в том, что мы – евреи,

Мы виноваты в том, что мы умны,

Мы виноваты в том, что наши дети

Стремятся к знаниям и к мудрости земной

Мы виноваты в том, что мы рассеяны на свете

И не имеем родины одной.

Нас сотни тысяч, жизни не жалея,

Прошли бои, достойные легенд,

Чтоб после слышать: “Это кто, евреи?

Они в тылу сражались за Ташкент!”

Чтоб после мук и пыток Освенцима,

Кто смертью был случайно позабыт,

Кто потерял всех близких и любимых,

Услышать вновь: “Вас мало били, жид!”

Не любят нас за то, что мы – евреи,

Что наша вера – остов многих вер,

Но я горжусь, отнюдь я не жалею,

что я – еврей, товарищ Алигер!

Недаром нас, как самых ненавистных,

подлейшие с жестокою душой,

эсэсовцы жидов и коммунистов

В Майданек посылали на убой.

Нас удушить пытались в грязном гетто,

сгноить в могилах, в реках утопить,

но несмотря, да, несмотря на это,

товарищ Алигер, мы будем жить!

Мы будем жить, и мы еще сумеем

талантами и жизнью доказать,

что наш народ велик, что мы, евреи,

имеем право жить и процветать.

Народ бессмертен, новых Маккавеев

он породит грядущему в пример.

Да, я горжусь, горжусь и не жалею,

что я еврей, товарищ Алигер!

В послевоенные годы Алигер продолжала литературную деятельность. В 1950–1960-е годы почти ежегодно выходят сборники ее стихов.

Она побывала во многих странах: Болгарии, Румынии, Финляндии, обеих Германиях, Италии, Франции, Англии, Японии, Бразилии, Чили.

В 1968 году издательство “Прогресс” выпустило упомянутую выше книгу Алигер “Огромный мир” – переведенные ею избранные стихи зарубежных поэтов. Книга открывается словами: “Людям надо помогать любить друг друга”. Для нее побывать в чужой стране означало “прожить там кусочек жизни, соприкоснуться с судьбой тех, кто тут дома, кому отсюда никуда не уезжать, у кого здесь жизнь со всеми ее сладкими и горькими подробностями”. Отсюда тематика ее переводов.

Ее “Японские заметки” были вторыми после К. Симонова стихами о Японии (Симонов писал их сразу после войны).

В 1970 году вышел первый в ее жизни двухтомник стихотворений и поэм, а в 1984-м – собрание сочинений в трех томах. Это, последнее, включает написанное в 1980 году ее самое крупное прозаическое произведение – повесть “Тропинка во ржи. О поэзии и поэтах”.

М. Алигер 50 лет.

Перед нами проходит галерея писателей и поэтов, составляющих славу нашей литературы, с которыми Алигер была близка, дружила с их семьями, пережила с ними радости и горести.

«Даже одного лишь перечня тех великолепных писателей, – пишет в “Новом мире” критик И. Меттер, – которых знает и вспоминает Маргарита Алигер (Маршак, Эренбург, Чуковский, Ахматова, Антокольский, Твардовский, Казакевич, Светлов, Заболоцкий, Мартынов, Симонов), от возможности узнать их и нам, пускай посмертно, но поближе, крупнее и в то же время “домашнее”, – от одной этой возможности у самого широкого читателя, любящего литературу, захватывает дух».

Воспоминания об ушедших друзьях явились для Алигер и воспоминаниями о собственной прожитой жизни. Повесть читается как увлекательный роман. Пересказать ее нет возможности, ограничимся лишь небольшими фрагментами.

О С. Маршаке Алигер пишет, как о самом ярком друге в ее литературной жизни. Проводив в эвакуацию жену с сыном, он остался в Москве, и в тот первый военный год редкий номер “Правда” выходил без его сатирических стихов. 150 “Окон ТАСС” написаны им. Его секретарь Розалия Ивановна, много лет жившая в семье, по документам оказалась немецкого происхождения и подлежала высылке из Москвы. С трудом Маршак добился того, чтобы ее оставили в столице. Зимой 1942 года он читал Алигер один из первых черновиков своей сказки “Двенадцать месяцев”. После возвращения Алигер из эвакуации их дружба окрепла, они морально поддерживали друг друга.

Алигер рассказывает, что И. Эренбург ввел в поэзию “по-киевски гакающего солдата с густыми, почти сросшимися бровями, юношу Семена Гудзенко”. Гудзенко прошел войну, был корреспондентом, умер молодым в 1953 году (в 31 год), оставив после себя книги стихов.

Выставка в 60-х годах в Москве Пикассо, Фалька, Тышлера, Гончаровой – в большой степени заслуга Эренбурга. Он хорошо знал искусство, любил стихи и сам был поэтом. В книге приводятся его стихи. В начале 1967 года они были во Франции, Илья Григорьевич мог остаться там, но не хотел “жить и умереть в Париже” – только дома. Он тяжело переживал несправедливую критику в свой адрес, и это отразилось на его здоровье. Летом 1967 года его не стало.

Старшая дочь Алигер, Татьяна, имела явные способности к стихам, и ее в этом поддерживал А. Твардовский. Алигер и Твардовский дружили семьями.

Алигер пишет о большом несчастье, постигшем поэта. Его жена с сыном, жившие в деревне, собирались возвратиться в Москву, но Александр Трифонович попросил их несколько задержаться. В это время заболел сын, его не удалось спасти, он умер в больнице. Отец считал себя виновным в гибели сына, и это многое объясняет в его поведении...

С Э. Казакевичем Алигер сотрудничала в журнале “Литературная Москва”. Она вспоминает о нем, как об очень энергичном доброжелательном человеке, переполненном замыслами, идеями, сюжетами; он мог писать одновременно несколько произведений, причем охотно о них рассказывал. Он умер после тяжелой болезни. Друзья организовали постоянное дежурство возле него, пытались его спасти, но не смогли...

С К. Симоновым Алигер познакомилась в январе 42-го года. Их связывали дружба и взаимная поддержка. Симонов помог Алигер написать пьесу о Зое. Маргарита Иосифовна пишет, что «на свете существуют несколько Симоновых: один шлет корреспонденции с самых жарких точек войны, другой потоком пишет лирические стихи, третий ставит пьесу на сцене московского театра, четвертый публикует в толстом журнале повесть, пятый лихо гуляет со своими друзьями в ресторане “Аврора”».

Об А. Ахматовой Алигер говорит как о женщине высочайшей культуры. Она читала в подлиннике Шекспира и Данте, хорошо знала историю. Они встретились в начале 42-го, Ахматова очень обрадовалась, обнаружив у своей новой знакомой оксфордское издание Шекспира, она долго его искала. Одной из любимых книг Ахматовой была “Мастер и Маргарита” Булгакова. Алигер рассказывает о большой дружбе Ахматовой с Раневской.

О погроме Ахматовой и Зощенко, организованном Ждановым в 1946 году, Алигер не пишет. Ахматова была сильная женщина и мужественно перенесла так называемую критику.

К этому времени уже вышла поэма “Твоя победа”, и Жданов мог бы подвергнуть этой “критике” и Алигер. Однако этого не произошло. Возможно, потому, что Сталин, которому нравились стихи Алигер, не позволил трогать своего лауреата.

За Жданова это сделал Хрущев, который на одной из своих “исторических встреч” с писателями грубо критиковал Алигер. В 60-е годы встречи Хрущева с творческой интеллигенцией, в том числе и с писателями, происходили довольно часто. Хрущев требовал, чтобы литература была партийной, развивалась под руководством партии. А у Алигер ничего подобного давно уже не было, да и имя Хрущева она никогда не упоминала.

После “разносных” речей Хрущева некоторые, даже весьма известные писатели давали обещания типа “учесть”, “исправиться” и т. п. Алигер этого никогда не делала.

К критическим речам Хрущева вполне могло бы быть предпослано определение чешского писателя К. Чапека: “Критиковать – значит объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел...”

Хрущев часто был ознакомлен лишь с выдержками из произведений, которые готовили ему помощники. Впоследствии, ознакомившись с их полным текстом, он сожалел о своих словах.

“Последний раз я виделся с Хрущевым, когда он был уже на покое, – рассказал в одном из своих выступлений поэт Е. Евтушенко. – И первое, что он сделал, когда я к нему приехал, это просил передать свои извинения всем тем писателям, с кем он вел себя недостойно и грубо, особенно Маргарите Алигер”.

Начавшиеся еще в предвоенные годы трагедии преследовали Алигер и после войны. Одна из них оказалась роковой. Вот как об этом сравнительно недавно поведал М. Ардов, знавший Маргариту Иосифовну с детства (“Новый мир”, 1999, № 5). “Сказать, что жизнь она прожила трудную, – ничего не сказать”. Напомнив о гибели сына и мужа, Ардов продолжает:

“В 1956 году застрелился отец ее младшей дочери – А.А. Фадеев. В 1974 году от рака крови скончалась ее старшая дочь Татьяна. Младшая дочь Маша вышла замуж за иностранца, уехала в Германию, а потом поселилась в Лондоне. В октябре 1991 года она покончила с собою, и ее тело привезли в Россию.

Маргарита Иосифовна пережила своих детей и в августе 1992-го погибла в результате нелепейшего несчастного случая – она свалилась в глубокую канаву неподалеку от своей дачи.

И теперь они все трое – мать и обе дочери – лежат на одном кладбище, в Переделкине”.

М. Алигер в последние годы жизни.

5 августа “Литературная газета” опубликовала некролог “Памяти Маргариты Алигер”. Его подписали 25 известных поэтов и писателей: А. Вознесенский, Д. Данин, Е. Евтушенко, Е. Долматовский, Л. Либединская, Е. Матусовский, Б. Окуджава, Л. Разгон и др.

В некрологе, в частности говорится: “Все, что написала Алигер в годы Отечественной войны, вызвано к жизни трагической болью невосполнимых утрат и, несмотря ни на что, верой в неизбежность Победы...

Оставалось только дивиться силе ее поэтического таланта – именно он помогал ей справляться с горем, воплотить страдания в полные человеческого мужества стихи и поэмы. Она была истинно высоким мастером лирической поэзии. Именно так воспринимали ее Ольга Берггольц и Анна Ахматова, относившиеся к ней с уважением и любовью”.

Почти 60 лет (с выхода ее первых стихов) своей неугомонной жизни отдала Алигер служению литературе. Незадолго до своей трагической гибели она писала: “Может быть, и нынешние свои годы я опишу интереснее, подробнее и объективнее когда-нибудь поздней, если сумею не просто дожить, а прожить и проработать эти отпущенные мне годы так, чтобы обстоятельства моей жизни могли еще интересовать людей”.

Этим надеждам, к сожалению, не суждено было сбыться.

Ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.