Это рассказ Сергея Алексеева об огромной военной операции, которая привела к освобождению Белоруссии. Рассказ для чтения на уроках литературы, для семейного чтения.
«Багратион» — так называлась огромная наступательная операция, которую провели наши войска, освобождая Советскую Белоруссию.
Проходила она летом 1944 года.
Пётр Багратион — сподвижник и ученик Александра Суворова, ближайший соратник Михаила Кутузова. Это был решительный генерал. Называли его «генерал-атака». Такой же решительной, наступающей была и Белорусская операция. Принимали в ней участие войска четырёх фронтов.
Долго и скрытно готовилась операция. Составлялись планы. Намечались места ударов. Подвозилось новое вооружение, горючее, боеприпасы. Сосредоточивались в нужных местах войска.
В июне 1944 года Белорусская стратегическая операция «Багратион» началась. Сразу четыре фронта пошли в грандиозное наступление. Наши наступали с севера, востока и юга.
Устремились войска вперёд, сломили фашистскую оборону. И вот с фронтов одно за одним сообщения:
— Наши войска окружили фашистов под городом Витебском.
Вступили в Жлобин.
Фашисты бегут из Орши.
Взят Могилёв.
Фашисты окружены под Бобруйском.
Взяты Слуцк,
И вот самое важное. 3 июля 1944 года наши войска освободили столицу Советской Белоруссии город Минск. Не только освободили Минск, но восточнее города окружили фашистов, загнали в большой «котёл». Дальше пошли войска. И снова идут сообщения:
— Взяты Полоцк,
Молодечно,
Наши в Барановичах!
Наши в Гродно!
Пинск встречает освободителей.
Лида свободна!
Собрались как-то командующие всех четырёх фронтов, гнавших по белорусской земле фашистов, — генералы Рокоссовский, Черняховский, Ба- грамян, Захаров. Собрались другие военачальники. Вместе со всеми и представители Ставки Верховного Главнокомандования маршалы Жуков и Василевский.
Посмотрел на соратников маршал Жуков:
— Не посрамили, выходит, память.
Догадались советские генералы:
— Багратиона?
— Багратиона, — ответил Жуков.
Никогда не забудем
Рассказы белорусских детей о днях Великой Отечественной войны
Работа по созданию этой книги началась вскоре после войны.
3 апреля 1946 года в газете «Пiянер Беларусi» было напечатано письмо пионеров 37-й минской школы, в котором они обратились ко всем школьникам республики с предложением написать коллективную книгу об участии белорусских детей в Великой Отечественной войне.
Редакция «Пiянера Беларусi» разослала в пионерские дружины тысячи писем-листовок, в которых подробно рассказывалось, как приступить к сбору материала, что и как писать. Работники редакции, студенты отделения журналистики Белорусского государственного университета выезжали в командировки, чтобы на месте познакомиться с юными авторами, помочь им написать воспоминания.
За два года было собрано около 400 рассказов. Часть из них и вошла в книгу, которая впервые увидела свет на белорусском языке в 1948 году.
Практическую работу по составлению книги провёл П. Рунец.
Перевод с белорусского Б. И. Бурьяна и В. А. Жиженко.
Художник И. А. Давидович.
Предисловие
Читая книгу «Никогда не забудем», я невольно припоминаю один из последних дней июня 1941 года. Мы ехали на грузовой машине из местечка Горы на Мстиславль. Едва-едва начинало светать. Подъезжая к одной деревеньке, мы заметили в утренних сумерках стайку детей - девочек и мальчишек- от десяти до двенадцати лет. Разделившись на две группы, они стояли по обе стороны дороги, поднимали руки, кричали. Шофер остановил машину. Дети окружили нас. Они были возбуждены и взволнованы. Они уже чувствовали дыхание войны. Старший из них сказал шоферу:
Двое мальчишек встали на подножку грузовика и показали, как объехать разрушенный мостик. А возле мостика уже сновали мужчины и женщины. Они спешно строили новый мост.
Этот дорожный случай в опасное время войны глубоко запал мне о память. До глубины души взволновало меня простое детское стремление помочь своим людям в дни грозных событий. И сегодня, читая книгу, написанную самими детьми, пережившими все ужасы небывалой по своему размаху и жестокости войны и принимавшими в ней самое активное участие, я вспоминаю ту свою встречу с нашими славными детьми. Это дети нового советского поколения, воспитанные нашей родной Коммунистической партией. Это горячие патриоты своей Родины, скромные герои, готовые отдать жизнь за свой народ, за свою Родину, за свое светлое и радостное детство, которое возможно только в Советской стране. Быть может, кто-нибудь из тех ребятишек, которые предупреждали нас о неисправности моста, является автором одного из волнующих рассказов, помещенных в книге «Никогда не забудем». Пользуюсь случаем, чтобы от души сказать: спасибо вам, ребята!
Я горячо приветствую появление этой книги, достойной большого внимания.
В чем ее ценность?
Во-первых, книга в значительной мере заполняет досадный пробел в нашей белорусской художественной литературе, в которой пока еще нет сколько-нибудь выдающегося произведения о героической борьбе нашего народа с немецкими захватчиками, о его стойкости, преданности своей родине, его верности дружбе народов, советской власти и партии большевиков.
Во-вторых, книга показывает величие души и патриотизм всего народа в целом и в частности - его героических детей, смелых, находчивых, бесстрашных, твердых волей, мужественно переносящих неслыханные мучения, сильных своею верой в победу над врагом.
В-третьих, книга «Никогда не забудем» представляет собою грозный обвинительный акт против тех международных разбойников, которые мечтают о своем господстве над народами, об установлении своей власти над миром, и в то же время она красноречиво предсказывает судьбу этих бандитов всемирного масштаба.
Написанная нашими детьми книга о войне должна стать достоянием не только читателей Советской Белоруссии, - она стоит того, чтобы ее перевести на языки других народов Советского Союза.
Якуб Колас
1948 г.
Под смертью
Мы жили в деревне Усохи Бегомльского района. Семья у нас была небольшая - шесть душ: отец, мать, сестры Женя и Лида, брат Витя и я. Жили мы тихо и спокойно, но немцы все нарушили. Было это так.
В 1943 году немцы блокировали наш район. Все жители спрятались на болоте. Немцы на автомашине приехали в Усохи, но там никого не было. Они поймали одну женщину из другой деревни - Руни - и послали ее сказать, чтобы люди вернулись домой к 9 часам вечера, а не то их всех перебьют. Но люди не послушались немцев и не пошли домой. Они говорили:
Если пойдем, то смерти не миновать.
А назавтра люди из деревни Ганцевичи испугались и покинули болото. Как только они пришли домой, немцы загнали их в коровник и подожгли его. Кто пробовал убежать, тех убивали. Тогда сгорело очень много людей. Мы остались на болоте.
Немцы, как только сожгли людей, пошли на болото искать остальных. Вот они тихо подошли к первым шалашам и стали стрелять. Тут они убили Полюту Чеботарь и ее четверых детей. Все остальные бросились бежать кто куда. И мы побежали. Немцы стреляли по нас, но не попали. Так мы добежали до речки. Но речка в том месте была широкая и глубокая, и переправиться через нее было нельзя. Тогда мы побежали вдоль берега, и тут немцы нас догнали и начали стрелять из автоматов. Мать и отца убили, и обеих сестер убили, а брата ранили в правый глаз. Он закричал и схватился за глаз рукой. Сквозь пальцы текла кровь. Я подбежала к нему и стала вытирать ему кровь платком. В это время подскочил немец и выстрелил: брат упал - он был убит. А немец все стрелял и ранил меня в левое плечо, а вторая пуля попала в правую руку, но кости не затронула. Третья пуля задела спину. Мне стало горячо, и я упала, а немец ушел - он думал, что я мертвая. Было это рано, часов в десять.
Весь день я пролежала вместе со своими родными, а под вечер одна женщина, Ольга, из деревни Смолярово, легкораненая, встала и увидела меня. Она помогла мне подняться, и мы пошли. В одном месте мы перебрались через реку вброд. На том берегу встретили деда Янулю, и он отвел нас к себе домой. Там мне давали есть, но я ничего не ела четыре дня - только воду пила. Потом яйцо съела. Тут меня нашла дочь моего дяди Елисея Алай - Маруся.
Однако долго лежать не пришлось. Немцы бомбили, стреляли, и нам снова пришлось убегать на болото. Я совсем ослабла, и меня несли на носилках. Сделали носилки на палках, разостлали постилку и так несли. Меня несли двое мужчин - дядя и Иван Герасимович, а две дядины дочери, Маруся и Нина, несли сына учителя - Гену, У меня целый день шла кровь. Потом Маруся перевязала мне раны.
Когда немцы уехали из деревни, люди стали выходить из болота. Дядя попросил людей, они вырыли яму на острове и похоронили моих родных. Я не могла ходить и не видела, как их хоронили.
У моей мамы было две сестры, которые жили от нас в десяти километрах. Они прослышали, что наших родных убили немцы, что я осталась одна, и приехали ко мне. Одна из них, тетя Фруза, взяла меня к себе.
Доктора нигде не было, и тетя лечила меня своими лекарствами. Я болела долго, но тетя меня вылечила.
Таня Алай (1933 г.)
Бегомльский район, Мстижский сельсовет, д. Рем.
Своими глазами
Был февраль 1943 года. Стояла тихая и ясная ночь. С вечера слышались далекие выстрелы пушек и разрывы снарядов. Это стреляла наша артиллерия.
Ночью я проснулся от какого-то шума. В доме все были встревожены. Я выскочил во двор, но немец вернул меня назад. Я догадался, что творится что-то недоброе. Возле каждой хаты стоял немецкий патруль и никого не выпускал.
Когда совсем рассвело, немцы подогнали машины и стали грузить на них людей. Брать с собой ничего не разрешали. На одну из машин загнали и нашу семью. С нами было двое маленьких детей моей старшей сестры Кати. Она болела тифом и находилась в отдельной хате, куда немцы собрали всех тифозных. Узнав, что всех вывозят, она бросилась искать нас. Сбегала домой, но там никого не нашла. Мы были уже за деревней. Как раз машины почему-то остановились. Сестра заметила и побежала к нам. Загудел мотор. Грузовик вот-вот готов был тронуться. Но она все-таки успела добежать. Мы помогли ей взобраться на машину. Сестра вдруг побледнела и потеряла сознание.
Рассказы о боях Великой Отечественной войны за Сталинград. Интересные и добрые военные истории.
Обозлил сержанта Носкова какой-то фашист. Траншеи наши и гитлеровцев тут проходили рядом. Слышна из окопа к окопу речь.
Сидит фашист в своём укрытии, выкрикивает:
— Рус, завтра буль-буль!
То есть хочет сказать, что завтра прорвутся фашисты к Волге, сбросят в Волгу защитников Сталинграда.
— Рус, завтра буль-буль. — И уточняет: — Буль-буль у Вольга.
Действует это «буль-буль» на нервы сержанту Носкову.
Другие спокойны. Кое-кто из солдат даже посмеивается. А Носков:
— Эка ж, проклятый фриц! Да покажись ты. Дай хоть взглянуть на тебя.
Гитлеровец как раз и высунулся. Глянул Носков, глянули другие солдаты. Рыжеват. Осповат. Уши торчком. Пилотка на темени чудом держится.
Высунулся фашист и снова:
— Буль-буль!
Кто-то из наших солдат схватил винтовку. Вскинул, прицелился.
— Не трожь! — строго сказал Носков.
Посмотрел на Носкова солдат удивлённо. Пожал плечами. Отвёл винтовку.
До самого вечера каркал ушастый немец: «Рус, завтра буль-буль. Завтра у Вольга».
К вечеру фашистский солдат умолк.
«Заснул», — поняли в наших окопах. Стали постепенно и наши солдаты дремать. Вдруг видят, кто-то стал вылезать из окопа. Смотрят — сержант Носков. А следом за ним лучший его дружок рядовой Турянчик. Выбрались дружки-приятели из окопа, прижались к земле, поползли к немецкой траншее.
Проснулись солдаты. Недоумевают. С чего это вдруг Носков и Турянчик к фашистам отправились в гости? Смотрят солдаты туда, на запад, глаза в темноте ломают. Беспокоиться стали солдаты.
Но вот кто-то сказал:
— Братцы, ползут назад.
Второй подтвердил:
— Так и есть, возвращаются.
Всмотрелись солдаты — верно. Ползут, прижавшись к земле, друзья. Только не двое их. Трое. Присмотрелись бойцы: третий солдат фашистский, тот самый — «буль-буль». Только не ползёт он. Волокут его Носков и Турянчик. Кляп во рту у солдата.
Притащили друзья крикуна в окоп. Передохнули и дальше в штаб.
Однако дорогой сбежали к Волге. Схватили фашиста за руки, за шею, в Волгу его макнули.
— Буль-буль, буль-буль! — кричит озорно Турянчик.
— Буль-буль, — пускает фашист пузыри. Трясётся как лист осиновый.
— Не бойся, не бойся, — сказал Носков. — Русский не бьёт лежачего.
Сдали солдаты пленного в штаб.
Махнул на прощание фашисту Носков рукой.
— Буль-буль, — прощаясь, сказал Турянчик.
Стеснялся солдат своей фамилии. Не повезло ему при рождении. Трусов его фамилия.
Время военное. Фамилия броская.
Уже в военкомате, когда призывали солдата в армию, — первый вопрос:
— Фамилия?
— Трусов.
— Как-как?
— Трусов.
— Д-да... — протянули работники военкомата.
Попал боец в роту.
— Как фамилия?
— Рядовой Трусов.
— Как-как?
— Рядовой Трусов.
— Д-да... — протянул командир.
Много бед от фамилии принял солдат. Кругом шутки да прибаутки:
— Видать, твой предок в героях не был.
— В обоз при такой фамилии!
Привезут полевую почту. Соберутся солдаты в круг. Идёт раздача прибывших писем. Называют фамилии:
— Козлов! Сизов! Смирнов!
Всё нормально. Подходят солдаты, берут свои письма.
Выкрикнут:
— Трусов!
Смеются кругом солдаты.
Не вяжется с военным временем как-то фамилия. Горе солдату с этой фамилией.
В составе своей 149-й отдельной стрелковой бригады рядовой Трусов прибыл под Сталинград. Переправили бойцов через Волгу на правый берег. Вступила бригада в бой.
— Ну, Трусов, посмотрим, какой из тебя солдат, — сказал командир отделения.
Не хочется Трусову оскандалиться. Старается. Идут солдаты в атаку. Вдруг слева застрочил вражеский пулемёт. Развернулся Трусов. Из автомата дал очередь. Замолчал неприятельский пулемёт.
— Молодец! — похвалил бойца командир отделения.
Пробежали солдаты ещё несколько шагов. Снова бьёт пулемёт.
Теперь уже справа. Повернулся Трусов. Подобрался к пулемётчику. Бросил гранату. И этот фашист утих.
— Герой! — сказал командир отделения.
Залегли солдаты. Ведут перестрелку с фашистами. Кончился бой. Подсчитали солдаты убитых врагов. Двадцать человек оказалось у того места, откуда вёл огонь рядовой Трусов.
— О-о! — вырвалось у командира отделения. — Ну, брат, злая твоя фамилия. Злая!
Улыбнулся Трусов.
За смелость и решительность в бою рядовой Трусов был награждён медалью.
Висит на груди у героя медаль «За отвагу». Кто ни встретит — глаза на награду скосит.
Первый к солдату теперь вопрос:
— За что награждён, герой?
Никто не переспросит теперь фамилию. Не хихикнет теперь никто. С ехидством словцо не бросит.
Ясно отныне бойцу: не в фамилии честь солдатская — дела человека красят.
В годы Великой Отечественной войны испытывали страдания и горе не только взрослые, но и дети. Об одном таком мальчике вы и узнаете, прочитав рассказ Сергея Алексеева. Узнаете о добром сердце Советского солдата.
В сражающемся Сталинграде, в самый разгар боёв, среди дыма, металла, огня и развалин солдаты подобрали мальчика. Мальчик крохотный, мальчик-бусинка.
— Как тебя звать?
— Сколько тебе годов?
— Пять, — важно ответил мальчик.
Пригрели, накормили, приютили солдаты мальчишку. Забрали бусинку в штаб. Попал он на командный пункт генерала Чуйкова.
Смышлёным был мальчик. Прошёл всего день, а он уже почти всех командиров запомнил. Мало того, что в лицо не путал, фамилии каждого знал и даже, представьте, мог назвать всех по имени-отчеству.
Знает кроха, что командующий армией генерал-лейтенант Чуйков — Василий Иванович. Начальник штаба армии генерал-майор Крылов — Николай Иванович. Член Военного совета армии дивизионный комиссар Гуров — Кузьма Акимович. Командующий артиллерией генерал Пожарский — Николай Митрофанович. Начальник бронетанковых войск армии Вайнруб — Матвей Григорьевич.
Поразительный был мальчишка. Смелый. Сразу пронюхал, где склад, где кухня, как штабного повара Глинку по имени-отчеству зовут, как величать адъютантов, связных, посыльных. Ходит важно, со всеми здоровается:
— Здравствуйте, Павел Васильевич!..
— Здравствуйте, Аткар Ибрагимович!..
— Здравия желаю, Семён Никодимович!..
— Привет вам, Каюм Калимулинович!..
И генералы, и офицеры, и рядовые — все полюбили мальчишку. Тоже стали кроху по имени-отчеству звать. Кто-то первым сказал:
— Сталинградович!
Так и пошло. Встретят мальчонку-бусинку:
— Здравия желаем, Геннадий Сталинградович! Доволен мальчишка. Надует губы:
— Благодарю!
Кругом полыхает война. Не место в аду мальчишке.
— На левый берег его! На левый! Стали прощаться с мальчишкой солдаты:
— Доброй дороги тебе, Сталинградович!
— Сил набирайся!
— Честь с юных лет береги, Сталинградович! Уезжал он с попутным катером. Стоит у борта мальчишка. Машет ручонкой воинам.
Проводили солдаты бусинку и снова к ратным своим делам. Словно бы не было мальчика, словно бы сон привиделся.
Ноябрь. Завьюжило. Выпал снег.
Незавидная жизнь у связистов. Снег, непогода, грязь, бомбят самолёты с неба, снаряды вздымают землю, пули разносят смерть — будь к походу готов, связист. Повредило проводку бомбой, оборвало снарядом провод, фашистский разведчик разрушил связь — собирайся, солдат, в дорогу.
В ноябре завязались бои за Мамаев курган.
В самый разгар сражения прервалась телефонная связь с командным пунктом дивизии. С командного пункта как раз артиллеристам давали команды к стрельбе по целям. Оборвались теперь команды. Прекратился огонь артиллерии.
На исправление повреждения вышел связист Титаев.
Ползёт Титаев вдоль провода, ищет, где произошёл обрыв. Висят над Титаевым низкие облака. Метёт позёмка. Слева неприятельские окопы. Бьют миномёты. Строчат автоматы. Грохочет бой.
Ползёт Титаев, впился глазами в провод, ищет конец обрыва. Свистят над солдатом пули. Сбивает с пути позёмка.
— Эн, не собьёшь!.. — крикнул солдат метели. — Эн, не возьмёшь!.. — крикнул Титаев пулям.
Ползёт солдат. А там, на кургане, грохочет бой. И нужен как воздух огонь артиллерии. Понимает это Титаев. Торопится. Метрах в тридцати впереди показалась воронка от взрыва. Вот где оно, повреждение. Десять метров осталось. Пять. Дополз до воронки солдат. Вот он у самого края. Вот лежит провод, рассечённый стальным осколком. Подхватил Титаев один конец. Тянет быстрей второй...
Молчал, молчал телефон на командном пункте и вдруг заработал. Облегчённо вздохнул командир.
— Молодцы, — похвалил связистов.
— Так это ж Титаев, — ответил кто-то. — Первой статьи солдат.
Знают Титаева. Любят в дивизии. Ждут в связной роте, когда же вернётся назад Титаев. Не возвращается что-то боец. На поиски связиста отправились два солдата. Ползут они тем же следом. Висят над ними низкие облака. Ветер метёт позёмку. Слева неприятельские окопы. Всё так же бьют пулемёты. Стучат автоматы. Грохочет бой. Заработала советская артиллерия. Перекрывает шум боя, радует слух солдатский. Ползут, смотрят вперёд солдаты. Видят — воронка. На краю воронки признали Титаева. Прижался к земле боец.
— Титаев!
— Титаев!
Молчит Титаев.
Подползли солдаты поближе. Глянули — мёртв, недвижим Титаев.
На войне солдаты ко многим вещам привыкли. Не удивишь их в сражении подвигом. Но тут...
Оказалось, что в тот момент, когда Титаев, обнаружив обрыв провода, пытался соединить его концы, настигла солдата смертельная пуля. Нет у солдата сил устранить повреждение. Но, прощаясь с жизнью, теряя сознание, в последнюю эту секунду успел солдат поднести провода ко рту. Зажал, как в тиски, зубами.
— Огонь! Огонь! — несётся команда по проводу.
И тут же ответ:
— Есть огонь. Как связь, как связь?
— Отлично работает связь.
— Огонь! Огонь!
Громили наши войска противника. А там, закрая воронки, лежал солдат. Нет, не лежал — стоял на посту солдат.
Стоял на посту солдат.
Расказы беларускіх дзяцей аб днях Вялікай Айчыннай вайны
ПАД СМЕРЦЮ
Мы жылі ў вёсцы Усохі Бягомльскага раёна. Сям"я ў нас была невялікая - шэсць душ: бацька, маці, сёстры Жэня і Ліда, брат Віця і я. Жылі мы ціха і спакойна, але немцы ўсё разбурылі. Адбылося гэта так.
У 1943 годзе немцы блакіравалі наш раён. Усе жыхары схаваліся ў балоце. Немцы на аўтамашыне прыехалі ў вёску Усохі, але там нікога не было. Яны злавілі адну жанчыну з другой вёскі, Руні, і паслалі яе сказаць, каб усе людзі выйшлі з балота і вярнуліся дадому да дзевяці гадзін вечара, а не то іх усіх паб"юць. Але людзі не паслухаліся немцаў і не пайшлі дадому з балота. Яны казалі:
Калі пойдзем дадому, дык нас усіх пераб"юць.
А назаўтра людзі з вёскі Ганцавічы спужаліся і выйшлі з балота. Як толькі яны прыйшлі дадому, немцы загналі іх у кароўнік і запалілі яго. Каторыя ўцякалі, тых забівалі. Тады згарэла вельмі шмат людзей. Мы засталіся ў балоце.
Немцы, як толькі спалілі людзей, пайшлі ў балота шукаць астатніх. Вось немцы ціха падьпшлі да першых будак і пачалі страляць. Тут яны забілі Чабатар Палюту і яе чатырох дзяцей. Усе людзі кінуліся ўцякаць хто куды. I мы пабеглі. Немцы стралялі па нас, але не трапілі. Так мы дабеглі да рэчкі. Але рэчка ў тым месцы была шырокая і глыбокая, і пераправіцца цераз яе нельга было. Тады мы пабеглі каля берага, і тут немцы нас дагналі і пачалі страляць у нас з аўтамата. Маці і бацьку забілі, і дзве сястры забілі, а брата ранілі ў правае вока. Ён закрычаў і схапіўся рукою за вока. Скрозь пальцы цякла кроў. Я падбегла да яго і стала выціраць яму кроў хусткай. У гэты час падбег немец і выстраліў: брат упаў і тут жа памёр. А немец усё страляў і раніў мяне ў левае плячо, а другая куля трапіла ў правую руку, але касці не закранула. Трэцяя куля зачапіла спіну. Мне зрабілася горача, і я павалілася, а немец пайшоў - ён думаў, што я мёртвая. Гэта было рана, гадзін у дзесяць.
Увесь дзень я праляжала разам са сваімі роднымі. А пад вечар адна цётка, Волька, з вёскі Смалярова, лёгка раненая, устала і ўбачыла мяне. Яна памагла мне падняцца, і мы пайшлі. У адным месцы мы перабраліся праз раку ўброд. На тым беразе мы сустрэлі дзеда Янулю, які завёў нас да сваёй сям"і. Яны мне давалі есці, але я нічога не ела чатыры дні, толькі піла ваду. Потым яйка з"ела. Тут мяне знайшла дачка майго дзядзькі Алісея Алай, Маруся.
Але доўга ляжаць не давялося. Немцы бамбілі, стралялі, і нам зноў прыйшлося ўцякаць у балота. Я зусім аслабела, і мяне панеслі. Зрабілі насілкі на палках, разаслалі посцілку і так неслі. Мяне неслі два мужчыны, дзядзька і Герасімовіч Іван, а дзве дзядзькавы дачкі, Маруся і Ніна, неслі сына настаўніка, Геню. 3 мяне цэлы дзень цякла кроў. Потым Маруся перавязала мне раны. А мае родныя ляжалі ў балоце.
Калі немцы выехалі з вёскі, людзі сталі выходзіць з балота. Дзядзька папрасіў людзей, яны выкапалі яму на востраве і пахавалі маіх родных. Я не магла хадзіць і не бачыла, як іх хавалі.
У маёй мамы былі дзве сястры, якія жылі ад нас за дзесяць кіламетраў. Яны пачулі, што нашых родных немцы забілі, што я засталася адна, і прыехалі да мяне. Адна з іх, цётка Прузына, узяла мяне да сябе. Доктара нідзе не было, і цётка лячыла мяне сваімі лякарствамі. Я хварэла доўга, але цётка мяне вылечыла, і я цяпер бадзёрая, вясёлая і валодаю абедзвюма рукамі.
ТАНЯ АЛАЙ (1933 г.)
Бягомльскі раён,Мсціжскі сельсавет, в. Рэм.
СВАІМІ ВАЧЫМА
Люты 1943 года. Стаяла ціхая і ясная ноч. Звечара чуліся далёкія стрэлы гармат і разрывы снарадаў. Гэта страляла наша артылерыя.
Ноччу я прачнуўся ад нейкага шуму. У хаце ўсе былі ўстрывожаны. Я выскачыў на двор, але немец вярнуў мяне назад. Я здагадаўся, што здарылася нешта нядобрае. Ля кожнай хаты стаяў нямецкі патруль і нікога не выпускаў на двор.
Калі зусім развіднела, немцы падагналі машыны і пачалі грузіць на іх людзей. Браць з сабою нічога не дазвалялі. У адну з машын загналі і нашу сям’ю. 3 намі было двое малых дзяцей старэйшай сястры Каці. Яна была хворая на тыф і знаходзілася ў асобнай хаце, куды немцы сабралі ўсіх тыфозных. Даведаўшыся, што людзей вывозяць, яна кінулася шукаць нас. Збегала дадому, але там нікога не знайшла. Мы ўжо былі за вёскай. Машыны якраз чагосьці спыніліся. Сястра ўбачыла і пабегла да нас. Загудзеў матор, грузавік гатовы быў вось-вось крануцца. Але ўсё-такі яна паспела дабегчы. Мы дапамаглі ёй узлезці на машыну. Сястра збялела і страціла прытомнасць.
Каця! - закрычаў я, але яна не адказвала. Апусціўшы галовы, мы моўчкі стаялі над ёй. «Як выратаваць сястру?» - думаў я. Але дапамагчы нельга. Вады ніхто не меў, а ўзяць на хаду снегу немагчыма.
На суседняй чыгуначнай станцыі грузавікі спыніліся. Я саскочыў з машыны, набраў у банку снегу, растапіў яго і даў сястры вады. Яна апрытомнела.
Нас згрузілі ў якісьці хлеў. У ім мы прасядзелі два дні. На другі дзень ноччу падышоў эшалон, і нам загадалі садзіцца ў вагоны.
Двор, дзе мы знаходзіліся, быў абгароджаны калючым дротам. Паабапал вузкіх варот стаялі нямецкія жандары з бляхамі на грудзях. Яны прапускалі па адным чалавеку. Выносіць нічога не дазвалялі. Калі ў каго быў за плячыма клуначак, яго адразалі. У матак забіралі з рук грудных дзяцей і кідалі проста ў снег.
Нарэшце мы сяк-так пагрузіліся. У вагон загналі столькі людзей, што нават стаць не было дзе. Дзверы наглуха забілі і ноччу нас павезлі невядома куды. Усе паціху гаварылі, што мы едзем на верную смерць.
У вагоне стаяла невыносная духата. Людзей мучыла смага, а вады не было. Асабліва цяжка прыходзілася дзецям. У нашым вагоне некалькі мальшоў не вытрымалі і памерлі, мусіць, яны задыхнуліся ад цяжкага паветра. Калі цярпець стала немагчыма, мужчыны праламалі ў сцяне невялікую адтуліну. Усе былі рады, што цяпер можна падыхаць свежым паветрам.
I вось эшалон стаў. Людзі хацелі выскачыць з вагона, каб набраць вады ці снегу. Нямецкі канваір так грозна крыкнуў, што ніхто не адважыўся гэта зрабіць. Потым нас зноў павезлі. Цягнік ішоў надта марудна, тузаўся то ўперад, то назад, часта спыняўся. На адной станцыі немцы дазволілі набраць вады. Канчаўся люты, снег раставаў і ўтвараліся лужыны. Вада ў іх была мутная і нясмачная. Але людзі рады былі і такой.
Хоць горла прамочым,- казалі яны.
Праз некалькі хвілін пачуўся свісток, і нас загналі ў вагоны. Зноў забілі дзверы і павезлі далей.
Цягнік спыніўся ля якогасьці балота. Людзей выгрузілі з вагонаў і пагналі ўперад. Па ўсім відаць было, што тут раней былі такія ж няшчасныя, як і мы. Паабапал дарогі валяліся розныя рэчы, чалавечыя трупы.
Ад голаду і смагі людзі так аслабелі, што ледзь рухаліся. Калі хто знясільваў і не мог ісці, таго нямецкія канваіры цкавалі сабакамі.
Прыгналі нас у спаленую вёску. Яна навокал была абнесена калючым дротам. Па краях стаялі вышкі. На іх знаходзіліся нямецкія вартавыя, якія пільна сачылі, каб ніхто не ўцёк. Размясціліся на снезе, будынкаў ніякіх не было. Зварыць страву таксама не было дзе. Людзі курчыліся ад холаду, вохкалі і плакалі.
Сястру Кацю мучыў тыф. Яна кідалася, станала. Маці пайшла шукаць больш зацішнае месца. Каля аднаго хлява яна знайшла кучу гною. Мы хутчэй узяліся раскопваць яго. На дне ён быў цёплы, і з яго ішла пара. Разаслалі коўдру, палажылі сястру і яе двое маленькіх дзетак і прыкрылі зверху лахманом.
Тры дні пратрымалі нас пад адкрытым небам. На чацвёрты дзень зноў загадалі збірацца. Пехатой пагналі далей. У дарозе прыйшлося наглядаць шмат жудасных малюнкаў. Вось ідзе маладая жанчына з дзіцем, а побач з ёю бабуля. Немцы дзіця перадалі бабулі, а матку забралі. Другая маці не хацела аддаць дзіця, яго тут жа забілі. Былі і такія выпадкі. Калі жанчына знясільвалася і садзілася адпачыць, то пракляты фрыц забіваў яе, а дзіця кідаў на абочыну дарогі ў снег. Мы раз бачылі, як вароны дзяўблі вочы ў такога, яшчэ жывога дзіцяці.
Я змарыўся і ледзь ішоў. Даволі было трохі адстаць, як канваір цкаваў сабакам. Сабака рваў на мне вопратку і кусаў за ногі. Акрамя таго, мяне некалькі разоў білі палкамі. Я думаў, што выб"юся з сілы, упаду і тады мяне скінуць з дарогі на страшную смерць. Але я ўсё-такі дацёгся да астаноўкі.
Нас загналі ў балота, за калючую агарожу. Тут было таксама, як і на першым месцы: валяліся розныя рэчы і забітыя людзі. Прабылі мы тут нядоўга. Адсюль нас павезлі далей на машынах. Нідзе не відаць было ні жыхароў, ні вёсак.
Нам загадалі злазіць. Каця ўжо зусім не магла ісці. У яе быў вялікі жар. Яна гаварыла абы-што. Разам з другімі хворымі немцы пакінулі яе з дзецьмі, а нас пагналі далей пешшу.
Дваццаць пяць кіламетраў брылі мы галодныя і халодныя. Многія падалі і не ўставалі. Ноччу прыгналі ў лес. Мы паселі на зямлю.
Мы-то прыйшлі, а што сталася з Кацяй? - казала мама плачучы. Мы маўчалі - усім было шкада сястру.
Ноччу нехта падабраў і прывёз у лагер Кацю з дзеткамі. Мы вельмі ўзрадаваліся, калі ўбачылі яе. Яна ледзь трымалася на нагах - хвароба яе была ў разгары. Збудавалі маленькі буданчык і палажылі ў ім сястру з дзецьмі. Самі ляглі каля будана. Мы так стаміліся, што, нягледзячы на холад, хутка заснулі.
Раніцой я прачнуўся і не мог узняцца: нас прысыпаў снег. Сяк-так выбраўся. Вылезлі і астатнія.
Збегай, сынок, пашукай сухога галля. Распалім агонь і пагрэемся,- сказала мама.
Я пусціўся ў пошукі. Іду і бачу - там ляжаць двое адубянелых людзей, там чацвёра. Як ляглі адпачыць, так і не падняліся. Шмат людзей замерзла ў гэтую сцюдзёную ноч.
Але пагрэцца нам не давялося. Немцы не дазволілі распальваць вогнішчы. Адну цётку, якая расклала агеньчык, немец закалоў штыком. Па другіх «самавольшчыках» стралялі з аўтаматаў. У многіх не было цёплай вопраткі, стаптаўся абутак. У іх адмярзалі рукі, ногі, вушы.
Пацягнуліся дні цяжкай няволі. Нечуваныя пакуты і здзекі прыйшлося перажыць нам.
Іншы раз немцы строілі нас у шарэнгу і праз агарожу кідалі хлеб. Людзі хапалі яго. Каму ўдавалася, у таго стралялі. Часта рабілі і так. Калі людзі ўлягуцца спаць, немцы наставяць мін, а на міны накладуць хлеба. Як толькі хто падыходзіў да хлеба і хацеў узяць, міна ўзрывалася, і чалавек узлятаў угору.
Людзі мерлі як мухі. Іх выкідвалі ў канавы ці ямы.
Аднойчы пад вечар немцы забегалі каля дротавай загарадкі. У іх быў спалоханы выгляд. Потым па лагеры прайшлі нямецкія сувязісты, якія зматвалі кабель. Па ўсім відаць было, што яны збіраюцца адступаць.
Ноччу мы заснулі, а ўранні глядзім - нідзе ніводнага немца. Усе адразу кінуліся на другі бок набраць дроў. Але дарога была замініравана. Некалькі чалавек узарвалася на мінах.
У поўдзень у лагер прыйшлі пяць нашых разведчыкаў. Колькі было радасці, калі мы ўбачылі сваіх воінаў-вызваліцеляў! Людзі абдымалі іх і цалавалі.
Разведчыкі агледзелі агарожу і сказалі: нікому не выходзіць, таму што ўсё наўкола замініравана.
Праз некаторы час прыйшоў узвод мінёраў і размініраваў дарогі і лагер. Мінёры сказалі таксама, што павінны прыйсці машыны. Але людзі не чакалі машын і разыходзіліся хто куды. Кожнаму хацелася хутчэй дабрацца да сваіх. Тыя, што не маглі ісці, засталіся. Такіх набралася вельмі шмат. У азарыцкім лагеры смерці знаходзілася некалькі дзесяткаў тысяч чалавек.
Тых, хто застаўся, размеркавалі па вёсках. Нам выдалі ваенны паёк: сухары, кансервы, цукар, тлушчы. Праз некалькі дзён адправілі па сваіх раёнах, і мы зноў вярнуліся дадому - толькі не ўсе.
МІША ДЗЯТЛАЎ (1930 г.)
Вёска Змяёўка,Гомельская вобласць.
ДАРОГА Ў АТРАД
Наша вёска Ягадка стаяла каля самага лесу. Як наступалі немцы, дык пасля баёў там заставалася шмат зброі. Я і надумаўся збіраць яе для партызанаў. Але аднаму рабіць гэта было страшнавата. Аб сваім намеры я расказаў суседскаму хлопчыку Марату Добушу, які сябраваў са мною.
Вечарам таго ж дня мы ўзялі торбы і накіраваліся на «работу». Прайшлі агародамі - і ў лес. На ўскрайку спыніліся, прыслухаліся і пайшлі далей. Для смеласці трымаліся паблізу адзін ля аднаго. Неўзабаве мы наткнуліся на кучу гранат, якія ляжалі пад маладой развесістай елачкай. Мы аж затрэсліся: гэтулькі зброі мы яшчэ не бачылі!
Потым мы зноў падаліся ў пошукі. У адным месцы знайшлі станковы кулямёт, каля якога ляжаў забіты чалавек, уткнуўшыся тварам у зямлю. Ля правага вуха яго чарнелася маленькая дзірачка. Кроў, якая цякла з раны, паспела засохнуць. Вакол кулямёта валяліся адны гільзы. Відаць, кулямётчык да апошняга патрона вёў агонь і як герой загінуў у барацьбе з немцамі. Мы наказалі дзеду Сідаровічу Пракопу. Той употай зрабіў труну і прынёс яе ў лес. Мы дапамаглі яму выкапаць магілу і пахаваць героя-кулямётчыка. Дакументаў пры ім ніякіх не было, і мы не даведаліся, якое яго прозвішча і адкуль ён родам.
Кулямёт мы прыцягнулі ў вёску і схавалі каля нашай хаты ў старым склепе. Потым знайшлі яшчэ ручны кулямёт, тол, бікфордаў шнур. Усё гэта занеслі туды ж. Хутка наш склеп ператварыўся ў склад зброі.
У вёску пачалі прыязджаць партызаны. Яны цішком дапытваліся, у каго ёсць зброя.
Аднаго разу яны прыехалі ноччу і пачалі стукаць у дзверы. Маці перапалохалася: яна думала, што гэта паліцаі.
ГІадпільнаваўшы, калі Левановічы пайшлі на поле, мы кінуліся ў разведку. Мы кружыліся каля хаты з такім выглядам, нібы што згубілі і цяпер шукаем. Пасля доўгіх пошукаў мы заўважылі, што ў адным месцы на прызбе зямля была нібы крыху свяжэйшая. Я ўзяў кавалак тоўстага дроту і пачаў ім торкаць. Хутка ён застукаў аб нешта цвёрдае. Гэта была скрынка.
Вярнуліся мы дадому радасныя і пачалі чакаць вечара. Як толькі сцямнела, я і Марат падкраліся да Левановічавай хаты, асцярожна адкапалі скрынку і прынеслі да нас. Праз дзень прыехалі партызаны і забралі яе. У гэты прыезд мы аддалі ім і кулямёты. Партызаны ад душы падзякавалі нам за дапамогу.
Праз некаторы час немцы зрабілі налёт на вёску. Яны схапілі нашых бацькоў. Мы зразумелі, што немцы даведаліся аб нашай сувязі з партызанамі. Я і мой брат Толя паспелі ўцячы. Прыбеглі ў лес, які быў зараз жа за агародамі. Ва ўмоўленым месцы нас ужо чакаў Марат. Адсопшыся крыху, мы сталі наглядаць, што робіцца ў вёсцы. Мы бачылі, як забіралі нашых бацькоў і павялі ў падвал лесапільнага завода. Мы знаходзіліся недалёка ад іх і не маглі нічым дапамагчы. Ад гэтага было вельмі крыўдна і балюча, і мы заплакалі. Бацькі, вядома, нічога не выдалі нямецкім катам. Пазней мы даведаліся, што нашых бацькоў і многіх жыхароў вёскі расстралялі.
I вось я, Толя і Марат сталі круглыя сіроты. Вяртацца ў вёску было небяспечна - нас таксама маглі схапіць і расстраляць. У нас была адна дарога - у партызаны. I мы ўсе трое падаліся ў атрад Беражнёва.
ШУРА НЯМІРКА (1932 г.)
г/п Бярэзіна.
ВЫБУХ НА ВЫШЦЫ
Мы жылі ў вёсцы Раўнаполле, каля Рудзенска. Канец нашай вёскі ўпіраецца ў самую чыгунку. Мы заўсёды любілі гуляць на чыгунцы. Прыйшлі немцы і забаранілі нам хадзіць па ёй. А крыху пазней, калі ў раёне з"явіліся партызаны, немцы пабудавалі ўздоўж чыгункі доты і вышкі. Адна такая вышка была насупраць нашай вёскі. На ёй дзень і ноч знаходзіліся два немцы з кулямётам. 3 акна нашай хаты відаць было, як яны пільна пазіралі навакол.
3 другога боку ад вёскі быў лес. У ім часта бывалі партызаны з атрада «За Радзіму». Я пазнаёміўся з імі, калі хадзіў у ягады. Камандзір атрада Ганчароў, убачыўшы мяне першы раз, падрабязна распытаў, хто я такі і адкуль. Я расказаў, што сірата, жыву ў цёткі Пелагеі, а цяпер прыйшоў у ягады. Ён уважліва выслухаў мяне і спытаў, ці ёсць у вёсцы немцы.
Мы ў лесе часта знаходзілі схаваную зброю. Некаторыя хлопцы бралі сабе, некаторыя проста ведалі, дзе яна ляжыць. Калі я перадаў ім просьбу камандзіра, яны дапамаглі мне сабраць каля сотні гранат, трыццаць вінтовак і ручны кулямёт Дзегцярова. Калі я ўсё гэта перадаў камандзіру, ён ласкава сказаў:
Немцы часцей сталі наязджаць у вёску. Яны забіралі збожжа, вопратку, сала, курэй, дашчэнту спалілі вёскі Рыбцы разам з людзьмі, Луцішчы, Зазерку і іншыя. Немцы забілі нашых суседзяў Лук"янавых. Помню, калі я ўвайшоў у хату, яны ляжалі, распластаўшыся на падлозе. Упершыню ў жыцці бачыў я забітых людзей. Мне зрабілася страшна, і па спіне папаўзлі халодныя мурашкі.
Я хуценька выбег з хаты.
Ноччу людзі ўцяклі ў лес, да партызан. Я так сама парашыў пайсці.
Камандзір узвода Валодзя Осіпчык, малады хлопец, спытаў мяне:
На наступны дзень я зноў прыйшоў да іх. Маладзейшы стаяў каля кулямёта, а старэйшы корпаўся каля печкі. Я папрасіў закурыць. Старэйшы дастаў цыгарэту і на ламанай рускай мове сказаў, каб я прынёс яму дроў.
Я злез з вышкі, назбіраў кавалкаў дошак, што валяліся навокал, і прынёс ім.
Я падышоў да чыгункі. Тут знайшоў кавалак дроту і зрабіў з яго кручок. Назбіраўшы дроў, стаў паднімацца на вышку. На адным слупе я заўважыў шчыліну, хутка ўткнуў у яе кручок і замацаваў так, каб ён не вываліўся. Затым я ўзнёс дровы і кінуў іх каля печкі. Немцы ўзрадаваліся і далі цыгарэту. Закурыўшы, я пачаў спускацца. Сэрца маё моцна калацілася, але я стараўся трымаць сябе ў руках. Параўняўшыся з кручком, я хуценька падвесіў тол і нямецкай цыгарэтай падпаліў шнур. Уніз спускаўся хутка, бо баяўся, каб тол не ўзарваўся раней, чым я паспею сысці з вышкі.
Апынуўшыся на зямлі, я пайшоў хуткім крокам, а потым не выцерпеў і кінуўся подбегам. Бег і думаў: «А што, калі не ўзарвецца?» Але не паспеў я адбегчы і гоні, як раздаўся страшэнны выбух. Я азірнуўся і ўбачыў, як угору ўзняліся слуп чорнага дыму і кавалкі дрэва. Мяне ахапіў яшчэ большы страх, і я з усіх сіл памчаўся ў лес. Адтуль пайшоў у пасёлак Баравыя, кіламетраў за пяць ад чыгункі, дзе чакалі партызаны. Убачыўшы мяне, запыханага і ўсхваляванага, Осіпчык спытаў:
ВІЦЯ ПІСКУН (1931 г.)
Вёска Раўнаполле,Рудзенскі раён.
МУЖНАСЦЬ
У пачатку вайны мы выехалі з Мінска і пасяліліся ў пасёлку Выжары Смілавіцкага сельсавета Рудзенская раёна. Тут жылі многія партызанскія сем"і.
У навакольных лясах дзейнічаў партызанскі атрад Зельнікава. Мая мама трымала з ім сувязь, ёй давалі лістоўкі, а я са сваімі сяброўкамі разносіла іх па вёсках.
Раз мы сабраліся каля лесу і пачалі гуляць “у партызаны”. У час гульні прыбег хлопчык Віця і кажа мне:
Праз некалькі хвілін на вуліцы заскрыпеў снег.Я глянула ў акно. Да хаты пад"ехалі сані. На іхсядзелі сем паліцаяў. Убачыўшы мяне, адзін з іхкіўнуў пальцам, каб я выйшла. Я апранулася іпайшла. Слёз маіх як і не было. Як мага спакайней спытала, што ім патрэбна ад мяне.
Мяне прывезлі ў Смілавічы і пасадзілі ў пакой,у якім сядзела мама. Я вельмі ўзрадавалася, штоўбачыла яе. 3 ёй мне было зусім не страшна.
Хутка сцямнела, і мы ляглі на нары. Але неспалася. Мама абняла мяне за шыю і доўганавучала, як я павінна трымацца і што гаварыць надопыце. «Адказвай на такія пытанні,- гаварылаяна,- на якія можна. Што ж датычыцца партызан, дык ты нічога не чула і не бачыла. Калі будуцьбіць, не плач і маўчы. Пакажы, што ты не з плаксівых». Я сказала, каб мама не турбавалася: я хоцьі малая, але ведаю, што да чаго.
Назаўтра нас дапытвалі: спачатку маму, потыммяне. У мяне паліцаі дамагаліся даведацца, дзепартызаны, колькі іх, дзе змяшчаецца штаб, якое ўзбраенне і іншае. Я адказвала адно і тое ж:
Наш рускі чалавек, а дапамагае немцам. Якая ганьба! Як агідна на яго глядзець. Цяпер нам не мінуць шыбеніцы, абавязкова выдасць нас.
Надзеі на вызваленне не было. Мы сталі чакаць свайго канца. Мама часта паўтарала: “Хутчэй бы скончылася ўсё гэта”.
Наступнай раніцай з суседняй камеры да нас данесліся злосныя крыкі. Я зацікавілася і падышла да сцяны. Крыкі паўтарыліся яшчэ мацней. Сценка дашчаная, і ў ёй была шчыліна. Я перамагла страх і прыпала да яе. Тое, што я ўбачыла, прымусіла мяне задрыжаць усім целам. У камеры было чацвёра: нямецкі афіцэр, перакладчык і два канваіры. Перад імі стаяў малады хлапец. Выгляд меў ён жудасны: увесь у крыві, пад вачыма сінякі, замест вопраткі матляліся адны лахманы. Раскудлачаныя валасы пасмамі звісалі на лоб. За яго спіной, на дзвярах камеры, была выразана пяціканцовая зорка. Паказваючы на гэтую зорку, афіцэр праз перакладчыка пытаў:
Калі ўсё сціхла, я зноў глянула ў шчыліну. Хлапец, сабраўшы апошнія сілы, прыўзняўся на руках і сказаў так гучна, каб, відаць, яго пачулі другія зняволеныя ў суседніх камерах: «Бывайце, таварышы, я паміраю за Радзіму! Адпомсціце за мяне...»
Канваіры падхапілі яго, выцягнулі на двор і кінулі ў канаву, якая была за баракам.
Апоўдні пачуліся крыкі ў камеры з другога боку. Праз такую самую шчыліну я ўбачыла, што дапытвалі бабульку гадоў васьмідзесяці. Немец на ламанай рускай мове гаварыў:
Я не магла глядзець, а толькі чула стогны бабулі. Калі яна была мёртвая, яе выкінулі ў канаву, дзе ляжаў невядомы хлапец.
Праз дзень нас выпусцілі. Калі нам сказалі, што мы можам ісці дадому, мы не паверылі сваім вушам. Мы чакалі смерці, а нам кажуць:
Вярнуўшыся ў атрад, мы пайшлі да камандзіра. Мама пра ўсё расказала яму і на чым свет стаіць пачала лаяць здрадніка Сазонава. Камандзір атрада перапыніў яе і сказаў:
Дарэмна лаеш яго.
Чаму дарэмна? - абурылася мама.
Ваша шчасце, што там быў Сазонаў.
Што вы гаворыце? - здзівілася мама.
Камандзір спакойна растлумачыў:
Сазонаў – не здраднік. Ён падпольшчык. І гэта ён дапамог вам вызваліцца.
Мы ўсё зразумелі. Мама вінавата сказала:
Мы засталіся ў атрадзе. Праз некалькі дзён пачулі, што немцы расстралялі падпольшчыка Сазонава. Мама і я вельмі шкадавалі яго.
ПОЛЯ НІКАЛАЕВА (1933 г.)
Г. Мінск, вул. Іванаўская, 36.
