Ягода Генрих Григорьевич (при рождении: Енох Гершонович Иегуда) (рожд. 7 (19) ноября 1891 г. – смерть 15 марта 1938 г.) — нарком внутренних дел СССР (1934-1936 гг.), советский государственный и политический деятель, один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД) и организатор сталинских репрессий.
Генрих Ягода родился 20 ноября 1891 г. в Рыбинске в еврейской ремесленной семье. Его отец, Гершон Фишелевич Ягода, был печатник-гравер. Кроме Еноха, в семействе было 2 сыновей и 5 дочерей. Отец Ягоды приходился двоюродным братом Михаилу Израилевичу Свердлову, отцу Якова Свердлова, проживавшему в Нижнем Новгороде. В скором времени после рождения Еноха семья перебралась в Нижний Новгород, где отец работал подмастерьем у печатников.
Семья была связана с социал-демократами. 1904 год — Гершон Ягода дал согласие на то, чтобы у него в квартире разместили подпольную типографию Нижегородского комитета РСДРП(б). Юный Енох принимал участие в работе подпольной типографии. 1905 год, декабрь — во время декабрьского вооруженного восстания в Сормове, рабочей слободе под Нижним Новгородом, погиб старший брат Михаил.
По агентурным сведениям Московского охранного отделения, в 1907-1908 гг. принадлежал к нижегородской группе анархистов-коммунистов. 1911 год — Генриху Ягоде поручили: связаться с московской группой анархистов для совместного ограбления банка.
1912 год, лето — Ягода был задержан в Москве: будучи евреем, он не имел права жить в Москве и поселился там по подложному паспорту, оформленному на имя некоего Галушкина у своей сестры Розы – члена партии анархистов. Суд вынес приговор, два года ссылки в Симбирске, где у деда был свой дом. Амнистия по случаю 300-летия дома Романовых сократила срок ссылки на год. Это дало возможность Генриху уже летом 1913 г. не только возвратиться из ссылки, но и поселиться в Санкт-Петербурге. Для этого ему довелось принять православие и формально отказаться от иудаизма.
1915 год — Генрих Ягода был призван в армию и отправлен на поля сражений Первой мировой войны. Он дослужился до ефрейтора. Осенью 1916 г. был ранен.
Учетная карточка Г. Ягоды, 1912 год
Принимал участие в Октябрьской революции в Петрограде.
С ноября 1917 г. по апрель 1918 г. – был ответственным редактором газеты «Крестьянская беднота».
С 1918 года работал в Петроградской ЧК. 1918–1919 гг. — сотрудник Высшей Военной инспекции РККА. 1919 год — по протекции Свердлова и Дзержинского был переведен в Москву.
1919–1920 гг. — член коллегии Народного комиссариата внешней торговли. 1920 год — член Президиума ВЧК, затем член коллегии ГПУ. С сентября 1923 года – второй заместитель председателя ОГПУ, с июля 1926 г. – первый. Председателем был Менжинский, который часто болел, и Ягода фактически возглавил ОГПУ.
Во внутрипартийной борьбе поддержал Сталина. Генрих Григорьевич уверенно делал блестящую карьеру. Но вот данные бывшего сотрудника личной охраны «вождя народов», бывшего военного коменданта ГАБТа, в те времена основного места проведения всех партийных съездов и ответственных мероприятий советской власти, старого чекиста А. Рыбина — по мнению Рыбина, властолюбивый Ягода отравил председателя ОГПУ Менжинского, чтобы самому занять его место. Менжинский скончался в 1934 г. В июле того же года по постановлению ЦИК СССР органы государственной безопасности вошли в состав НКВД СССР, руководить которым было поручено Ягоде.
Под руководством Ягоды был учрежден ГУЛАГ (Главное управление исправительно-трудовых лагерей), началось строительство Беломоро-Балтийского канала силами заключенных. В честь его заслуг по организации лагерных строек был даже воздвигнут специальный памятник на последнем шлюзе Беломорско-Балтийского канала в виде 30-ти метровой пятиконечной звезды, внутри которой был гигантский бронзовый бюст Ягоды. В начале 1930-х годов в ГУЛАГе содержалось приблизительно 200 тыс. человек. Всего за годы существования системы ГУЛАГ через него прошли 15–18 миллионов человек. Из них умерло в лагерях около 1,5 миллиона.
Генрих Григорьевич официально носил титул «первого инициатора, организатора и идейного руководителя социалистической индустрии тайги и Севера». 1935 год — Ягоде первому присвоили звание «Генеральный комиссар госбезопасности».
Принимал активное участие в организации судебных процессов над «убийцами» Кирова, «Кремлевского дела». 1936 год, август — состоялся показательный Первый Московский процесс против Каменева и Зиновьева.
Максим Горький и Г. Ягода
1936 год, сентябрь — начинается понижение Ягоды. Его снимают с поста наркома внутренних дел, который занял вместо него главный «герой» Большого Террора Н. Ежов, а Ягоду назначают наркомом связи. 1937 год, апрель — снят и с этого поста, исключен из ВКП(б). 4 апреля — в центральных газетах Советского Союза было опубликовано официальное сообщение за подписью председателя Президиума ЦИК СССР Калинина, в котором говорилось: «Ввиду обнаруженных преступлений уголовного характера народного комиссара связи Г.Г. Ягоды Президиум ЦИК СССР постановляет <…> передать дело следственным органам». 1937 год, 5 апреля — был арестован. При обыске в доме Ягоды нашли множество порнографических предметов, женской одежды и даже резиновый фаллос.
Первоначально Ягода был обвинен в совершении «антигосударственных и уголовных преступлений», потом еще обвинили в «связях с Троцким, Бухариным и Рыковым, организации троцкистско-фашистского заговора в НКВД, подготовке покушения на Сталина и Ежова, подготовке государственного переворота и интервенции». Генриха Григорьевича обвинили в том, что Менжинский был умерщвлен в результате неправильного лечения по его приказу по заданию правотроцкистского блока.
Его жену Иду Авербах (племянницу Свердлова) уволили из прокуратуры и 9 июня 1937 г. арестовали «как член семьи осужденного НКВД СССР». Вместе с матерью и 7-и летним сыном ее отпрвили в ссылку в Оренбург сроком на 5 лет, позже расстреляли.
1938 год, февраль — Ягода предстал на Третьем московском процессе как один из основных обвиняемых. На обвинение в шпионаже ответил: «Нет, в этом я не признаю себя виноватым. Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки».
На вопрос государственного обвинителя Вышинского, о чем он сожалеет, Ягода ответил: «Очень сожалею… Очень сожалею, что, когда я мог это сделать, я всех вас не расстрелял».
Г.Ягода, А.Егоров, К.Ворошилов, М.Тухачевский и Я.Гамарник
В последнем слове Ягода свою вину признал, но вместе с этим заявил, что никогда не входил в состав руководства „правотроцкистского блока“. По словам подсудимого, его только ставили в известность о решениях центра и требовали неукоснительного их исполнения.
Завершая свое последнее в жизни выступление, он произнес знаменательную фразу:
„Граждане судьи! Я был руководителем величайших строек - каналов. Сейчас эти каналы являются украшением нашего времени. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы…“ Но даже и там места ему не нашлось. На рассвете 13 марта 1938 г. суд вынес приговор. Подсудимый Генрих Ягода был признан виновным, и приговорен к высшей мере наказания, подлежал расстрелу.
Последней попыткой ухватиться за соломинку было прошение о помиловании, в котором Ягода написал: „Вина моя перед родиной велика. Не искупить ее в какой-либо мере. Тяжело умереть. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь“.
Президиумом Верховного Совета СССР прошение было отклонено. Приговор был приведен в исполнение в подвале того же большого дома на Лубянке, где осужденный когда-то чувствовал себя полновластным хозяином…
2015 год, апрель — Верховный суд России отказался реабилитировать его, сославшись на совершенные им многочисленные преступления.
В 1934-1936 гг. Он стал одним из «отцов-основателей» сталинского ГУЛАГа и организатором массовых репрессий того периода. В годы Большого террора он сам оказался в числе жертв НКВД. Ягоду обвинили в шпионаже и подготовке государственного переворота и в конце концов расстреляли.
Генрих Ягода происходил из польских евреев. Его настоящее имя - Енох Гершевич Иегуда. Революционер родился 19 ноября 1891 года в Рыбинске - городе, расположенном в Ярославской губернии. Уже через несколько месяцев после появления на свет ребенка семья перебралась в Нижний Новгород.
Ягода Генрих Григорьевич был родственником другого известного большевика - Якова Свердлова, приходясь ему троюродным братом. Их отцы работали типографщиками и мастерили печати и штампы, которые революционеры использовали при подделке документов. У Генриха было пять сестер и два брата. Его семья жила бедно. Тем не менее мальчик (после еще одного переезда) окончил Симбирскую гимназию.
В типографии Ягоды - Свердлова бывали большевики самого разного калибра. Например, туда заходил Николай Семашко - будущий ленинский нарком здравоохранения. Нижний Новгород также был родиной Максима Горького (они подружились с Генрихом накануне революции).
Ключевым событием, после которого кардинально изменилась жизнь мальчика, стало убийство его старшего брата Михаила. В этом смысле Ягода Генрих Григорьевич был похож на Ленина. Михаила зарубили казаки во время революции 1905 года. Печальная участь ждала и другого брата, Льва. Он по призыву попал в армию Колчака, а в 1919 году был расстрелян за участие в восстании в своем полку. Но именно гибель Михаила, случайно оказавшегося на баррикадах, сделала из Генриха революционера.
Повзрослев, Ягода в качестве анархиста-коммуниста стал участвовать в нелегальной революционной деятельности. Царские жандармы прозвали его «Сычом» и «Одиноким» (за затравленный и нелюдимый вид).
В 1911 году революционер прибыл в Москву. По заданию товарищей он должен был наладить контакты с местными единомышленниками и помочь в организации ограбления банка. Неопытный в конспирации, будущий нарком внутренних дел СССР, попался в руки полиции. В определенном смысле ему повезло. У подозрительного молодого человека нашли только фальшивые документы. Как еврей, он, очутившись без разрешения в Москве, нарушил закон о черте оседлости. Ягоду судили и приговорили к двухлетней ссылке в Симбирск.
В 1913 году в честь празднования 300-летия правления династии Романовых в России была объявлена широкая политическая амнистия. Благодаря ей Ягода чуть раньше положенного очутился на свободе. Ссылка в Симбирск закончилась, и революционер уже легально переехал в Санкт-Петербург. Для этого он формально отказался от иудаизма и перешел в православие (черта оседлости действовала по конфессиональному, а не национальному признаку).
Ягода Генрих Григорьевич и религия не имели ничего общего. Тем не менее по закону он не имел права считаться атеистом и только поэтому перешел в лоно православной церкви.
В Петербурге Ягода познакомился с Николаем Подвойским, после революции ставшим первым народным комиссаром вооруженных сил. Благодаря его помощи революционер стал работать в страховом отделе на Подвойский также был шурином чекистов Арбузова и Кедрова: он открыл своему протеже целый новый мир возможностей.
В 1915 году Ягода Генрих Григорьевич был призван в царскую армию, после чего отправился на фронт Первой мировой войны. Он дослужился до звания ефрейтора, однако был ранен и вскоре демобилизован. В 1916 году Генрих вернулся в Петроград.
После Февральской революции Ягода работал в газетах «Деревенская беднота» и «Солдатская правда». Летом 1917 года он вступил в партию большевиков. Позже станет лгать, что присоединился к ним еще в 1907-м, однако эта выдумка была опровергнута исследованиями историков.
Во время октябрьских событий Ягода находился в гуще событий в Петрограде. В 1918 году он начал свою карьеру в ВЧК-ОГПУ. Сначала чекист работал в военной инспекции. Затем родственник Свердлов и Дзержинский перевели его в Москву.
Так Ягода Генрих Григорьевич попал в Особый отдел. Он был особенно близок с Вячеславом Менжинским. Когда умер Дзержинский, последний возглавил ВЧК-ОГПУ, а Ягода стал его заместителем. Более того, с началом болезни начальника удачливый карьерист приступил к фактическому управлению силовым ведомством.
Еще в 1919-1920 гг. Ягода успел поработать в наркомате внешней торговли. Там он наладил выгодное сотрудничество с сотрудником спецслужб Александром Лурье и стал зарабатывать на комиссионных от иностранных концессий. Эти двое забирали себе все, что плохо лежало. Дело было в том, что наркомат внешней торговли с самого своего основания оказался тесно связанным с ЧК. Органы государственной безопасности конфисковывали ценности, а ведомство Лурье продавало это добро за границу за валюту.
Ягода Генрих Григорьевич, биография которого говорит о нем как о глубоко алчном и жадном человеке, в этом смысле заметно отличался от принципиальных Дзержинского и Менжинского. Коррумпированность чекиста нравилась Сталину. Когда тот на рубеже 20-30-х гг. боролся за единоличную власть, он заручился поддержкой Ягоды. Ни тот ни другой не прогадали. Ягода поставил на человека, в итоге ставшего диктатором, а Сталин, зная о мошеннической репутации Ягоды, теперь мог шантажировать того, требуя лояльности.
Несмотря на преданность подчиненного советскому вождю, их отношения сложно назвать идеальными. В конце 1920-х Сталин вообще был достаточно холоден к Ягоде, так как протекцию тому оказывал Яков Свердлов, а между Свердловым и Сталиным даже посторонним еще со времен турукханской ссылки чувствовалась заметная напряженность. Бумаги чекиста к шефу составлялись с осторожностью, если не со страхом.
Серьезной проблемой для Ягоды после установления сталинской диктатуры стала его старая дружба с Бухариным. Тот даже упомянул главу ОГПУ как единственного чекиста, на которого можно рассчитывать в борьбе против Сталина. В то же время Ягоду отличала неудержимость в исполнении приказов, трудолюбие и поведение согласного на любое преступление палача. Сталин нашел другого столь же энергичного и исполнительного человека в НКВД только через несколько лет. Им оказался Николай Ежов. Но в начале тридцатых годов Сталин по необходимости терпел Ягоду и выстраивал работу именно с ним.
Ягоде не хватало эрудиции Менжинского и фанатизма Дзержинского. Сам он однажды скромно назвал себя «сторожевым псом на цепи». В дружеской компании во время обильных возлияний он любил неумело декламировать стихи, но в работе ему не хватало творческого таланта. Частные письма Ягоды были пропитаны невыразительностью и сухостью. В столице он оказался неловким провинциалом и всегда завидовал партийным деятелям, отличавшимся большей лощеностью и раскрепощенностью. Но именно такого человека Сталин на некоторое время поставил руководить чекистами всей страны.
В 1934 году был создан новый НКВД, а нарком внутренних дел СССР Ягода также получил контроль над Главным управлением государственной безопасности. Он возглавил еще более разросшуюся репрессивную государственную машину, которую Сталин готовил к новым кампаниям по борьбе с противниками его режима.
В новом качестве Ягода занялся созданием и организацией работы ГУЛАГа. Советский Союз в течение непродолжительного срока покрыла сеть лагерей, ставших важнейшей частью сталинской экономической системы и одним из двигателей форсированной индустриализации. Под непосредственным руководством наркома велась главная гулаговская стройка того времени - возведение Беломор-Балтийского канала. Для правильного с идеологической точки зрения освещения событий Ягода организовал поездку туда Максима Горького. Кстати, именно народный комиссар поспособствовал возвращению писателя в СССР (до того он несколько лет жил на итальянском острове Капри).
На этом отношения Ягоды с писательским цехом не заканчивались. Как глава политической полиции, он, безусловно, следил за лояльностью творческой интеллигенции к власти. Кроме того, женой Ягоды была Ида Леонидовна Авербах. Ее брат Леопольд являлся одним из самых растиражированных критиков и литераторов своего времени. У Иды и Генриха был один сын - также Генрих (или Гарик, как его называли в семье). Мальчик родился в 1929 году. Нарком любил компанию писателей, музыкантов и артистов. Они пили хороший алкоголь, общались с красивыми женщинами, то есть вели тот образ жизни, о котором мечтал сам чекист.
Бывали у Ягоды и профессиональные неудачи. К примеру, именно он разрешил бывшему главе царской полиции Лопухину отправиться во Францию. Тот стал невозвращенцем. В 20-30-е количество перебежчиков стабильно росло. Сталина буквально каждый случай приводил в бешенство. Он упрекал Ягоду в невнимательности, даже если беглец не обладал никакими особенными знаниями и был рядовым интеллигентом.
В 1935 году Ягода получил новое звание, которое до того еще никому не присваивалось. Теперь он был известен как «генеральный комиссар государственной безопасности». Такая исключительная привилегия стала признаком особенной сталинской милости.
Советский вождь как раз как никогда нуждался в услугах преданного главы НКВД. В 1936 году прошел первый московский процесс. На этом показательном суде судили давних соратников Сталина по партии большевиков Зиновьева и Каменева.
Под пресс репрессий попали и другие революционеры, которые в свое время работали непосредственно вместе с Лениным и не относились к их гонителю как к непререкаемому авторитету. Одним из этих людей был Михаил Томский. Он не стал дожидаться суда и покончил с собой. В записке, направленной Сталину, он упомянул Ягоду в том смысле, что тот также принадлежал к партийной оппозиции, над которой тогда и учинялась расправа. Нарком оказался в смертельной опасности.
Осенью 1936 года Ягода получил новое назначение и стал главой наркомата связи. Последний удар по нему был отложен. Опала превратилась в долгое мучительное ожидание. Хотя внешне снятие с поста наркома внутренних дел и назначение на другую должность выглядело вроде бы и как эпизод успешной карьеры, едва ли Ягода не мог не понимать, к чему все идет. Тем не менее он не смел отказать Сталину и согласился на новое место работы.
В наркомате связи опальный чекист пробыл немного. Уже в начале 1937 года он лишился и этого поста. Более того, незадачливого наркома исключила из своих рядов ВКП(б). На февральском пленуме ЦК он был подвергнут жесткой критике за несостоятельность своего ведомства.
28 марта Ягода был арестован своими же недавними подчиненными. Атакой на лишенного власти вчерашнего небожителя руководил новый нарком НКВД Эти двое, несмотря на собственный антагонизм, стали для истории фигурами одного ряда. Именно Ежов и Ягода были непосредственными исполнителями широкомасштабных сталинских репрессий 1930-х гг.
Во время обыска у уволенного наркома связи обнаружили запрещенную троцкистскую литературу. Вскоре последовало обвинение в шпионаже, подготовке покушения на Сталина, планировании государственного переворота. Следствие связало Ягоду с Троцким, Рыковым и Бухариным - теми самими людьми, преследованиям которых он недавно активно способствовал. Заговор был охарактеризован как «троцкистско-фашистский». К обвинениям присоединились многолетние коллеги Ягоды - Яков Агранов, Семен Фирин, Леонид Заковский, Станислав Реденс, Федор Эйхманс и т. д. Все они характеризовали подследственного как человека недостойного и ограниченного, противопоставляли его образованному и принципиальному Менжинскому.
Супруга Ягоды также подверглась репрессиям. Первым делом ее уволили с работы в прокуратуре, а затем арестовали в качества члена семьи врага народа. Иду Авербах вместе с сыном и матерью сослали в Оренбург. Вскоре женщину расстреляли.
Помимо всего прочего, Ягоду обвинили в убийстве Максима Пешкова - сына Максима Горького (на самом деле тот умер от воспаления легких). Якобы расправа произошла по личным причинам. Ягода действительно был влюблен в Надежду Пешкову - вдову Максима. В убийстве также обвинили секретаря главного советского писателя Петра Крючкова.
Дело Ягоды стало частью одного общего третьего московского процесса (официально он назывался Процессом антисоветского «право-троцкистского блока»). Публичный суд прошел весной 1938 года. Он сопровождался крупной государственной пропагандистской кампанией в прессе. В газетах печатались открытые письма самых разных публичных и обычных людей, в которых те клеймили предателей Родины, предлагая расстрелять «как бешеных собак» и т. д.
Ягода попросил (и просьба была удовлетворена), чтобы вопрос о его отношениях с Надеждой Пешковой и убийстве Максима Пешкова рассматривался в отдельном порядке на закрытом заседании. Ключевые же эпизоды о шпионаже и измене рассматривались открыто. Ягоду допрашивал прокурор и гособвинитель Андрей Вышинский - главное действующее лицо московских процессов.
13 марта 1938 года подсудимого признали виновным и приговорили его к расстрелу. Цепляясь за жизнь, Ягода написал Оно было отклонено. 15 марта бывшего наркома внутренних дел расстреляли. В отличие от остальных фигурантов процесса, Ягода так и не был реабилитирован.
Имя: Генрих Ягода (Енох Ягода)
Возраст: 46 лет
Деятельность: революционер, государственный и политический деятель
Семейное положение: был женат
Генрих Ягода – человек, одного имени которого в середине 30-х годов XX века боялись как сопартийцы в верхушке власти, так и обычные люди. Он основал ГУЛАГ, ставший символом репрессивной системы, и заложил фундамент для грядущих массовых расправ над неугодными. Однако ни заслуги перед Партией, ни высокий чин не спасли наркома от порожденного им же самим молоха тоталитаризма.
Енох Гершенович Ягода – таково настоящее имя наркома – родился 7 ноября 1891 года в российском городе Рыбинске. За год до рождения мальчика семья переехала туда из Симбирска (сегодня город называется Ульяновском), чтобы в 1896 году вернуться обратно. Семья Ягоды была еврейской и, по традиции тех времен, многодетной – кроме Генриха у родителей было еще 2 сына и 5 дочерей.
В Симбирске Ягоды прожили недолго и не позднее 1902 года перебрались в Нижний Новгород. Гершен Ягода работал ювелиром (по другим сведениям – печатником-гравером), мать семейства, обремененная 8 детьми, была домохозяйкой. Генрих, окончив школу, устроился на работу статистиком.
Когда началась Первая мировая война, Ягоду призвали на фронт, где он прослужил сначала рядовым, а затем ефрейтором до конца 1916 года. Получив ранение, демобилизовался и вновь устроился работать в рабочую кассу, позднее – в отдел статистики Союза городов.
Революционные идеи были свойственны всей семье Генриха, так что к ним он приобщился еще в молодости. Отец еще в 1904 году дал согласие на размещение в квартире Ягод подпольной типографии, а будущий глава НКВД активно участвовал в ее работе.
Вовлеченность сыновей в дело революции в 1905 году принесла в семью горе – во время восстания в Сормове был убит 15-летний Михаил Ягода, старший брат Генриха. В 1907-м в серьезные игры ввязался и сам юноша: по сведениям Московского охранного отделения, он входил в состав анархо-коммунистов Нижнего Новгорода. Причем задачу Генриху дали серьезную – выйти на московских товарищей по убеждениям для дальнейшего планирования ограбления банка.
В 1912 году Ягода был задержан в Москве из-за проблемной национальности. Юноша жил в городе по поддельному паспорту, тогда как евреям жить в бывшей столице воспрещалось – лица иудейского вероисповедания за редкими исключениями имели право селиться только в чертах оседлости. Неизвестно, что именно насторожило жандармов, но, возможно, это была внешность Генриха – с фото того периода на потомков смотрит классический еврейский юноша.
В процессе разбирательств была получена информация о революционных связях Ягоды, и его на 2 года отправили в ссылку в Симбирск, но позже ввиду амнистии срок сократили до года. Вернувшись домой, Ягода перешел в православие и благодаря этому получил возможность жить в столице дореволюционной России, Петрограде.
Когда в 1917 году в городе началась революция, Генрих стал ее активным участником, а также в течение года работал редактором газеты «Деревенская беднота». Когда именно Ягода вступил в Партию, доподлинно не известно. Сам он в автобиографии указал 1907 год, но по сведениям его зама, Меера Трилиссера, это произошло только в 1917-м.
Политическая карьера революционера быстро пошла в гору. Начав с работы в ЧК Петрограда, уже в 1919-м он служил в Высшей военной инспекции РККА. Там Ягода был замечен и переведен в Москву, в Народный комиссариат внешней торговли.
Следующим в биографии местом службы стал особый отдел ВЧК, с 1920 года Генрих Григорьевич являлся членом коллегии Государственного политического управления. Через 3 года дослужился до 2-го зампреда ОГПУ, а после смерти Дзержинского занял пост сменившего его Вячеслава Менжинского и стал начальником Секретно-оперативного управления.
В период борьбы внутри партии Ягода выступал на стороне и в октябре 1927 года был руководителем разгона антисталинских демонстраций. В начале 1930-х Генрих Григорьевич начал курировать строительство Беломорканала, которое преимущественно велось силами заключенных ГУЛАГа, также созданного благодаря стараниям Ягоды. Заключенные сложили о нем песню (неизвестно, по доброй воле или во избежание очередных репрессий) со словами:
«Сам Ягода ведет нас и учит, зорок глаз его, крепка рука!».
Тем временем соратники по партии оценивали труды коллеги иначе, пустив в ход частушку
«Ты не больно хорохорься,
Коммунист без года.
Скоро спесь с тебя собьет
Геничка Ягода»
В 1933 году Генрих Григорьевич вплотную занялся вопросами арестов и поисков вредителей в наркоматах СССР. По делам, в разработке которых он участвовал, было арестовано порядка 100 аграриев, 40 из них расстреляли. По вопросам шпионажа из 23 арестованных к высшей мере был приговорен 21 человек.
Уже тогда осужденные замы наркома земледелия писали Сталину из лагерей, что Ягода вел следствие с применением незаконных методов. О том же упоминал в письмах уцелевший в охоте за шпионами Александр Ревис. Дело могло пойти в ход – Комиссия Политбюро признала претензии соответствующими реальности. Однако после убийства этим вопросом более никто не занимался, а Генрих Григорьевич в 1934 году стал членом ЦК ВКП(б).
Когда в 1934 году создали НКВД, наркомом внутренних дел СССР назначили Ягоду, который в то время неожиданно начал придерживаться гуманистического мировоззрения и заявлял, что пришло время прекратить расстрелы. Впрочем, это не помешало Генриху стать одним из организаторов процессов по убийству Кирова – выбора у наркома не было, на этом настаивал лично товарищ Сталин.
В 1935 году Ягода получил звание генерального комиссара госбезопасности, а позже руководил процессом против и . Однако нарком в вопросах внутрипартийной борьбы стоял на позициях, близких к мнениям и Алексея Рыкова. Это было неосторожно – Сталин считал этих двоих опасными для себя, мужчина потерял доверие великого Вождя.
Сначала Генриха Григорьевича в 1936 году сняли с должности и сделали наркомом связи, затем лишили и этого поста, а также исключили из ВКП(б). Конец Ягоды стал вопросом времени.
4 апреля 1937 года Генриха Ягоду арестовали по обвинению в антигосударственной деятельности и уголовных преступлениях. Затем вменили в вину связи со , Николаем Бухариным и Алексеем Рыковым, также арестованным по делу о троцкистско-фашистском заговоре в наркомате внутренних дел.
В ходе Третьего Московского процесса Ягода категорически отрицал еще одного вменяемое преступление – шпионаж, однако сознался, что прикрывал участников заговора и признал себя изменником Родине.
13 марта 1937 года Генриху Ягоде вынесли приговор: смертная казнь через расстрел. В тщетной попытке спасти жизнь осужденный молил Сталина о помиловании, но прошение было отклонено. 15 марта 1938 года Генрих Григорьевич Ягода был казнен в Лубянской тюрьме. Причиной смерти, очевидно, стало пулевое ранение.
Документальный фильм о Генрихе ЯгодеВ посмертной реабилитации Ягоде было отказано – Верховный Суд Российской Федерации окончательно постановил это 2 апреля 2015 года. Правозащитники решение поддержали – было бы странно реабилитировать человека, на чьей совести инициация процесса репрессий.
Генрих Ягода был женат на троюродной племяннице Иде Авербах, в 1929 году родился сын Генрих (Гаррик). Жена первого наркома НКВД была юристом и, пока супруг был в милости у Сталина, работала в прокуратуре.
После ареста и расстрела Ягоды женщина разделила судьбу многих родственников репрессированных: сначала была на 5 лет сослана в Оренбург, затем, после пересмотра дела, отправлена в Темниковский концлагерь, а в июне 1938-го расстреляна. В отличие от мужа Иду Авербах посмертно реабилитировали.
Сын Гаррик взял фамилию матери, чтобы избежать преследований. После смерти родителей воспитывался в детдоме, в 1949 году попал в лагерь, откуда освободился уже после смерти Сталина. В целом после расстрела наркома от репрессий пострадали 15 его родственников.
Имеются сведения, что в личной жизни Ягода себя не ограничивал и имел множество любовниц. В их число входила и Надежда Пешкова, невестка , с которым Генрих Григорьевич дружил еще с дореволюционных времен.
Помимо этого, у наркома были специфические коллекционные интересы – при обыске у Ягоды было изъято солидное количество порнографических материалов.
Что касается внешности наркома, то в Интернете есть сведения о необычайно малом росте Генриха – 146 см. Однако с фактами эта информация расходится. На фото со стройки канала Москва–Волга Ягода стоит рядом с , а его рост составлял порядка 160 см. Видно, что Генрих Григорьевич выше Хрущева, и это позволяет сделать вывод, что настоящий рост Ягоды скорее ближе к 170 см.
Подробнее узнать о первом наркоме НКВД можно из документальных фильмов «Особая папка. Хозяин Лубянки: Генрих Ягода», «Тайны века. Генрих Ягода: Падение маршала Лубянки» и посвященной ему 34-й серии «Исторических хроник с Николаем Сванидзе».
ГЕНРИХ ЯГОДА
Сведения о разногласии среди членов Политбюро и ЦК быстро, хотя и с некоторым искажением, доходили до нижестоящих партийных руководителей, и «каждый грамотный партиец» понимал эзопов язык дискуссий.
Вагонов Ф. М. «Первый уклон в ВКП(б) и его разгром (1928–1930 гг.)»
Великий соблазн был у авторов настоящего труда объединить многих видных деятелей советской власти под рубрикой «Жертвы сталинских репрессий». Тогда в эту рубрику могли бы войти два десятка миллионов человек обоего пола, любого возраста, безвинно брошенных в тюрьмы и концлагеря, казненных без вины и закопанных невесть где. Однако авторы полагают, что казни «красных командармов» и «участников троцкистско-зиновьевского заговора» сами по себе имеют глубокий нравственный смысл, ибо наказанными советской властью и коммунистической партией оказались собственно те, которые эту власть и партию строили и воспевали, которые убивали, жгли и насиловали во имя торжества этой власти и партии. И если казни этих «товарищей» в обшем-то понятны, то гибель таких ловких царедворцев, какими были Ежов и Ягода, заставляет нас задуматься. Генрих Григорьевич Ягода (1891–1938) был профессиональным палачом. С 1920 года он стал членом президиума ВЧК, с 1924 года - заместителем председателя ОГПУ. Под его руководством строились величайшие объекты эпохи, на которых использовался рабский труд десятков миллионов заключенных, и создавалась бесчеловечная машина планомерного ареста и уничтожения людей с тем, чтобы к необходимому сроку на место погибших от непосильного труда встали новые тысячи заключенных. В 1935 году ему первому в стране присвоили специальное звание генерального комиссара государственной безопасности, приравненное к воинскому званию Маршала Советского Союза. В 1936 году его назначили наркомом внутренних дел СССР. Еще более тешило самолюбие определение «железный нарком», которое прочно утвердилось за Ягодой. Выше и важнее этого поста в советской иерархии был только пост генсека. Имя Ягоды было присвоено Высшей пограничной школе, мосту через реку Тунгуска, а также Болшевской трудовой коммуне НКВД. Тогда же он получил квартиру в Кремле, что в неофициальной иерархии поощрений свидетельствовало о высшей степени отличия. Уже поговаривали о вероятном избрании его в состав Политбюро. В ожидании этого события генеральный комиссар государственной безопасности спешил украсить фасад возглавляемого им ведомства, придать ему еще больше величия и блеска. Это стремление подчас приобретало гротескные формы. «Легкомыслие, проявляемое Ягодой в эти месяцы, доходило до смешного, - вспоминал один из его подчиненных. - Он увлекся переодеванием сотрудников НКВД в новую форму с золотыми и серебряными галунами и одновременно работал над уставом, регламентирующим правила поведения и этикета энкаведистов. Только что введя в своем ведомстве новую форму, он не успокоился на этом и решил ввести суперформу для высших чинов НКВД: белый габардиновый китель с золотым шитьем, голубые брюки и лакированные ботинки. Поскольку лакированная кожа в СССР не изготовлялась, Ягода приказал выписать ее из-за границы. Главным украшением этой суперформы должен был стать небольшой позолоченный кортик наподобие того, какой носили до революции офицеры военно-морского флота».
Генрих Ягода распорядился, чтобы смена караулов происходила на виду у публики, под музыку, как это было принято в царской лейб-гвардии. Была сформирована особая курсантская рота, куда подбирали парней двухметрового роста и богатырской силы.
Ягода стал изучать царские уставы и, подражая им, издал ряд приказов, относившихся к правилам поведения сотрудников и взаимоотношениям между подчиненными и вышестоящими.
Генрих Ягода наслаждался властью, как гурман изысканными яствами. Положение казалось как никогда прочным, ничто не предвещало опасности. По свидетельству А. Орлова, работавшего в то время в аппарате наркома, «Ягода не только не предвидел, что произойдет с ним в ближайшее время, напротив, он никогда не чувствовал себя так уверенно, как тогда, летом 1936 года… Не знаю, как себя чувствовали в подобных ситуациях старые лисы Фуше или Макиавелли. Предвидели ли они грозу, которая сгущалась над их головами, чтобы смести их через немногие месяцы? Зато мне хорошо известно, что Ягода, встречавшийся со Сталиным каждый день, не мог прочесть в его глазах ничего такого, что давало бы основание для тревоги».
И уж тем более не мог обласканный нарком предположить скорой перемены в своей судьбе, когда Сталин отправился на летний отдых в Сочи. Фактическим заместителем Сталина по партии в Москве на этот раз оставался Лазарь Каганович - давний недоброжелатель слишком уж быстро выдвигающегося наркома. Но и это обстоятельство едва ли могло привести Ягоду в смятение, ведь серьезные кадровые вопросы до возвращения генсека в столицу никогда ранее не решались. Однако на этот раз все было иначе. Вечером 25 сентября 1936 года Кагановичу принесли телеграмму, адресованную ему и другим членам Политбюро. Телеграмма была подписана Сталиным и Ждановым. В ней говорилось:
«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова». Каганович тут же познакомил с содержанием телеграммы других членов Политбюро. Решение последовало незамедлительно. Ягоду отстранили от руководства НКВД и назначили наркомом связи.
Генрих Ягода был потрясен. И не только потому, что новая его должность по объему властных полномочий и месту в государственной иерархии не шла ни в какое сравнение с предыдущей. И даже не потому, что это означало конец надеждам на политическую карьеру (нарком связи - совсем не та должность, с которой позволительно мечтать о членстве в Политбюро). Более всего Генриха Ягоду озадачил тот факт, что на новом посту ему предстояло сменить Алексея Ивановича Рыкова. Это было скверным предзнаменованием. Ведь опальный Рыков в свое время стал наркомом связи после многих лет работы на высших партийных и государственных постах, в том числе члена Политбюро и председателя Совнаркома СССР. Но и руководящее место в Наркомате связи оказалось для Рыкова лишь кратковременной остановкой на пути дальнейшего падения. Его имя уже прозвучало на процессе шестнадцати обвиняемых во главе с Зиновьевым и Каменевым. 29 января 1937 года ЦИК СССР принял решение о переводе генерального комиссара государственной безопасности Г. Г. Ягоды в запас. Это был второй удар, означавший отрешение от власти.
3 апреля 1937 года за ним пришли люди в форме, которую некогда сам же Ягода и ввел своим приказом, предъявили ордер на арест, вежливо предложили пройти в машину. Узкое, нервное лицо Ягоды дернулось как от удара. Быть может, как никто другой, бывший руководитель НКВД почувствовал: жизнь кончена. Оттуда, куда его сейчас повезут, выхода уже не было. По иронии судьбы, именно он приложил столько стараний, чтобы ни один, оказавшийся там, уже никогда не вырвался на свободу. И вот теперь ему самому предстояло пройти этот путь обреченных. Нет и теперь уже, видимо, никогда не будет бесспорных свидетельств событий, происходивших в камере, куда поместили Генриха Ягоду. Есть лишь воспоминания А. Орлова, бывшего сотрудника НКВД, за абсолютную достоверность которых, впрочем, поручиться нельзя. Однако и игнорировать их тоже не стоит, поскольку в целом они соответствуют сведениям о характере и поведении Ягоды. «Ягода был так потрясен арестом, что напоминал укрощенного зверя, который никак не может привыкнуть к клетке. Он безостановочно мерил шагами пол своей камеры, потерял способность спать и не мог есть. Когда же новому наркому внутренних дел Ежову донесли, что Ягода разговаривает сам с собой, тот встревожился и послал к нему врача».
Далее Орлов сообщает о том, что Ежов подослал в камеру к Ягоде начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого. Последний был одним из немногих бывших сотрудников Ягоды, которые к тому времени еще не были арестованы Ежовым. Ягода обрадовался приходу Слуцкого - с ним его связывали многолетние не только служебные, но и дружеские отношения.
Видимо, именно на это обстоятельство и рассчитывал Ежов. И не ошибся.
Слуцкий, по словам Орлова, обладал способностью имитировать любое человеческое чувство, но на этот раз, похоже, действительно сочувствовал Ягоде и даже прослезился, не забывая, впрочем, фиксировать каждое слово арестованного для передачи Ежову. Ягода же, конечно, понимал, чго Слуцкий явился не по своей воле. Вместе с тем для подследственного было очевидным и другое: Слуцкий, сам опасавшийся за свое будущее, чувствовал бы себя значительно увереннее, если бы его начальником по-прежнему оставался дружески расположенный к нему Ягода, а не мрачный мизантроп Ежов.
Этот психологический нюанс во многом определил характер встреч и бесед Слуцкого с Ягодой. Как-то вечером, когда Слуцкий уже собирался уходить, Ягода вдруг произнес:
«Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: „Наверное, все-таки Бог существует!“
„Что такое?“ - с наигранным удивлением переспросил Слуцкий, несколько растерявшись от проницательности арестованного.
„Очень просто, - пояснил Ягода. - От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал его заповеди. Теперь погляди, где я нахожусь, и суди сам: есть Бог или нет…“
По официальной версии, в апреле 1937 года Генрих Ягода был привлечен к ответственности ввиду „обнаруженных должностных преступлений уголовного характера“. На предварительном следствии бывшему руководителю НКВД предъявили множество обвинений - от контрреволюционной троцкистской деятельности до шпионажа в пользу иностранного государства. Обвинили его и в организации так называемых „медицинских убийств“ Горького, Куйбышева, Менжинского и других. Бывшему наркому инкриминировали и покушение на жизнь секретаря ЦК Николая Ежова. Фабула поражала воображение непосвященных: согласно материалам дела, нарком внутренних дел Ягода опрыскивал стены и портьеры кабинета своего преемника сильнейшим ядом, испаряющимся при комнатной температуре (!)… Скорее всего, последнее преступление появилось в системе предъявленных Ягоде обвинений не без помощи и старания самого Ежова. Тот уже давно метил в наркомовское кресло.
Неожиданно в ходе следствия всплыло имя Максима Горького и его семьи, и это обстоятельство, нам кажется, проливает свет на внезапную опалу царедворца. В частности, появилось обвинение Ягоды в отравлении сына М. Горького - М. Пешкова. Хотя дело было не в нем, а в его жене - Надежде Пешковой.
Из различных источников получено достаточно свидетельств того, что Ягода оказывал недвусмысленные знаки внимания жене Максима Пешкова Надежде. Как сообщил много лет спустя после описываемых событий А. Рыбин, бывший сотрудник личной охраны Сталина, „Ягода в это время по ряду причин стал избегать встреч со Сталиным, в том числе из-за своих близких отношений с Н. Пешковой (женой сына М. Горького). Мне не раз приходилось сопровождать его на дачу к Горькому, в Горки-10, на дни рождения Н. Пешковой. Она нередко и сама приезжала на службу к Ягоде. Если бы об этих отношениях узнал Сталин, то он бы, что называется, стер Ягоду в порошок из-за того, что тот разлагает семью Горького“.
В этом контексте становится более понятным следующий фрагмент протокола судебного заседания.
„Подсудимый Буланов, - обращается Вышинский к бывшему секретарю Ягоды, - а умерщвление Максима Пешкова - это тоже дело рук Ягоды?“ „Конечно“.
„Подсудимый Ягода, что вы скажете на этот счет?“ - требует объяснений прокурор. „Признавая свое участие в болезни Пешкова, я ходатайствую перед судом весь этот вопрос перенести на закрытое заседание“.
Некоторые исследователи полагают, что в этом проявилось своеобразное благородство Ягоды по отношению к женщине, имя которой неизбежно было бы замарано при публичном обсуждении этого вопроса.
Однако нам кажется, что тут Ягода решил „поторговаться“ с судьями: по какому, собственно, обвинению его судят - за политический заговор или за аморалку? Вполне возможно, что и сам Сталин велел судьям не обнародовать „грязное белье“ семьи великого пролетарского писателя. Так или иначе, больше это обвинение не поднималось. Хотя, как нам кажется, Генрих Ягода поплатился жизнью именно за то, что влез в интимную жизнь кремлевской верхушки. Сталин, разумеется, узнал о романе Ягоды с одной из первых дам государства и, разумеется, „стер его в порошок“.
После перерыва на вечернем заседании 8 марта Ягода выглядел уже полностью сломленным. Запинаясь, он читал свои показания с листа, который дрожал в его руках. По свидетельству очевидцев, „читал так, словно видел текст в первый раз“. На этом заседании подсудимый признался и в связях с „право-троцкистским блоком“, и в так называемом „кремлевском заговоре“ с Енукидзе, и в организации убийства Кирова, Куйбышева, Горького. Вопреки своим показаниям на предыдущем судебном заседании он принял на себя ответственность и за убийство Менжинского.
И лишь в отношении смерти Максима Пешкова по-прежнему стоял на своем. В некоторых случаях Ягода достаточно логично и последовательно опровергал выводы обвинения. Это относится, в частности, к обвинению в шпионаже. „Нет, в этом я не признаю себя виновным. Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки“. Нельзя не признать, что в этом аргументе бывшего руководителя НКВД есть немалая доля здравого смысла.
В попытках инкриминировать подсудимому как можно больше преступлений Вышинскому подчас изменяла присущая ему логичность мышления. Так, на процессе он обвинил еврея Ягоду в связях с немецкими фашистами в то время, когда Германия уже покрылась сетью концентрационных лагерей по уничтожению еврейского населения. Но Вышинский, видимо, и сам почувствовал абсурдность такого обвинения. Во всяком случае, в дальнейшем он не стал развивать эту тему.
В последнем слове Ягода свою вину признал, однако при этом заявил, что никогда не входил в состав руководства „правотроцкистского блока“. По словам подсудимого, его лишь ставили в известность о решениях центра и требовали неукоснительного их исполнения.
Завершая свое последнее в жизни выступление, Ягода произнес знаменательную фразу:
„Граждане судьи! Я был руководителем величайших строек - каналов. Сейчас эти каналы являются украшением нашей эпохи. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы…“ Но даже там места ему не было. На рассвете 13 марта 1938 года суд огласил приговор. Подсудимый Генрих Ягода признавался виновным, приговаривался к высшей мере наказания и подлежал расстрелу.
Статья Рахиль Гитл Зеликсон "Помощник аптекаря" о судьбе наркома Генриха Ягоды опубликована во 2-м номере журнала "Невероятные евреи". Иллюстрированная фотографиями с сайтов Университета г. Стенфорд (Stanford University), стильной галлереи Стивена Кашера (Steven Kasher Gallery) и развлекательного портала, статья вызывает странное, смешанное ощущение театрального, бутафорского действа в шаге от могилы. Папироски от Френкеля (того самого Нафталия Соловецкого!?), нелепая советская эротика и пули, извлеченные из голов убитых Зиновьева и Каменева - сувениры на память... Странный мир "Покаяния" Тенгиза Абуладзе... абсурдность солженицинского "Человека на козле в воротах Соловецкого кремля"... One Flew Over the Cuckoo"s Nest... взорванный памятник "железному наркому" Генриху Ягоде на ББК... гору-постамент срыли до нулевой отметки!..
Блестящая работа Рахиль Гитл Зеликсон публикуется с любезного разрешения редакции портала JewAge.
Вячеслав Молотов: ...это был и не просто перебор, если во главе Госбезопасности оказался Ягода, который на суде прямо говорил: оппозиционеры потому так долго были наверху, что я им помогал. Но я теперь признаю свою ошибку и неправильность, и поэтому пощадите меня, оставьте мне жизнь, потому что я вам услугу оказал!
У меня же есть стенограмма этого судебного процесса, он говорил: да, потому так поздно разоблачены правые и троцкисты, которые здесь сидят, что я этому мешал, но теперь-то я всех их разоблачаю, вы за это мне гарантируйте жизнь! Вот вам гад какой! Коммунист, нарком, вот какая сволочь сидела около Дзержинского! Его, как ближайшего помощника Дзержинского, сделали постепенно, не сразу, после Менжинского, наркомом Госбезопасности… Что это за человек, что это за грязь такая душевная?
Я его знал очень хорошо в те годы, жалею, что он был близким человеком Дзержинскому. Дзержинский-то светлая личность, ничем его не запятнаешь, а это маленькая грязная сошка околопартийная, которая только в 1937 году попалась! Вот с какими гадами мы работали, а других-то не было! Не было! Поэтому, конечно, ошибки наделаны немалые. И нарочно нам подсовывали, и невинные попадались. Девять там, восемь, скажем, правильно, а два или один – явно неправильно.
(Вячеслав Молотов. Из интервью. Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева, Москва. Изд-во ТЕРРА, С.623, 1991.)
Как вы думаете, кто в 1937 году, в городе Москве, где всего два года назад была отменена карточная система, мог позволить себе иметь дома, в собственном распоряжении, следующие личные вещи:
Кто бы мог быть этот человек? Может быть вождь всех народов, Иосиф Сталин ? Нет, не Сталин. Иосиф Виссарионович, как известно человеком был скромным, носил только шинели да френчи, правда, с платиновыми пуговицами, но уж ни резинового полового члена, ни двадцати четырёх чемоданов дома точно не держал. Да и зачем бы ему это? В его распоряжении была вся страна.
Тогда, быть может, это был подпольный миллионер? Но из истории подпольных советских миллионеров мы знаем, например, Александра Ивановича Корейко, который жил исключительно на своё жалование в 42 рубля, а чемодан с деньгами, как вы помните, хранил не дома, а на вокзале.
Но быть может человек, владевший этими несметными по тогдашним временам сокровищами, собирался открыть магазин вин, одежды, или оружия? Или антикварную лавку? Но частная собственность в Советской стране, уже была, слава богу, как лет двадцать отменена.
А вдруг он хотел создать первый порно-кинотеатр для советских людей? Нет, не может быть: моральный облик первых в мире строителей социализма ему бы этого не позволил. Да и зачем ему тогда столько презервативов и детских игрушек?
А, может быть, он был просто другом детей, а жена его, например, была просто любительницей фильдеперсовых чулок, и потому 130 пар не казалось ей излишеством? Но причём здесь тогда такое немыслимое количество контрреволюционной литературы? Вот где, наверное, и таится ответ - он был просто-напросто врагом Советской власти!?
Нет, самое удивительное, что он-то как раз и был её главным защитником. Ведь человек владевший всеми этими по тогдашним временам несметными сокровищами был комиссаром (маршалом) госбезопасности, членом ЦК ВКП(б) и "железным наркомом". А звали его Генрих Григорьевич Ягода.
По одним источникам он начал свою карьеру учеником аптекаря, но, примкнув к анархистам, решил ограбить (то есть экспроприировать) городской банк. По другим – служил подмастерьем в гравёрной мастерской Моисея Свердлова (отца будущего председателя ВЦИКа), украл у него весь набор инструментов и сбежал, но, не сумев продать его, вернулся с повинной и был прощён.
Впрочем, по некоторым пунктам варианты биографии сходятся - он женился на дочери Исаака Авербаха Иде, которая одновременно являлась племянницей Якова Свердлова. Быть может, это и послужило началом его революционного восхождения. Хотя далее в его послужном списке опять начинаются разночтения: одни (в частности тов. Бухарин) свидетельствуют, что «он всегда был верным сыном своей партии», другие, наоборот, что «обвинялся в сотрудничестве с царской охранкой», хотя Иосиф Виссарионович впоследствии лично распорядился «никогда к этим подозрениям не возвращаться».
Вообще наш герой отличался некоторой стремительностью карьеры. Он был призван на фронт первой мировой войны и вернулся оттуда в звании ефрейтора. (Кстати, если читатель помнит, в это же время, с этой же войны и в этом же звании, правда, в иную страну, вернулся другой будущий палач, безусловно, в этой роли превзошедший нашего героя - некий Адольф Шикельгрубер, ставший через 17 лет фюрером).
Возможно, это было такое время, когда палачи были в особой моде. Впрочем, судя по истории человечества, мода эта, видимо, непреходяща. Наш герой был востребован и уже через два года, он – начальник Особого отдела ВЧК, ещё через несколько лет – один из заместителей председателя ГПУ, потом – первый заместитель, а вскоре и глава НКВД. За годы пребывания его на посту руководителя этой славной организации, по самым скромным и официальным подсчётам было арестовано около полумиллиона человек и более пяти тысяч расстреляны. В 1936 году его снимут с поста руководителя этого всемогущего ведомства. В тридцать седьмом – расстреляют.
Как наш герой умудрился сделать столь впечатляющую карьеру? Он вынырнул ниоткуда (как, впрочем, и многие в те годы), возник из какого-то заштатного, провинциального Рыбинска. Отказался от имени и начал, вместе со всей страной, строить всё заново. Новую жизнь. Он даже сына назвал, как себя – Генрихом. Он был уверен, что строит на века. Что его деяния и род войдут в историю.
Как скромный помощник аптекаря превратился в выдающегося палача? Ответ, наверное, прост – в те годы выгодно было быть палачом. И тот, для кого это было приемлемо, с успехом осваивал новую для себя профессию.
Генрих Григорьевич вообще был человеком разносторонним. Он, например, в отличие от многих своих современников, не только интересовался историей секса, но и активно экспериментировал в этой области со многими сотрудницами своего ведомства. Он даже консультировался по этому поводу с известным профессором.
У него вообще было много увлечений. Не случайно поражает воображение количество одежды, изъятой у него при обыске. Его страсть к вещам и переодеваниям была общеизвестна. Возможно, повернись судьба по-другому, из него вышел бы талантливый костюмер. Он, например, увлекался переодеванием сотрудников своего ведомства. Он так мечтал улучшить их форму, что даже ввёл золотые и серебряные галуны, а для высших чинов – белый габардиновый китель с золотым шитьём, голубые брюки и по последнему слову западной моды – лакированные ботинки. В Советской стране не было лакированной кожи, но первого модельера НКВД ничего не могло остановить - он приказал выписать её из заграницы. Главным украшением новый формы должен был быть позолоченный кортик, похожий на тот, что носили царские офицеры флота. Смену караулов он вообще превратил в некое подобие театрального действа – она происходила под торжественную музыку на виду у публики, а сам караул состоял только из двухметровых гигантов. В конце своей карьеры он так увлёкся этими маскарадно-театральными нововведениями, что по свидетельству сослуживцев «не только не предвидел того, что произойдёт с ним в ближайшее время, но, напротив, никогда не чувствовал себя так уверенно"!
Нерасположение его всесильного хозяина прозвучало для нашего героя, словно гром среди ясного неба. А нерасположение Хозяина означало в то время, увы, только одно – скорую смерть. Правда, надо заметить, что Сталин однажды уже проявлял своё недовольство. Несколько лет назад Вождь корил его по телефону: «Плохо работаете, Генрих Григорьевич!». Генрих Григорьевич тогда в ответ разрыдался. А корил его Иосиф Виссарионович, потому что самому вождю было уже «достоверно известно, что Киров был убит по заданию Зиновьева и Каменева». Ягода же всё никак не мог этого доказать и Хозяин, упрекая его за нерадивость, советовал «пытать их, чтобы они, наконец, сказали правду!». Но зато, в конце концов, «когда сказали правду», Генрих Григорьевич, искупая свою нерасторопность, не только присутствовал на их расстреле, но и взял себе на память пули, поразившие бывших соратников.
Как мы помним, это было вообще непростое время. Не каждому удавалось выжить. Ягода пережил многих, хотя и ненадолго. Знатоки истории называли его русским Фуше. Его организаторские способности были общеизвестны. Именно ему, а не Дзержинскому, удалось опутать страну невидимой паутиной бесчисленных информаторов. Павлик Морозов не был чудовищным исключением, в то время, как известно, дети доносили на родителей, мужья на жён, жёны на соседей, соседи на сослуживцев.
Генрих Григорьевич ввёл простую и эффективную практику, по его словам «если ГПУ берёт человека в оборот, как бы он ни сопротивлялся, всё равно, в конце концов, будет у нас в руках: уволим с работы, а на другую без нашего разрешения уже не возьмут. Кому охота умереть с голоду?». И действительно, в стране, где еда распределялось по карточкам, перспектива умереть с голоду была более чем реальной.
Ягода вообще был исключительно изобретателен. Когда, например, в 20 году отменили расстрелы по приговорам ЧК, оставив их только для прифронтовой полосы, он просто отдал распоряжение перевозить лиц, которых собирался расстреливать, в прифронтовую зону. Не говоря уж о том, что именно он, сменив на посту главы ГПУ эстета Менжинского, руководившего этой боевой организацией исключительно лёжа на собственной кушетке, смог создать систему ГУЛАГа и подготовить первые политические процессы. Чудовищность и абсурдность этих процессов по своему воображению могла сравниться разве только с «Капричиос» Гойи. Он же, на основании новых законов, позволявших расстреливать двенадцатилетних детей и пытать заключённых, создал на тот момент самый мощный в мире аппарат террора. Гестапо тогда ещё предстояло учиться у НКВД.
При этом Генрих Григорьевич был известен современникам не только, как выдающийся чекист, положивший, по словам жены Бухарина (правда, сказанным уже после ареста мужа), «начало истреблению товарищей по партии», но и как выдающийся строитель каналов. Его деятельность в этой области сравнима только со строительством пирамид или великой китайской стены. Всего за 20 месяцев, использовав труд более 100 тысяч советских рабов, ему удалось возвести знаменитый Беломорско-Балтийский канал! При этом он, со своей склонностью к театрализации, сумел так поставить этот грандиозный спектакль, что 34 писателя создали литературный труд, воспевающий этот подвиг. Целую команду советских и зарубежных писателей Генрих Ягода отправил на эту грандиозную экскурсию – осматривать и воспевать дело рук своих.
Кого только не было в их числе: и главный пролетарский писатель Максим Горький, и Вера Инбер, и Катаев, и Янка Купала, и Леонид Леонов. Весь цвет советской интеллигенции! А как принимал их главный чекист: по воспоминаниям одного из писателей «для нас начался полный коммунизм. Копчёные колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год!». Да и сам лагерь выглядел абсолютным курортом. «Дорожки посыпаны жёлтым и белым песком, везде газоны и цветники. Заключённые поют песни, говорят – да, были мы ворами и вредителями, а стали ударниками! Были преступниками – перековались!». Даже не слишком наивный Михаил Зощенко написал: «Дело не в том, что я видел грандиозные сооружения - плотины, шлюзы, дамбы и новый водный путь. Меня больше всего поразили люди, которые там работали и которые организовали эту работу. Я увидел воров и бандитов (нынче ударников), которые произносили речи человеческим языком, призывая товарищей по работе брать теперь с них пример. Мне не приходилось раньше видеть ГПУ в роли воспитателя, и то, что я увидел, было для меня чрезвычайно радостным».
Кстати, в одном из бараков творческая интеллигенция столкнулась со своим собратом, автором знаменитой песни «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд». Комсомольский поэт Безыменский, завидев его, сострил: «Серёжу прислали тачку таскать по долинам и по взгорьям». Любили друг друга братья писатели. Они не заметили, того, что им не показали, а быть может, замечать и не захотели. И, конечно, не догадались о том, что после каждого рабочего дня трасса остаётся усеянной трупами. Каждую ночь специальные сани, едущие вдоль трассы, собирали эти трупы. Но партия требовала энтузиазма, народ - продовольствия, страна - индустриализации! И Генрих Григорьевич ревностно служил своей стране, народу и партии. «Канал имени Сталина» был примером этого рвения. Лучше бы, как сказал один из его родственников, он стал бы аптекарем…
И всё же современники относились к нашему герою неоднозначно. Не все по достоинству оценивали его. Вождь народов, Иосиф Сталин , например, относился к нему в принципе хорошо. Правда, иногда грозил: «Смотрите, морду набьём!». Но зато наградил его орденами Ленина и Красного Знамени. Сослуживцы вообще считали его реформатором! А многие, наоборот, видели в нём лишь «ловкого и удачливого царедворца». При этом его ударному труду были посвящены две монографии. Правда, Троцкий назвал его «усердным ничтожеством», но впрочем, назвал он его в то время, когда уже сам был врагом народа и проживал за границей. А вот Горький отзывался о нём, как о «дорогом, мужественном и стойком революционере». Генерал Орлов именовал его не иначе, как «сторожевым псом Сталина», а на Беломорканале заключённые, напротив, даже сложили о нём песню: «Сам Ягода ведёт нас и учит, зорок глаз его, крепка рука!» Правда среди партийцев ходила и другая частушка: «Ты не больно хорохорься, коммунист без года. Скоро спесь с тебя собьет Геничка Ягода».
Так что, как видим, современники относились к «железному наркому» совершенно по-разному. Каганович, например, так отреагировал на его снятии с должности: «Это замечательное, мудрое решение нашего родителя назрело и встретило прекрасное отношение в партии и стране. Ягода безусловно оказался слабым для такой роли. Он, видимо, тяжело переживает, но это нас тронуть не может». Он был прав, вряд ли этих людей могло вообще что-либо тронуть.
Наш суд в отличие от буржуазных судов не опирается на законы как на догму, он руководствуется лишь революционной целесообразностью
Генрих Ягода. На собственном суде.
На собственном суде, Ягода произнёс, кстати, удивительную фразу: «Наш суд - сказал он, - в отличие от буржуазных судов не опирается на законы как на догму, он руководствуется лишь революционной целесообразностью». Он, безусловно, понимал, что, руководствуясь именно этой целесообразностью, его и расстреляют. В камере он сказал подосланному к нему сослуживцу: «Можешь написать в своём докладе Ежову, что я думаю – всё-таки Бог существует! От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности; от Бога я должен был получить по заслугам. Теперь посмотри, где я: Бог есть!».
На процессе его обвинили в убийстве Горького , его сына Пешкова, Куйбышева, Кирова, попытке отравления Ежова, в связях с германской и всеми возможными разведками. Ягода признал почти всё, даже то, что никак не мог совершить. Отверг только обвинение в шпионаже, даже для него оно было слишком абсурдным: «В этом я не могу признать себя виновным, – произнёс он. – Если бы я был шпионом, то десятки государств могли бы распустить свои разведки». По рассказам очевидцев «он выглядел на суде уже полностью сломленным. Запинаясь, он читал свои показания с листа, который дрожал в его руках. Читал так, словно видел текст в первый раз».
Последний лист, подписанный рукой Генриха Ягоды, было прошение о помиловании. Вот его текст: «Вина моя перед родиной велика. Не искупить её в какой-либо мере. Тяжело умереть. Перед всем народом и партией стою на коленях и прошу помиловать меня, сохранив мне жизнь».
Ни народ, ни партия не откликнутся на этот призыв. Он будет расстрелян в подвале той самой Лубянки, в которой недавно властвовал. На его место придёт новый палач , который через три года будет расстрелян в том же подвале. Семья Ягоды будет уничтожена. Мать и обеих его сестёр арестуют, жену расстреляют и даже тёщу, сестру Якова Свердлова, сошлют в лагеря.
Сын Ягоды, восьмилетний Гарик напишет ей в лагерь: «Дорогая бабушка, миленькая бабушка! Опять я не умер. Это не в тот раз, про который я тебе уже писал. Я умираю много раз. Ты у меня осталась одна на свете, и я у тебя один. Твой внук». Это будет последнее письмо последнего на тот момент представителя его рода. (Зеликсон Рахиль Гитл. Помощник аптекаря. Журнал "Невероятные евреи", вып.2. Изд. JewAge, www.jewage.org, 01.08.2010 )
