Дмитрий Алексеевич Леонтьев Очерк психологии Из книги Юридическая психология [С основами общей и социальной психологии] автора Еникеев Марат Исхакович

Дмитрий Алексеевич Леонтьев Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой

2.7. Смысловая регуляция как конституирующая функция личности. Смысл в структуре личности Будучи личностью, человек выступает как автономный носитель и субъект общественно выработанных форм деятельностного отношения к миру (подробнее см. Леонтьев Д.А., 1989 а). Это качество

А. Н. Леонтьев Леонтьев полагал, деятельность порождает сознание. «Первоначальное сознание существует лишь в форме психического образа, открывающего субъекту окружающий его мир, деятельность же по-прежнему остается практической, внешней. На более позднем этапе

Российский психолог, доктор психологических наук, профессор факультета психологии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, заведующий лабораторией проблем развития личности лиц с ограниченными возможностями здоровья Московского городского психолого-педагогического университета.

Представитель научной династии российских психологов: сын А. А. Леонтьева, внук А. Н. Леонтьева.

Директор Института экзистенциальной психологии и жизнетворчества (Москва). Специалист в областях психологии личности, мотивации и смысла, теории и истории психологии, психодиагностики, психологии искусства и рекламы, психологической и комплексной гуманитарной экспертизы, а также в области современной зарубежной психологии. Автор более 400 публикаций. Лауреат премии Фонда Виктора Франкла г. Вены (2004) за достижения в области ориентированной на смысл гуманистической психотерапии. Редактор многих переводных книг ведущих психологов мира. В последние годы разрабатывает вопросы нетерапевтической практики психологической помощи, профилактики и фасилитации личностного развития на основе экзистенциальной психологии.

Видео:

Текст интервью:

(00.00.) Дмитрий Алексеевич, добрый день. Спасибо Вам большое, что согласились дать нам интервью. И первый вопрос об успехе. Вы добились в научной сфере практически всех возможных высот. Вы профессор, доктор психологических наук, Вы преподаете в лучших вузах России.
Скажите, пожалуйста, считаете ли Вы себя успешным человеком?

Дмитрий Леонтьев: Наверное, не по этому. Потому что высоты определяются не званиями, ни местом работы, ни должностями, высоты в науке определяются результатом. Результаты? С одной стороны, я получаю много обратной связи от разных людей, которые говорят о том, что им важно и нужно. С другой стороны, я сам сильно недоволен всем тем, что я делаю. Все зависит от критериев сравнения. И во многом – это наш выбор, какую себе ставить планку, с чем мы сравниваем то, что у нас реально есть. Это во многом связано и с тем, как мы решаем проблему счастья. Легко стать счастливым, если установить планку пониже, желания сделать более скромными, и критерии сравнения тоже сделать более скромные. Тогда легко оказываться на уровне, и даже выше уровня этих критериев. Если стремишься к чему-то более высокому, более неординарному, то труднее этого добиться. И разные люди предпочитают здесь разные стратегии.
Вообще я не очень люблю слово успех.

(01.52) Это очень такой распространенный критерий.

Дмитрий Леонтьев: Это очень распространенный критерий. Мудрые люди ощущали и говорили о том, что что-то не так вообще с самим понятием успеха. В частности, Виктор Франкл писал об этом. Но сравнительно недавно психологи разобрались, что именно не так. Я имею в виду авторов теории самодетерминации Эдварда Деси и Ричарда Райана. Благодаря которым у нас, в общем, сейчас в психологии мотивации укоренилось и играет большую роль разведение мотивации внешней и внутренней. Различение того, что мы делаем ради интересов и удовольствия от самого процесса, и то, что мы делали бы просто независимо от любых внешних факторов, потому что нам это нравится. Это так называемая внутренняя мотивация. А внешняя мотивация – это то, что мы делаем, чтобы что-то в результате за это получить какие-то уже другие, не имеющие отношения к самой идейности блага, чтобы нас кто-то поощрил, или избавиться от неприятностей. При этом сам процесс, то, что именно мы делаем, роли не играет. Вот это так называемая внешняя мотивация.
И большая часть жизни современного продвинутого прогрессивного человечества основана на внешней мотивации. Правда сейчас идет движение его в обратную сторону, и люди все больше и больше начинают обращать внимание на то, нравится ли им то, что они делают. Но, тем не менее, сейчас чисто количественно преобладает внешняя мотивация. И в школах учеба ради оценок, ради балов ЕГ чисто внешняя мотивация, которая отбивает интерес к сути, интерес к самому процессу. И работа.… Считается почему-то, что управление с помощью материальных благ, вознаграждений, таких вещей, как слава, успех, признание,… Что это означает? Это означает, что я сам не могу точно знать, хорошо ли то, что я делаю, но если мне говорят, что это хорошо, молодец, правильно, отлично, значит, все хорошо. Я завишу от других. Я сам не могу никак оценить собственную работу. Все оказывается в руках тех, кто меня оценивает. И оказывается, что внутренняя и внешняя мотивация очень по-разному влияют на наше развитие, на наше психологическое благополучие.
Если мы успешно добиваемся тех целей, которые мы ставим себе сами, которые связаны с нашей внутренней мотивацией, этот успех делает нас счастливее. Но если мы успешно добиваемся целей, которые ставят нам извне, и которые оцениваются извне, цели связанные с внешними мотивами, слава, богатство, успех, то достижение этих целей не делает нас счастливее.
Вот один из таких главных парадоксов. И много исследований в последние годы на эту тему убедительно подтверждают, что вот это разведение внутренней и внешней мотивации играет огромную роль в нашей жизни. И что успех, как категория, чисто внешняя мотивация, это палка о двух концах.
С одной стороны, она дает нам безусловные определенные блага, но психологически она во многом подрывает наше благополучие, внутреннее, и гармонию с самим собой.
Я всегда старался делать то, что мне нравится, то, что мне самому интересно. Я считаю большим моим счастьем то, что я действительно всю жизнь занимаюсь тем, что мне самому лично интересно.

(05.48) Можете сформулировать 3 правила успеха от Дмитрия Леонтьева?

Дмитрий Леонтьев: Я не хочу формулировать правила успеха. Не надо стремиться к успеху. Это первое правило успеха. Делать то, что тебе нравится. Доверять самому себе, доверять внутренним ощущениям, но доверять ощущениям можно при условии, что ты развиваешь в себе чувствительность к своим внутренним состояниям, к тому, что ты делаешь.
Потому что слишком большая уверенность в себе приводит к снижению чувствительности. К тому, что на самом деле с тобой происходит. Если ты заранее в себе априори уверен, и не сомневаешься, то ты не понимаешь, что на самом деле с тобой происходит. Ты идешь вперед через все стены, ломишься, не сомневаясь, что то, что ты делаешь, заведомо правильно, и при этом плохо понимаешь, что реально происходит.
Самая важная вещь, это быть чувствительным не столько к мнению и оценкам других людей, сколько к тому, что реально происходит с тобой вокруг тебя.

(07.08) Что значит для Вас счастье? И как стать счастливым?

Дмитрий Леонтьев: Я много занимался этим вопросом. Последние 30 лет в мировой психологии огромное количество исследований экспериментальных, которые достаточно убедительно показывают, от чего счастье зависит, от чего оно не зависит, в какой степени оно связано с внешними обстоятельствами, и в какой степени с тем, что в наших руках.
Оказывается, что мы сильно недооцениваем возможности собственного влияния на наше счастье. И переоцениваем влияние каких-то внешних объективных обстоятельств. Оно в основном в нас, оно в основном внутри нас. Оно связано не столько с какими-то внешними факторами, сколько с тем, что мы выбираем, какие отношения и с какими людьми мы устанавливаем, и как, в очень большой степени.
Но если совсем коротко, счастье может быть разного качества, разного уровня. Может быть такое простенькое счастье, дети. Детей легко сделать счастливыми. У них не очень большие запросы, их ожидания обычно не так трудно удовлетворить. Счастье, это если коротко, это состояние некоторого совпадения, или дистанция между желаемым и реальным, между тем, что есть, и тем, что мы хотим. Это зависит от двух вещей. От того, насколько нам удается приблизится к тому, что мы хотим, и от того, что мы хотим.

(08.48) Если привести пример, я недавно провел небольшую статистику в интернете. Сложил количество людей, которые покидают эту жизнь благодаря воздействию алкоголя, наркотикам, суициду. Получилось, что это примерно 7 млн. человек в год на планете. Ведь они тоже к счастью стремятся. В чем их ошибка, этих людей?

Дмитрий Леонтьев: Судить людей как-то не очень … Я бы здесь не говорил об ошибке, это слишком сильное слово. Потому что может быть, это ошибка, или такие вещи, как везение, невезение, благоприятные, неблагоприятные обстоятельства. Это тоже никто не отменял. Если где-то происходит какое-то торнадо, и гибнет несколько тыс. человек в стихийном бедствии, нельзя говорить о том, что кто-то сделал ошибку из погибших. Не повезло ему в данном случае. Но, конечно.… Понимаете, Вы хотите, чтобы я дал некоторый универсальный рецепт. Универсальный рецепт, это не по части психологии. Это по части популистов политиков, которые бьют себя в грудь кулаком, что они сделают всех счастливыми, они знают, как это сделать. И при этом все политики говорят примерно одно и то же.
Я с одной стороны очень долго могу говорить про разные факторы, которые делают людей более счастливыми, или менее. Это заняло бы очень много времени. Я читаю на эту тему целый курс в университете, по позитивной психологии.
Один из моментов, например, это сравнение с другими. Те люди, которые сравнивают себя с другими, они по данным исследованиям, оказываются менее счастливы, чем те, что не сравнивают себя с другими. Тем, кто оценивает свою жизнь независимо от того, что думают другие. Вот такая маленькая деталь, сравнение, не помогает нам стать счастливыми, наоборот.

(11.35) Такая концепция, которую Виктор Франкл озвучивал, и еще некоторые философы о том, что если человек стремится к счастью, то это становится навязчивой идеей.

Дмитрий Леонтьев: Да. Это верно. Стремиться к счастью, строго говоря, нельзя. Потому что счастье – это разновидность эмоций. А эмоции — это некоторые сигналы обратной связи, которые говорят нам о том, хорошо или плохо идут дела в нашей жизни, все у нас правильно или нет. Состояние счастья, это сигнал о том, что в данный момент все очень близко к идеалу, и реальность именно такая, какая должна быть, и лучше быть не может.
Но что за этим реально стоит, неизвестно. Вопросы могут быть разными. Каковы эти желания, которые получили свое удовлетворение, к чему мы стремимся. Поэтому переживания могут быть у разных людей очень похожие. А стоять за ними могут разные вещи. Кто-то может быть счастлив, у кого-то это могут быть творческие достижения, у кого-то это может быть наркотик.
Наркотики – это способ получения положительных эмоций, минуя жизнь. Неважно, что на самом деле в жизни происходит, главное, что я могу искусственно, химическим способом получить положительные эмоции, и тогда я становлюсь независим от своей жизни. И это то, что происходит, если мы сделаем счастье самоцелью. Если мы стремимся к счастью, мы стремимся к получению сигналов. А если самое главное для нас является не реальная жизнь, а получение положительных сигналов о ней, то возникает естественное желание фальсифицировать эти сигналы, убеждать себя, создавать впечатление, что все хорошо, отлично. А в самой жизни может быть как угодно. Главное – чувствовать себя хорошо.
Вот это вот та психологическая стратегия фальсификации, блокировки, которая неизбежно является следствием той идеи, если мы пытаемся стать счастливыми любой ценой, получать эти положительные сигналы. Самой короткий путь, короткое замыкание, как говорил Мартин Селигер, один из крупнейших исследователей в этой области. Есть много форм коротких замыканий, которые позволяют нам получать эти сигналы, независимо от того, что реально в жизни происходит. И это очень нездоровый путь. Да, безусловно, Франкл был одним из тех, кто очень четко это сформулировал и подчеркнул, что не может быть счастье целью. Счастье может быть только побочным продуктом реализации смыслом. А за несколько десятилетий до Франкла именно с таких же позиций практически критиковали идею принципа счастья русские религиозные философы, Соловьев, Талиев, Веденский, Бердяев. Бердяев подробнее всех анализировал как раз эту дилемму смысла – счастья. И он противопоставлял как раз идею счастья и идею направленности на смысл. И по сути, то, что развивал чуть позже Виктор Франкл, оно практически совпадает с теми позициями великих философов начала 20 века.

(15.18) Дмитрий Алексеевич, наверное, не ошибусь, если скажу, что на сегодняшний день Вы один из самых авторитетных специалистов в России в вопросе смысла жизни человека. В своей книге «Психология смыслов» Вы пишете, что работали над материалами этой книги в течение 20 лет. Скажите, пожалуйста, как и почему Вы выбрали тему смысла для столь тщательного изучения?

Дмитрий Леонтьев: Вы знаете, во многом это связано с традициями нашей психологической школы, в которой я формировался и развивался. Понятия личностного смысла было одним из центральных понятий, которые были именно в академической психологии очень подробно разработаны моими учителями, в том числе моим дедом, который много сделал для появления этого понятия. И я еще в студенческие годы этим увлекся, и обнаружил целый ряд таких белых пятен.… С одной стороны очень много важных каких-то вещей, связанных с понятием смысл, с другой стороны, много каких-то недоделок. И я стал продолжать эту работу, отталкиваясь от работ многих старших коллег, учителей, в том числе моего деда, еще со студенческих лет, начиная с дипломной работы. И я стал пытаться соединить и посмотреть разные подходы к смыслу, разные традиции, и стал изучать разные подходы, и не только в психологии, но и за пределами психологии. В своей кандидатской диссертации я описал более 20 разных подходов к смыслу мировой психологии разных теорий. Эта тема оказалась такой большой, такой неисчерпаемой, что сейчас уже не 20, сейчас уже 30 лет практически. Это конечно не единственная тема, которой я занимаюсь, но остается в центре моих интересов. Она большая, она неисчерпаемая, и делать еще много.

(17.42) Можно ли просто ответить на вопрос, в чем смысл жизни человека, Ваш личный опыт в переработке такого пласта теории

Дмитрий Леонтьев: Нельзя ответить вообще, в чем смысл жизни человека. Можно ответить только на вопрос, в чем смысл жизни конкретного человека. И может дать ответ только один этот человек. Потому что нет общего смысла жизни.
Про это еще писал на эту тему Лев Толстой в его книге «Исповедь». Это один из первых источников таких, связанных с философским осмыслением проблемы смысла. И основные вещи, к которым пришел Лев Николаевич Толстой, они сохраняют свою значимость, они во многом оказываются ключевыми для понимания смысла.
Две вещи. Первое, что понял Толстой, это то, что нельзя задавать вопрос о смысле жизни вообще. А только о смысле жизни конкретного человека. И второе. Что это не некоторая интеллектуальная конструкция, нельзя на этот вопрос ответить словами, а только самой жизнью. Сначала, говорил Лев Толстой, жизнь должна быть осмыслена, наполнена смыслом, а во вторую очередь – разум, чтобы это понять. Последовательность именно такая. Сначала должна быть некоторая осмысленность того, что ты реально делаешь. А уже во вторую очередь, как-то это попытаться сформулировать в словах не в обратном порядке. Обратный порядок не работает. Пытаться решить это, как интеллектуальную задачку, а в чем же смысл жизни? А вот, смысл жизни в этом, значит, буду так жить. Так не работает. Это говорил Лев Толстой. И это подтвердили многие после него.

(19.36) Если человек чувствует ощущение бессмысленности, это становится достаточно часто таким состоянием, с чего начать? Как действовать в этой ситуации?

Дмитрий Леонтьев: Я бы сказал, что первое — понять, что такое бывает, что это не страшно. Что если есть смысл, то любой дурак может жить. А ты попробуй, поживи, если смысла нет. Это не значит, что его так и не будет. Да, первое, что я бы посоветовал, отнестись к этому как к некоторому вызову. Да, конечно, смысл найти надо, смысл искать надо, но приходится иногда какие-то периоды и отрезки жизни проходить и проживать и без такого важного ресурса, как смысл. Кто-то из умных людей говорил когда-то, что жизнь – это пьеса с короткими актами, и длинными антрактами. И важно уметь вести себя в антрактах. Пожалуй, это главное.
Понимаете, здесь советы не работают. Я не хочу некоторые рассуждения здесь говорить, потому что не работают здесь советы. Здесь нужно работать с конкретным человеком, с его картиной мира, с его некоторыми действиями. Я бы сказал кроме этого еще, что не надо пытаться решить эту задачу интеллектуально, найти где-то через размышления. А важно развивать чувствительность, если угодно, чувство смысла. Вот что-то делаешь, чувствуешь мое – не мое. Берешься за какую-то работу, неважно по какой причине, и какое это занятие. Или случайно кто-то позвал, или деньги надо заработать. Ощущение мое — не мое. Как-то пытаешься понять, то, что ты делаешь, имеет для тебя смысл, или не имеет? Внутренняя чувствительность, какой-то внутренний компас, найти, что для тебя принесет какой-то смысл, что не принесет. Вот это важная вещь.
Трудно сказать на словах, каким образом это развивать, это вопрос конкретно психотерапевтической и другой работы. Но стратегия именно эта. Через внутреннее ощущение того, что связывает, того, что происходит между тобой и миром. Где твое, и где не твое. Где есть это ощущение. Потому что смысл в самом общем виде, это связь с какими-то общими контекстами. Это связь со всем миром, с другими людьми, с прошлым, с будущим. Если что-то имеет для меня смысл, то оно связано с моей жизнью. Если я ощущаю, что это не имеет для меня смысл, значит, оно никак не связано с моей жизнью. Значит, где-то оно само по себе в стороне от нее.
И если мы начинаем ощущать, что для нашей жизни не безразлично, что имеет смысл, то мы выходим на какие-то более широкие связи. И осмысливаем эту жизнь связанную и связанную. Связанную с какими-то другими контекстами, и связанную внутри себя. То, что она про одно, предсказуемая. Про то, что я делаю сейчас, оно как-то связано с тем, что я делал вчера и то, что я буду делать послезавтра, оно лежит в каком-то общем русле. У маленького ребенка этого нет. У животного этого нет. То, что делает маленький ребенок сейчас, совершенно не зависит от того, что он будет делать через 2 дня, и от того, что он делал вчера. Это отдельные эпизоды. А у человека эти отдельные эпизоды встраиваются, как-то связываются в едино-целую картину. Этим самим жизнь наполняется смысловыми связями внутри себя, и связями с чем-то, чего больше в нашей жизни.

(23.42) Скажите, пожалуйста, как Дмитрий Алексеевич Леонтьев определяет для себя свой смысл жизни личный?

Дмитрий Леонтьев: А никак. Я его чувствую. А словами определять его не хочу. Вот я ощущаю, что жизнь вцелом моя, есть ощущение, что она имеет смысл, она не просто так, она не случайна. Она имеет… Я могу, конечно, если постараться, найти какую-то формулировку, но она все равно будет искусственной. Я не хочу это делать. Слова меняются, а ощущения остаются. Ощущения, что это не зря, что это не просто так.
Есть замечательный такой анекдот про смысл. Очень хороший:
— Скажите, батюшка, я правильно живу?
— Правильно, сын мой! Только зря!
Вот смысл, это значит не зря. И он не имеет никакого отношения к правильности или к успеху. Это ощущение, что не зря, и не просто так. А конкретно, ради чего. Здесь возможны варианты и слова здесь не являются главными.

(24.55) Если я Вас правильно понимаю, что у каждого человека есть свой смысл жизни.

Дмитрий Леонтьев: Да.

А можно ли масштабировать этот вопрос на социальные группы, на общества, на страны, и утверждать, что у каждой социальной группы, страны, есть свой уникальный смысл?

Дмитрий Леонтьев: Сложный вопрос. Но, во-первых, смысл вовсе не уникальный.
Можно говорить так. Я в свое время рассматривал такие вопросы, как вопрос о групповой психологии. Есть такие реальные социальные группы, у них есть какой-то общий для них всех смысл, связанный с тем общим местом, которое эта группа занимает в общей жизни общества, в системе распределения труда, и т.д.
Но вот про реальные группы можно говорить про общий некоторый смысл, который цементирует эту группу. Про какие-то большие общности, вряд ли.

(26.18) Я просто хочу подвести к вопросу о национальной идее.

Дмитрий Леонтьев: У футбольной команды есть смысл, единый, общий, цементирующий. Это единая группа, которая взаимодействует, которая объединена совместной идейностью, у нее есть общий смысл, который всех футболистов объединяет.
Национальная идея, это искусственная конструкция.

(26.44) Просто есть две крайних точки зрения. Одни говорят, что у каждой страны есть своя какая-то миссия, или идея национальная. А есть те, кто утверждает, что ничего подобного нет. Я так понимаю, что Вы ко второму больше склоняетесь?

Дмитрий Леонтьев: У каждой страны есть своя культурная специфика. У каждой страны есть свои особенности образа жизни, у каждой культуры. Потому что есть страны, которые включают в себя много разных культур. И чисто исторически…
Понимаете? Если один человек учился в инженерном вузе, а другой человек учился в филологическом вузе, то первый будет в результате хорошо уметь разбираться с техническим инструментом, а другой будет хорошо и грамотно писать тексты. В силу того, что они этому обучались. И обучение тоже не случайно.
Вот культуры тоже, разные культуры, они специализируются тоже на каких-то разных вещах. Допустим, французы хорошо умеют выращивать вино. Швейцарцы делать часы. Американцы – делать изобретения. Самые разные вещи.

(28.17) А россияне?

Дмитрий Леонтьев: Россияне умеют философствовать, во-вторых, воевать. И, в-третьих, известно, что россияне плохо приспособлены к поточному производству, но хорошо решают нестандартные задачи.
В каждой культуре есть какие-то свои фишки, можно сказать. Но это не имеет никакого отношения к идее. У каждой культуры есть свое лицо. У каждой культуры есть свои сильные конкурентные преимущества, так сказать, и наоборот какие-то слабые места. Именно поэтому, все культуры обречены на взаимодействие, взаимовлияние, на обмен всем тем, что у кого получается. И в конечном итоге, до единства.
Идея… Вы знаете, очень много людям на протяжении всей истории, а особенно последние 100 лет морочили голову разными идеями. Идеями подменяют реальность. И когда говорят об идее, тем самым людей очень часто отворачивают от реальности, затрудняют. … Одна из проблем чисто психологических, это проблема контакта с реальности, понимания связи причины и следствия, понимание того, что к чему ведет, пониманию того, что реально, а что нет, где сказка, где быль.
Как раз одна из проблем, которая характерна для нашей культуры, это некоторые проблемы с различением, где идея, а где реальность, где сказка, где быль. Это как раз одна из таких слабостей российского менталитета. Для нас всегда были идеалы реальнее, чем реальность. И поэтому мы оказались немного в большей степени, чем другие культуры подвержены влиянию идей. А идеи отворачивают от реальности, и уводят от реальности.
Поэтому, мне представляется, что разговоры о национальной идее, которые сейчас идут вместо разговоров о национальной культуре, это разговоры манипулятивные, смысл которых заключается в том, чтобы отвернуть людей от реальности.
Главная проблема, главный дефицит – это понимание реальности. Откуда берутся эти идеи? Эти идеи на самом деле тоже придумываются и сочиняются некоторыми конкретными людьми, которые на самом деле ничуть не лучше этих людей.
И я опять возвращаюсь к тому, что говорил Лев Толстой, Лев Толстой в этом отношении поставил точку 150 лет назад. Невозможно сначала придумать смысл, а потом под него строить жизнь. А надо найти, что в самой жизни осмысленно, и дальше можно это как-то описать, и сформулировать. Вот именно этими словами Льва Толстого я и подытожил разговор о национальной идее.

В статье рассматривается становление понятия мотива в теории А.Н. Леонтьева в соотнесении с идеями К. Левина, а также с различением внешней и внутренней мотивации и понятием континуума регуляции в современной теории самодетерминации Э. Деси и Р. Райана. Раскрыто разведение внешней мотивации, основанной на награде и наказании, и «естественной телеологии» в работах К. Левина и (внешнего) мотива и интереса в ранних текстах А.Н. Леонтьева. Подробно рассмотрено соотношение мотива, цели и смысла в структуре мотивации и регуляции деятельности. Вводится понятие качества мотивации как меры согласованности мотивации с глубинными потребностями и личностью в целом и показывается взаимодополнительность подходов теории деятельности и теории самодетерминации к проблеме качества мотивации.

Актуальность и жизненность любой научной теории, и в том числе психологической теории деятельности, определяются тем, насколько ее содержание позволяет нам получить ответы на вопросы, которые стоят перед нами сегодня. Любая теория была актуальна в то время, когда она создавалась, давая ответ на вопросы, которые были в то время, но не любая сохранила эту актуальность надолго. Теории, которые относятся к живым, в состоянии дать ответы на сегодняшние вопросы. Поэтому любую теорию важно соотносить с вопросами сегодняшнего дня.

Предметом данной статьи является понятие мотива. С одной стороны, это очень конкретное понятие, с другой стороны, оно занимает центральное место в работах не только А.Н. Леонтьева, но и многих его последователей, развивающих деятельностную теорию. Ранее мы уже неоднократно обращались к анализу взглядов А.Н. Леонтьева на мотивацию (Леонтьев Д.А., 1992, 1993, 1999), сосредотачиваясь на таких отдельных их аспектах, как природа потребностей, полимотивация деятельности и функции мотива. Здесь мы, кратко остановившись на содержании предыдущих публикаций, продолжим этот анализ, уделив внимание прежде всего обнаруживающимся в деятельностной теории истокам различения внутренней и внешней мотивации. Мы также рассмотрим взаимоотношения между мотивом, целью и смыслом и соотнесем взгляды А.Н. Леонтьева с современными подходами, в первую очередь с теорией самодетерминации Э. Деси и Р. Райана.

Основные положения деятельностной теории мотивации

Ранее выполненный нами анализ преследовал цель устранить противоречия в традиционно цитируемых текстах А.Н. Леонтьева, обусловленные тем, что понятие «мотив» в них несло чрезмерно большую нагрузку, включая в себя много разных аспектов. В 1940-е гг., когда оно только вводилось как объяснительное, этой растяжимости вряд ли можно было избежать; дальнейшее же развитие этого конструкта привело к его неизбежной дифференциации, появлению новых понятий и сужению за их счет семантического поля собственно понятия «мотив».

Отправной точкой для нашего понимания общей структуры мотивации выступает схема А.Г. Асмолова (1985), выделившего три группы переменных и структур, которые отвечают за эту область. Первая - общие источники и движущие силы деятельности; Е.Ю. Патяева (1983) удачно назвала их «мотивационными константами». Вторая группа - факторы выбора направленности деятельности в конкретной ситуации здесь и теперь. Третья группа - вторичные процессы «ситуативного развития мотивации» (Вилюнас, 1983; Патяева, 1983), которые позволяют понять, почему люди доводят до конца то, что они начали делать, а не переключаются каждый раз на все новые и новые соблазны (подробнее см.: Леонтьев Д.А., 2004). Таким образом, главный вопрос психологии мотивации «Почему люди делают то, что они делают?» (Deci, Flaste, 1995) распадается на три более частных вопроса, соответствующих этим трем областям: «Почему люди вообще что-то делают?», «Почему люди в данный момент делают то, что они делают, а не что-то другое?» и «Почему люди, начав что-то делать, обычно доводят это до конца?». Понятие мотива чаще всего используется для ответа на второй вопрос.

Начнем с основных положений теории мотивации А.Н. Леонтьева, более подробно рассмотренных в других публикациях.

1. Источником человеческой мотивации служат потребности. Потребность есть объективная нужда организма в чем-то внешнем - предмете потребности. До встречи с предметом потребность порождает только ненаправленную поисковую активность (см.: Леонтьев Д.А., 1992).
2. Встреча с предметом - опредмечивание потребности - превращает этот предмет в мотив целенаправленной деятельности. Потребности развиваются через развитие их предметов. Именно благодаря тому, что предметами человеческих потребностей выступают предметы, созданные и преобразованные человеком, все человеческие потребности качественно отличаются от иногда сходных с ними потребностей животных.
3. Мотив - это «тот результат, то есть предмет, ради которого осуществляется деятельность» (Леонтьев А.Н., 2000, с. 432). Он выступает как «...то объективное, в чем эта потребность (точнее, система потребностей. - Д.Л .) конкретизируется в данных условиях и на что направляется деятельность как на побуждающее ее» (Леонтьев А.Н., 1972, с. 292). Мотив - это приобретаемое предметом системное качество, проявляющееся в его способности побуждать и направлять деятельность (Асмолов, 1982).

4. Человеческая деятельность полимотивирована. Это означает не то, что одна деятельность имеет несколько мотивов, а то, что в одном мотиве опредмечиваются, как правило, несколько потребностей в разной степени. Благодаря этому смысл мотива является сложносоставным и задается его связями с разными потребностями (подробнее см.: Леонтьев Д.А., 1993, 1999).

5. Мотивы выполняют функцию побуждения и направления деятельности, а также смыслообразования - придания личностного смысла самой деятельности и ее компонентам. В одном месте А.Н. Леонтьев (2000, с. 448) прямо отождествляет направляющую и смыслообразующую функции. На этом основании он различает две категории мотивов - смыслообразующие мотивы, осуществляющие как побуждение, так и смыслообразование, и «мотивы-стимулы», только побуждающие, но лишенные смыслообразующей функции (Леонтьев А.Н., 1977, с. 202-203).

Постановка проблемы качественных различий мотивации деятельности: К. Левин и А.Н. Леонтьев

Различение «смыслообразующих мотивов» и «мотивов-стимулов» во многом сходно с укоренившимся в современной психологии различением двух качественно различных и основанных на разных механизмах видов мотивации - мотивации внутренней, обусловленной самим процессом деятельности, как она есть, и внешней мотивации, обусловленной пользой, которую может получить субъект от использования отчуждаемых продуктов этой деятельности (деньги, отметки, зачеты и много других вариантов). Это разведение было введено вначале 1970-х гг. Эдвардом Деси; соотношение внутренней и внешней мотивации стало активно изучаться в 1970-1980-е гг. и остается актуальным в наши дни (Гордеева, 2006). Деси смог наиболее четко сформулировать это разведение и проиллюстрировать следствия указанного различения в множестве красивых экспериментов (Deci, Flaste, 1995; Deci et al., 1999).

Первым вопрос о качественных мотивационных различиях естественного интереса и внешних давлений поставил в 1931 г. Курт Левин в своей монографии «Психологическая ситуация награды и наказания» (Левин, 2001, с. 165-205). Он подробно рассмотрел вопрос о механизмах мотивационного действия внешних давлений, заставляющих ребенка «осуществить действие или продемонстрировать поведение, отличное от того, к которому его непосредственно тянет в данный момент» (Там же, с. 165), и о мотивационном действии противоположной этому «ситуации, в которой поведение ребенка управляется первичным или производным интересом к самому делу» (Там же, с. 166). Предметом непосредственного интереса Левина выступают структура поля и направление векторов конфликтующих сил в этих ситуациях. В ситуации непосредственного интереса результирующий вектор всегда направлен в сторону цели, что Левин называет «естественной телеологией» (Там же, с. 169). Обещание награды или угроза наказания создают в поле конфликты разной степени интенсивности и неизбежности.

Сравнительный анализ награды и наказания приводит Левина к выводу: оба способа воздействия не слишком эффективны. «Наряду с наказанием и вознаграждением существует еще и третья возможность вызвать желаемое поведение - а именно возбудить интерес и вызвать склонность к этому поведению» (Там же, с. 202). Когда мы пытаемся заставить ребенка или взрослого делать что-то на основе кнута и пряника, главный вектор его движения оказывается направленным в сторону. Чем больше человек стремится приблизиться к не желаемому, но подкрепляемому объекту и начать делать то, что от него требуют, тем больше вырастают силы, толкающие в противоположном направлении. Кардинальное решение проблемы воспитания Левин видит только в одном - в изменении побудительности предметов через изменение контекстов, в которые включается действие. «Включение задания в другую психологическую область (например, перенос действия из области “школьные задания” в область “действия, направленные на достижение практической цели”) может коренным образом изменить смысл и, следовательно, побудительность самого этого действия» (Там же, с. 204).

Можно увидеть прямую преемственность с этой работой Левина оформившихся в 1940-е гг. идей А.Н. Леонтьева о смысле действий, задаваемых той целостной деятельностью, в которую это действие включено (Леонтьев А.Н., 2009). Еще раньше, в 1936-1937 гг., по материалам исследования в Харькове была написана статья «Психологическое исследование детских интересов во Дворце пионеров и октябрят», опубликованная впервые в 2009 г. (Там же, с. 46-100), где подробнейшим образом исследуется не только соотношение того, что мы называем сегодня внутренней и внешней мотивацией, но и их взаимосвязь и взаимопереходы. Эта работа оказалась недостающим эволюционным звеном в развитии представлений А.Н. Леонтьева о мотивации; она позволяет увидеть истоки понятия мотива в деятельностной теории.

Сам предмет исследования формулируется как отношения ребенка к среде и деятельности, в которых возникает отношение к делу и другим людям. Здесь еще нет термина «личностный смысл», но по сути именно он и является главным предметом изучения. Теоретическая задача исследования касается факторов формирования и динамики детских интересов, причем в качестве критериев интереса выступают поведенческие признаки вовлеченности или невовлеченности в то или иное занятие. Речь идет об октябрятах, младших школьниках, конкретно - второклассниках. Характерно, что в работе ставится задача не формирования определенных, заданных интересов, а нахождения общих средств и закономерностей, позволяющих стимулировать естественный процесс порождения активного, вовлеченного отношения к разным видам деятельности. Феноменологический анализ показывает, что интерес к определенным занятиям обусловлен их включенностью в структуру значимых для ребенка отношений, как предметно-инструментальных, так и социальных. Показано, что отношение к вещам изменяется в процессе деятельности и связано с местом этой вещи в структуре деятельности, т.е. с характером ее связи с целью.

Именно там А.Н. Леонтьев впервые использует понятие «мотив», причем очень неожиданным образом, противопоставляя мотив интересу. Одновременно он констатирует и несовпадение мотива с целью, показывая, что действиям ребенка с предметом придает устойчивость и вовлеченность что-то другое, нежели интерес к самому содержанию действий. Под мотивом он понимает только то, что сейчас называют «внешний мотив», в противоположность внутреннему. Это «внешняя самой деятельности (т.е. целям и средствам, включенным в деятельность) движущая причина деятельности» (Леонтьев А.Н., 2009, с. 83). Младшие школьники (второклассники) занимаются деятельностью, которая интересна сама по себе (ее цель лежит в самом процессе). Но иногда они занимаются деятельностью без интереса к самому процессу, когда у них есть другой мотив. Внешние мотивы не обязательно сводятся к отчужденным стимулам вроде отметок и требований взрослых. Сюда же относится, например, изготовление подарка для мамы, само по себе не слишком увлекательное занятие (Там же, с. 84).

Дальше А.Н. Леонтьев анализирует мотивы как переходную стадию к возникновению подлинного интереса к самой деятельности по мере вовлечения в нее благодаря внешним мотивам. Причиной постепенного зарождения интереса к деятельности, ранее его не вызывавшей, А.Н. Леонтьев считает установление связи типа средство-цель между этой деятельностью и тем, что заведомо интересно ребенку (Там же, с. 87-88). По сути, речь идет о том, что в более поздних работах А.Н. Леонтьева получило название личностного смысла. В конце статьи А.Н. Леонтьев говорит о смысле и включенности в осмысленную деятельность как об условии изменения точки зрения на вещь, отношения к ней (Там же, с. 96).

В данной статье впервые появляется идея смысла, прямо связываемая с мотивом, что отличает этот подход от других трактовок смысла и сближает с теорией поля Курта Левина (Леонтьев Д.А., 1999). В завершенном варианте мы находим эти идеи сформулированными несколько лет спустя в посмертно опубликованных работах «Основные процессы психической жизни» и «Методологические тетради» (Леонтьев А.Н., 1994), а также в статьях начала 1940-х гг., таких как «Теория развития психики ребенка» и др. (Леонтьев А.Н., 2009). Здесь уже появляются развернутая структура деятельности, а также представление о мотиве, охватывающее как внешнюю, так и внутреннюю мотивацию: «Предмет деятельности и является одновременно тем, что побуждает данную деятельность, т.е. ее мотивом. …Отвечая той или иной потребности, мотив деятельности переживается субъектом в форме желания, хотения и т.п. (или, наоборот, в форме переживания отвращения и т.п.). Эти формы переживания суть формы отражения отношения субъекта к мотиву, формы переживания смысла деятельности» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 48-49). И далее: «(Именно несовпадение предмета и мотива является критерием для отличения действия от деятельности; если мотив данного процесса лежит в нем самом, это - деятельность, если же он лежит вне самого этого процесса, это - действие.) Это сознаваемое отношение предмета действия к его мотиву и есть смысл действия; форма переживания (сознавания) смысла действия есть сознание его цели. (Поэтому предмет, имеющий для меня смысл, есть предмет, выступающий как предмет возможного целенаправленного действия; действие, имеющее для меня смысл, есть соответственно действие, возможное по отношению к той или иной цели.) Изменение смысла действия есть всегда изменение его мотивации» (Там же, с. 49).

Именно из начального различения мотива и интереса выросло более позднее разведение А.Н. Леонтьевым мотивов-стимулов, лишь побуждающих подлинный интерес, но не связанных с ним, и смыслообразующих мотивов, имеющих для субъекта личностный смысл и в свою очередь придающих смысл действию. Вместе с тем противопоставление этих двух разновидностей мотивов оказалось чрезмерно заостренным. Специальный анализ мотивационных функций (Леонтьев Д.А., 1993, 1999) привел к выводу о неразрывности побудительной и смыслообразующей функций мотива и о том, что побуждение обеспечивается исключительно благодаря механизму смыслообразования. «Мотивы-стимулы» не лишены смысла и смыслообразующей силы, однако их специфика в том, что они связаны с потребностями искусственными, отчужденными связями. Разрыв и этих связей приводит к исчезновению побуждения.

Тем не менее можно увидеть отчетливые параллели между различением двух классов мотивов в теории деятельности и в теории самодетерминации. Интересно, что и авторы теории самодетерминации постепенно пришли к осознанию неадекватности бинарного противопоставления внутренней и внешней мотивации и к введению модели мотивационного континуума, описывающего спектр различных качественных форм мотивации одного и того же поведения - от внутренней мотивации, основанной на органичном интересе, «естественной телеологии», до внешней контролируемой мотивации, основанной на «кнуте и прянике» и амотивации (Гордеева, 2010; Deci, Ryan, 2008).

В теории деятельности, как и в теории самодетерминации, различаются мотивы деятельности (поведения), органично связанные с природой самой выполняемой деятельности, сам процесс которой вызывает интерес и другие положительные эмоции (смыслообразующие, или внутренние, мотивы), и мотивы, побуждающие деятельность лишь в силу их приобретенных связей с чем-то непосредственно значимым для субъекта (мотивы-стимулы, или внешние мотивы). Любая деятельность может выполняться не ради ее самой, и любой мотив может вступить в подчинение другим, посторонним потребностям. «Студент может заниматься учебой для того, чтобы приобрести расположение своих родителей, но он может и бороться за их расположение, чтобы получить позволение учиться. Таким образом, перед нами два разных соотношения цели и средств, а не два принципиально различных вида мотивации» (Nuttin, 1984, p. 71). Различие заключается в характере связи деятельности субъекта с его реальными потребностями. Когда эта связь является искусственной, внешней, мотивы воспринимаются как стимулы, а деятельность - как лишенная самостоятельного смысла, имеющая его лишь благодаря мотиву-стимулу. В чистом виде, однако, такое встречается относительно редко. Общий смысл конкретной деятельности - это сплав ее частичных, парциальных смыслов, каждый из которых отражает ее отношение к какой-либо одной из потребностей субъекта, связанной с данной деятельностью прямо или косвенно, необходимым образом, ситуативно, ассоциативно или как-либо иначе. Поэтому деятельность, побуждаемая всецело «внешними» мотивами, - столь же редкий случай, как и деятельность, в которой они полностью отсутствуют.

Эти различия целесообразно описывать в терминах качества мотивации. Качество мотивации деятельности - это характеристика того, в какой мере эта мотивация согласуется с глубинными потребностями и личностью в целом. Внутренняя мотивация - это мотивация, непосредственно исходящая из них. Внешняя мотивация - это мотивация, изначально с ними не связанная; ее связь с ними устанавливается благодаря выстраиванию определенной структуры деятельности, в которой мотивы и цели приобретают опосредованный, иногда отчужденный смысл. Эта связь может по мере становления личности интериоризовываться и порождать достаточно глубокие сформированные личностные ценности, скоординированные с потребностями и структурой личности - в этом случае мы будем иметь дело с автономной мотивацией (в терминах теории самодетерминации), или с интересом (в терминах ранних работ А.Н. Леонтьева). Теория деятельности и теория самодетерминации различаются по тому, как они описывают и объясняют эти различия. В теории самодетерминации предложено гораздо более четкое описание качественного континуума форм мотивации, а в теории деятельности лучше проработано теоретическое объяснение мотивационной динамики. В частности, ключевым понятием в теории А.Н. Леонтьева, объясняющим качественные различия мотивации, служит отсутствующее в теории самодетерминации понятие смысла. В следующем разделе мы рассмотрим более подробно место понятий смысла и смысловых связей в деятельностной модели мотивации.

Мотив, цель и смысл: смысловые связи как основа механизмов мотивации

Мотив «запускает» человеческую деятельность, определяя, что именно нужно субъекту в данный момент, но он не может придать ей конкретную направленность иначе чем через формирование или принятие цели, которая и определяет направление действий, приводящих к реализации мотива. «Цель - это представленный заранее результат, к которому стремится мое действие» (Леонтьев А.Н., 2000, с. 434). Мотив «определяет зону целей» (Там же, с. 441), и в рамках этой зоны ставится конкретная цель, заведомо связанная с мотивом.

Мотив и цель - это два разных качества, которые может приобретать предмет целенаправленной деятельности. Их нередко путают, потому что в простых случаях они часто совпадают: в этом случае конечный результат деятельности совпадает с ее предметом, оказываясь одновременно и ее мотивом, и целью, однако по разным основаниям. Мотивом он является, потому что в нем опредмечиваются потребности, а целью - потому что именно в нем мы видим конечный желаемый результат нашей деятельности, который служит критерием оценки, правильно мы движемся или нет, приближаемся к цели или отклоняемся от нее.

Мотив - это то, что порождает данную деятельность, без чего ее не будет, причем он может не осознаваться или осознаваться искаженно. Цель - это предвосхищаемый в субъективном образе конечный результат действий. Цель всегда присутствует в сознании. Она задает принятое и санкционированное личностью направление действий независимо от того, насколько глубоко оно мотивировано, связано ли оно с внутренними или с внешними, глубинными или поверхностными мотивами. Более того, цель может быть предложена субъекту как возможность, обдумана и отвергнута; с мотивом такое произойти не может. Известно высказывание Маркса: «Самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове» (Маркс, 1960, с. 189). Хоть пчела и строит весьма совершенные сооружения, никакой цели, никакого образа у нее нет.

И наоборот, за любой действующей целью открывается мотив деятельности, который объясняет, почему субъект принял данную цель к исполнению, будь то цель, созданная им самим или заданная извне. Мотив связывает данное конкретное действие с потребностями и личностными ценностями. Вопрос о цели - это вопрос о том, что именно субъект хочет достичь, вопрос о мотиве - это вопрос «зачем?».

Субъект может действовать прямолинейно, делая только то, что ему непосредственно хочется, напрямую реализуя свои желания. В этой ситуации (а в ней находятся, собственно, все животные) вопрос о цели вообще не стоит. Там, где я делаю то, что мне непосредственно нужно, от чего непосредственно получаю удовольствие и ради чего, собственно, я этим занимаюсь, цель просто совпадает с мотивом. Проблема цели, которая отличается от мотива, возникает тогда, когда субъект делает то, что не направлено напрямую на удовлетворение его потребностей, но в конечном счете приведет к полезному результату. Цель всегда направляет нас в будущее, и ориентация на цели, в противовес импульсивным желаниям, невозможна без сознания, без возможности представить себе будущее, без временнО й перспективы. Осознавая цель, будущий результат, мы осознаем и связь этого результата с тем, что нам в перспективе нужно: любая цель имеет смысл.

Телеология, т.е. ориентация на цели, качественно преобразует человеческую деятельность по сравнению с причинно-обусловленным поведением животных. Хотя в человеческой деятельности причинная обусловленность сохраняется и занимает большое место, она не является единственным и универсальным причинным объяснением. «Двоякого рода может быть жизнь человека: бессознательная и сознательная. Под первой я разумею жизнь, которая управляется причинами, под второю - жизнь, которая управляется целью. Жизнь, управляемую причинами, справедливо назвать бессознательной; это потому, что хотя сознание здесь и участвует в деятельности человека, но лишь как пособие: не оно определяет, куда эта деятельность может быть направлена, и так же - какова она должна быть по своим качествам. Причинам, внешним для человека и независимым от него, принадлежит определение всего этого. В границах, уже установленных этими причинами, сознание выполняет свою служебную роль: указывает способы той или иной деятельности, ее легчайшие пути, возможное и невозможное для выполнения из того, к чему нудят человека причины. Жизнь, управляемую целью, справедливо назвать сознательной, потому что сознание является здесь началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор, к чему должна направиться сложная цепь человеческих поступков; и так же - устроение их всех по плану, наиболее отвечающему достигнутому…» (Розанов, 1994, с. 21).

Цель и мотив не тождественны, но они могут совпадать. Когда то, чего субъект сознательно стремится достичь (цель), и есть то, что его реально побуждает (мотив), они совпадают, накладываются друг на друга. Но мотив может и не совпадать с целью, с содержанием деятельности. Например, учеба часто мотивирована не познавательными мотивами, а совсем другими - карьерными, конформистскими, самоутверждения и пр. Как правило, разные мотивы сочетаются в разных соотношениях, и именно определенное их сочетание оказывается оптимальным.

Расхождение цели с мотивом возникает в тех случаях, когда субъект делает не то, чего непосредственно сейчас хочет, а прямо он это получить не может, а делает что-то вспомогательное, чтобы потом, в конечном итоге, получить желаемое. Человеческая деятельность построена именно так, нравится нам это или нет. Цель действий, как правило, расходится с тем, что удовлетворяет потребность. В результате формирования совместно распределенной деятельности, а также специализации и разделения труда возникает сложная цепь смысловых связей. К. Маркс дал этому точную психологическую характеристику: «Для себя самого рабочий производит не шелк, который он ткет, не золото, которое он извлекает из шахты, не дворец, который он строит. Для себя самого он производит заработную плату… Смысл двенадцатичасового труда заключается для него не в том, что он ткет, прядет, сверлит и т.д., а в том, что это - способ заработка, который дает ему возможность поесть, пойти в трактир, поспать» (Маркс, Энгельс, 1957, с. 432). Маркс описывает, конечно, отчужденный смысл, но если бы не было и этой смысловой связи, т.е. связи цели с мотивацией, то человек бы не работал. Даже отчужденная смысловая связь связывает определенным образом то, что человек делает, с тем, что ему нужно.

Сказанное выше хорошо иллюстрирует притча, часто пересказываемая в философской и психологической литературе. Шел странник по дороге мимо большой стройки. Он остановил рабочего, который тащил тачку с кирпичами, и спросил его: «Что ты делаешь?» «Везу кирпичи», - ответил рабочий. Он остановил второго, который вез такую же тачку, и спросил его: «Что ты делаешь?» «Кормлю семью», - ответил второй. Он остановил третьего и спросил: «Что ты делаешь?» «Строю кафедральный собор», - ответил третий. Если на уровне поведения, как сказали бы бихевиористы, все три человека делали абсолютно одно и то же, то у них различался смысловой контекст, в который они вписывали свои действия, различались смысл, мотивация и сама деятельность. Смысл трудовых операций определялся для каждого из них широтой контекста, в котором они воспринимали свои собственные действия. Для первого не было никакого контекста, он делал только то, что он сейчас делал, смысл его действий не выходил за пределы данной конкретной ситуации. «Я везу кирпичи» - это и есть то, что я делаю. Человек не задумывается о более широком контексте своих действий. Его действия оказываются не соотнесенными не только с действиями других людей, но и с другими фрагментами его собственной жизни. Для второго контекст связан с его семьей, для третьего - с определенной культурной задачей, причастность к которой он осознавал.

Классическое определение характеризует смысл как выражающий «отношение мотива деятельности к непосредственной цели действия» (Леонтьев А.Н., 1977, с. 278). В это определение необходимо внести два уточнения. Во-первых, смысл не просто выражает это отношение, он и есть это отношение. Во-вторых, в данной формулировке речь идет не о любом смысле, а о конкретном смысле действия, или смысле цели. Говоря про смысл действия, мы спрашиваем о его мотиве, т.е. о том, ради чего оно выполняется. Отношение средства к цели - это смысл средства. А смысл мотива, или, что то же самое, смысл деятельности в целом - это отношение мотива к тому, что больше и устойчивее, чем мотив, к потребности или личностной ценности. Смысл всегда связывает меньшее с бО льшим, частное с общим. Говоря про смысл жизни, мы соотносим жизнь с чем-то, что больше индивидуальной жизни, с чем-то, что не кончится с ее завершением.

Заключение: качество мотивации в подходах теории деятельности и теории самодетерминации

В данной статье прослеживается линия развития в теории деятельности представлений о качественной дифференциации форм мотивации деятельности в зависимости от того, в какой мере эта мотивация согласуется с глубинными потребностями и с личностью в целом. Истоки этой дифференциации обнаруживаются в некоторых работах К. Левина и в работах А.Н. Леонтьева 1930-х гг. Полный ее вариант представлен в поздних идеях А.Н. Леонтьева о видах и функциях мотивов.

Другое теоретическое осмысление качественных различий мотивации представлено в теории самодетерминации Э. Деси и Р. Райана, в терминах интернализации мотивационной регуляции и мотивационного континуума, в которых прослеживается динамика «вращивания» внутрь мотивов, изначально коренящихся во внешних требованиях, иррелевантных потребностям субъекта. В теории самодетерминации предложено гораздо более четкое описание качественного континуума форм мотивации, а в теории деятельности лучше проработано теоретическое объяснение мотивационной динамики. Ключевым выступает понятие личностного смысла, связывающего цели с мотивами и мотивы с потребностями и личностными ценностями. Качество мотивации представляется актуальной научной и прикладной проблемой, в отношении которой возможно продуктивное взаимодействие между теорией деятельности и ведущими зарубежными подходами.

Список литературы

Асмолов А.Г . Основные принципы психологического анализа в теории деятельности // Вопросы психологии. 1982. № 2. С. 14—27.

Асмолов А.Г . Мотивация // Краткий психологический словарь / Под ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского. М.: Политиздат, 1985. С. 190—191.

Вилюнас В.К . Теория деятельности и проблемы мотивации // А.Н. Леонтьев и современная психология / Под ред. А.В. Запорожца и др. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983. С. 191—200.

Гордеева Т.О . Психология мотивации достижения. М.: Смысл; Академия, 2006.

Гордеева Т.О . Теория самодетерминации: настоящее и будущее. Часть 1: Проблемы развития теории // Психологические исследования: электрон. науч. журн. 2010. № 4 (12). URL: http://psystudy.ru

Левин К . Динамическая психология: Избранные труды. М.: Смысл, 2001.

Леонтьев А.Н . Проблемы развития психики. 3-е изд. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972.

Леонтьев А.Н . Деятельность. Сознание. Личность. 2-е изд. М.: Политиздат, 1977.

Леонтьев А.Н . Философия психологии: из научного наследия / Под ред. А.А. Леонтьева, Д.А. Леонтьева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.

Леонтьев А.Н . Лекции по общей психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, Е.Е. Соколовой. М.: Смысл, 2000.

Леонтьев А.Н . Психологические основы развития ребенка и обучения. М.: Смысл, 2009.

Леонтьев Д.А . Жизненный мир человека и проблема потребностей // Психологический журнал. 1992. Т. 13. № 2. С. 107—117.

Леонтьев Д.А . Системно-смысловая природа и функции мотива // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. 1993. № 2. С. 73—82.

Леонтьев Д.А . Психология смысла. М.: Смысл, 1999.

Леонтьев Д.А . Общее представление о мотивации человека // Психология в вузе. 2004. № 1. С. 51—65.

Маркс К . Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1960. Т. 23.

Маркс К., Энгельс Ф . Наемный труд и капитал // Сочинения. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1957. Т. 6. С. 428—459.

Патяева Е.Ю . Ситуативное развитие и уровни мотивации // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. 1983. № 4. С. 23—33.

Розанов В . Цель человеческой жизни (1892) // Смысл жизни: антология / Под ред. Н.К. Гаврюшина. М.: Прогресс-Культура, 1994. С. 19—64.

Deci E., Flaste R . Why we do what we do: Understanding Self-motivation. N.Y.: Penguin, 1995.

Deci E.L., Koestner R., Ryan R.M . The undermining effect is a reality after all: Extrinsic rewards, task interest, and self-determination // Psychological Bulletin. 1999. Vol. 125. P. 692—700.

Deci E.L., Ryan R.M . Self-determination theory: A macrotheory of human motivation, development and health // Canadian Psychology. 2008. Vol. 49. P. 182—185.

Nuttin J . Motivation, planning, and action: a relational theory of behavior dynamics. Leuven: Leuven University Press; Hillsdale: Lawrence Erlbaum Associates, 1984.

Для цитирования статьи:

Леонтьев Д.А. Понятие мотива у А.Н. Леонтьева и проблема качества мотивации. // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. - 2016.- №2 - с.3-18

ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Д.А.Леонтьев

ПСИХОЛОГИЯ СМЫСЛА

ПРИРОДА, СТРОЕНИЕ И ДИНАМИКА СМЫСЛОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ

2-е, исправленное издание

по классическому университетскому образованию

в качестве учебного пособия для студентов

высших учебных заведений, обучающихся по направлению и специальностям психологии

УДК 159.9 ББК88

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, факультет психологии

Рецензенты:

д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАО Б.С.Братусь д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАО В.А.Иванников д-р психол. наук, проф., чл.-кор. РАН В.Ф.Петренко д-р психол. наук, проф. ИЛ. Васильев

Леонтьев Д.А.

Л478 Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 2-е, испр. изд. - М.: Смысл, 2003. - 487 с.

Монография посвящена всестороннему теоретическому анализу смысловой реальности: аспектов проблемы смысла, форм его существования в отношениях человека с миром, в сознании и деятельности человека, в структуре личности, в межличностном взаимодействии, в артефактах культуры и искусства.

Адресуется психологам и представителям смежных дисциплин.

Рукопись подготовлена при поддержке Российского Гуманитарного научного фонда, исследовательский проект № 95-06-17597

Издание осуществлено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований по проекту № 98-06-87091

ISBN 5-89357-082-0

Д.А. Леонтьев, 1999, 2003. Издательство "Смысл", оформление, 1999.

введение

«Проблема смысла... - это последнее аналитическое понятие, венчающее общее учение о психике, так же как понятие личности венчает всю систему психологии»

А.Н.Леонтьев

В последние два десятилетия психология переживает кризис i моих методологических оснований, связанный с очередным раз­мыканием не только границ ее предмета, но и границ науки и представлений о науке вообще, с разрушением основополагающих и в предыдущий период весьма четких бинарных оппозиций «жи-тгйская психология - научная психология», «академическая психо-млия - прикладная психология», «гуманистическая психология - механистическая психология», «глубинная психология - вершин-ИШ1 психология», а также концептуальных оппозиций «аффект - Интеллект», «сознание - бессознательное», «познание - действие» и т.п. Активизировалась работа по методологическому осмыслению оснований психологии и построению нового ее образа, что в рос-иийской психологии выразилось в первую очередь в возрождении принадлежащей Л.С.Выготскому идеи «неклассической психоло-1Ии» (Эльконин, 1989; Асмолов, 1996 б; Дорфман, 1997 и др.) или иронической психологии» (Зинченко, 1997), а в западной - в обсуждении идеи «постмодернистской психологии» (например, Shatter , 1990). Неклассическая психология еще не получила четкого определения; это скорее идея, чем конкретная теория. Можно, од-нико, обозначить общий вектор движения от классической психо­логи к неклассической: от статического представления о человеке К динамическому и от изучения его в виде изолированного «препа-pita» к осознанию его неразрывной связи с миром, в котором про­текает его жизнедеятельность.

Неслучаен в этом контексте интерес к понятию смысла многих ученых, как у нас в стране, так и за рубежом. Это понятие пришло Я психологию из философии и наук о языке и до сих пор не вошло К основной тезаурус психологии личности, если не считать отдель-

введение

ных научных школ; вместе с тем интерес к нему нарастает, растет и частота использования этого понятия в самых разных контекстах и в рамках различных теоретических и методологических подходов В оте­чественной психологии понятие личностного смысла, введенное А.Н.Леонтьевым еще в 40-е годы, уже давно и продуктивно исполь­зуется в качестве одного из основных объяснительных понятий, причем не только в психологии, но и в смежных научных дисцип­линах. Не случайно это понятие получило столь широкое признание именно у нас в стране - ведь в российской культуре, российском v сознании поиск смысла всегда являлся главной ценностной ориен­тацией Менее известно, что понятие смысла стало в последние де-"сятилетия популярным и на Западе - оно занимает весьма важное место в логотерапии В.Франкла, психологии личностных конструк­тов Дж.Келли, этогеническом подходе Р.Харре, феноменологичес­кой психотерапии Ю.Джендлина, теории поведенческой динамики Ж.Нюттена и других подходах, несмотря на трудность адекватного перевода этого понятия на английский и многие другие языки. Ред­ким исключением является немецкий, и закономерно, что раньше всего это понятие появилось в философии, психологии и науках о языке именно у немецкоязычных (Г.Фреге, Э.Гуссерль, В.Дильтей, Э.Шпрангер, З.Фрейд, А.Адлер, К.Юнг, М.Вебер, В.Франкл) и русскоязычных (Г.Г.Шпет, М.М.Бахтин, Л.С.Выготский, А.Н Ле­онтьев) авторов.

Интерес к понятию смысла вызван, на наш взгляд, тем фактом, хоть и еще неотрефлексированным, что это понятие, как показывает со всей отчетливостью даже беглый взгляд на практику его упот­ребления, позволяет преодолеть перечисленные выше бинарные оп­позиции. Это становится возможным благодаря тому, что понятие смысла оказывается «своим» и для житейской и для научной психо­логии; и для академической и для прикладной; и для глубинной и для вершинной; и для механистической и для гуманистической. Бо­лее того, оно соотносимо и с объективной, и с субъективной, и с интерсубъективной (групповой, коммуникативной) реальностью, а также находится на пересечении деятельности, сознания и личнос­ти, связывая между собой все три фундаментальные психологичес­кие категории. Тем самым понятие смысла может претендовать на новый, более высокий методологический статус, на роль централь­ного понятия в новой, неклассической или постмодернистской пси­хологии, психологии «изменяющейся личности в изменяющемся мире» (Асмолов, 1990, с. 365).

Столь широкие возможности, однако, порождают и трудности в работе с этим понятием. Его многочисленные определения зачас­тую несовместимы. Сам смысл имеет, если воспользоваться попу-

ЙНМЕНИЕ

дирмой в последнее время метафорой, природу Протея - он из­менчив, текуч, многолик, не фиксирован в своих границах. Отсюда Немалые трудности в понимании этого явления, разночтения в оп­ределениях, нечеткости в операционализации. . Когда автор этой книги, еще будучи студентом факультета психологии МГУ, заин­тересовался проблемой смысла (примерно в 1979-1980 годах), большая группа преподавателей и сотрудников факультета - пря­мых учеников А.Н.Леонтьева - активно и с большим энтузиазмом винималась разработкой этой проблемы. Их число сейчас уменьши­лось. Из тех, кто внес в этот период основной вклад в разработку it01 о понятия, одних уже нет с нами (Б.В.Зейгарник, Е.Ю.Арте-мьсна), другие достаточно резко сменили свою проблематику и область исследований (В.В.Столин, А.У.Хараш), третьи, разо-чировавшись в понятии смысла, фактически отказались от него (В К.Вилюнас, Е.В.Субботский), четвертые не отказались, но впос­ледствии направили свои непосредственные научные изыскания на дру| ие, хоть и близкие проблемы (А.Г.Асмолов, Е.Е.Насиновская, В Л Петровский). Вместе с тем отнюдь не ощущается снижение ин­тереса к этому понятию (скорее, наоборот) среди психологов всех школ и направлений.

Разработка общепсихологических представлений о смысловом щмсрении человеческого бытия ведется автором этой книги с нача­ли 1980-х годов. Основной задачей (можно сказать, сверхзадачей) выло собрать цельную картину смысловой реальности из заворажива­ющих кусочков мозаики, образованной имеющимися идеями и пуб­ликациями по этой теме. Первым промежуточным результатом стала Кппдидатская диссертация «Структурная организация смысловой |феры личности», защищенная нами в 1988 году. В ней была предло­жена классификация смысловых структур и модель структуры лично-81 и, основанная на общем понимании смысловых структур личности Кпк превращенной формы жизненных отношений. Мы разработали Тикже концепцию смысловой регуляции жизнедеятельности, показав щсцифические функции в этой регуляции различных смысловых ечруктур. Этот промежуточный результат соответствовал первой из Трех выделенных Н.А.Бернштейном (1966, с. 323-324) стадий раз-РИ i ия любых теоретических представлений - стадии объединения и Логического упорядочения разрозненных фактов. Мы осознавали и Неизбежную ограниченность предложенной в той работе схемы. Эта СИ раниченность проявилась не только в том, что смысловая сфера личности рассматривалась в статическом морфологическом срезе, но И и том, что само выделение дискретных смысловых структур во mho-ром условно. Мы не располагали другим языком описания, но соз-нивали, что за используемыми нами понятиями реально стоят не

введение

столько смысловые структуры, сколько смысловые процессы. Пони­мая отдаленность перспективы разработки процессуального языка, мы сформулировали в заключении к упомянутой диссертации и зада­чи на ближайшую перспективу. В их числе были: анализ условий и механизмов актуалгенетического развития и критических перестроек сложившихся смысловых структур и динамических смыслоных сис­тем; анализ интериндивидной трансляции смыслов, в том числе в формах материальной и духовной культуры; анализ развития смыс­ловой сферы личности в онтогенезе, а также психологических пред­посылок и механизмов аномального развития смысловой сферы; разработка методов исследования и воздействия на смысловую сферу. Решение этих задач позволило бы перейти от статичной морфологи­ческой схемы смысловой сферы личности к концепции динамичес­кой смысловой реальности, естественной формой сущее!копания которой является непрерывное движение, к концепции, имеющей предсказательную силу, что присуще второму этапу развития 1еории по Н.А.Бернштейну (1966, с. 323-324).

Эта программа-минимум, как нам представляется, выполнена в данной работе, которая являет собой итог почти двух десятилетий научных исследований. Она посвящена решению задачи построения единой общепсихологической концепции смысла, его природы, форм существования и механизмов функционирования в структуре деятельности, сознания, личности, межличностной коммуникации и в предметно воплощенных формах. В ней мы постарались наполнить конкретным психологическим содержанием мысль А.Н.Леонтьева (1983 а) о том, что проблема личности образует особое психологи­ческое измерение, иное, чем то измерение, в котором идет изучение психических процессов, а также мысль В.Франкла (Frankl , 1979) о смысловом измерении человека, надстраивающемся над биологичес­ким и психологическим измерениями.

it * * * ,\

Завершая это введение словами благодарности, нельзя не перей­ти от академического «мы» к осознанному и «участному» (М.М.Бах­тин) «я».

Я посвящаю эту книгу моему деду, Алексею Николаевичу Ле­онтьеву. Было бы неточным сказать «его памяти», потому что его присутствие - и прежде всего в этой работе - памятью отнюдь не ограничивается. Научная работа всегда в каком-то смысле преодо­левает время - мы можем вести весьма содержательный диалог с Декартом и Спинозой, Гиппократом и Аристотелем. Я отчетливо ощущаю присутствие Алексея Николаевича в одном со мной «на-

viiiom времени» и надеюсь, что моя книга внесет свой вклад в его

"полетие в этом временном измерении. Он был и остается для i ни образцом научной добросовестности и преданности науке.

Я всегда был жадным до знаний и старательным учеником, я учимся у многих, и нелегко перечислить всех, кто повлиял на мое профессиональное становление - не только тех, с кем я общался лично, но и тех, с которыми я не встретился и не встречусь никогда. N числе последних Л.С.Выготский, М.М.Бахтин, А.Адлер, Г.Олпорт, И М >й, М.К.Мамардашвили и другие Учителя. Из числа же тех, у fcuio я учился в традиционном смысле этого слова, хотелось бы, не Принижая ничей вклад, отдельно поблагодарить двоих, влияние ко-vupiiix на мою работу (и не только работу) еще со студенческих лет мгрсоценить невозможно. Александр Григорьевич Асмолов во многом ""собствовал возникновению и укреплению моего первого интере-к психологии личности и к проблеме смысла, постоянно давал

И (дологические ориентиры и помогал мне решать задачу на смысл tun», что я делаю. Елена Юрьевна Артемьева учила, что кроме кон- мишии, должна быть еще позиция, она ненавязчиво способствовала инранию граней между научными изысканиями и пониманием жиз­ ни иообще, формированию у меня методического мышления.

V любого исследователя есть свой ближний референтный круг - люди, работающие рядом в проблемном поле, профессиональное яшпмодействие с которыми особенно продуктивно. Полный список it*, кто своими исследованиями особенно сильно помог мне прод­винуться в моих, был бы очень длинным. Я благодарен очень мно-1Им, а в особенности Б.С.Братусю, Ф.Е.Василюку, В.П.Зинченко, И А. И Ванникову, А.М.Лобку, Е.В.Эйдману. Общую композицию этой 1ЖИ1И помогли выстроить теоретические идеи моего друга и коллеги Л М.Дорфмана. Я благодарен также всем тем друзьям и коллегам, ко-Юрые морально поддерживали и поддерживают меня в моем прокла-дынпнии новых маршрутов на плохо изученной территории.

Отдельная благодарность - моим ученикам, студентам и аспи-раншм. Не только потому, что чтобы что-то понять, надо это кому-то вбънснить. Без их участия мне не удалось бы в одиночку вывести мно-1И@ ит теоретических идей на уровень эмпирической проверки и Практического приложения. Я особенно благодарен тем из них, чей РМ1Ш также есть в этой книге: Ю.А.Васильевой, М.В.Снетковой, И II Бузину, Н.В.Пилипко, М.В.Калашникову, О.Э.Калашниковой, А II Поиогребскому, М.А.Филатовой.

Наконец, еще одна благодарность - моим близким, у которых эта на протяжении долгого времени отнимала изрядную часть, и которые относились к этому настолько стоически, насколько то было возможно.

глава!. Подходы к пониманию смысла

В ПСИХОЛОГИИ И ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ

И представлял государю, что у аглицких мастеров со­всем на все другие правила жизни, науки и продоволь­ствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем со­всем другой смысл.

Н. С.Лесков

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках

В большинстве общих толковых, философских и лингвистичес­ких словарей смысл определяется как синоним значения. Это отно­сится не только к русскому слову «смысл», но и к его немецкому аналогу «Sinn». В английском языке ситуация сложнее: хотя в языке существует этимологически близкое понятие «sense» (смысл), ис­пользуемое, в частности, в расхожих словосочетаниях «common sense» (здравый смысл), «to make sense» (иметь смысл), тем не ме­нее в абсолютном большинстве случаев в научном дискурсе, равно как и в обыденном языке, русские понятия «значение» и «смысл» переводятся одним и тем же словом «meaning». Французское «sens», напротив, распространено гораздо шире, чем сугубо академический термин «signification» (значение).

Этимология этого понятия также не совпадает в разных языках. Русское «смысл» означает «с мыслью». Немецкое «Sinn», как ука­зывает М.Босс, ведет свое происхождение от древненемецкого ли^ тературного глагола «sinnan», означавшего «быть на пути к цели» (Boss, 1988, р. 115). В связи с этим Э.Крэйг замечает, что связь с ин-тенциональной направленностью, присутствующая в слове «Sinn», теряется при переводе его на английский как «meaning», и перевод его словом «sense» был бы адекватнее (Craig, 1988, р. 95-96). С дру­гой стороны, Дж.Ричлак со ссылкой на словари утверждает, что и слово «meaning» происходит от англосаксонских корней с семан­тикой «желать» и «намереваться» и является, соответственно, по­нятием целевой природы, обозначающим соотносительную связь

/./. понятие смысла в гуманитарных науках 9

между несколькими конструктами, которые он называет полюсами смысла (Rychlak, 1981, р. 7).

Исторически изначальным проблемным контекстом, в котором понятие смысла возникло как научное понятие, не совпадающее с понятием значения, было изучение понимания текстов, а первой юоретической парадигмой - герменевтика. Задача разграничения 1срменевики с философией, с одной стороны, и языкознанием, с другой, очень сложна и выходит далеко за рамки данной работы; клк констатировал В.Г.Кузнецов, герменевтика, гуманитарные на­уки и философия «развиваются в едином историко-культурном кон-(сксте, зависят друг от друга, оказывают влияние друг на друга» (1991 а, с. 4). Герменевтика возникла как учение о толковании скры-1ых смыслов Священного писания, став постепенно учением о по­нимании скрытых смыслов в более широком контексте и слившись и начале нашего столетия с философской мыслью в работах таких се представителей как В.Дильтей, Х.-Г.Гадамер и др. Поэтому, от­нося те или иные воззрения на проблему смысла к герменевтичес­кой традиции, мы будем пользоваться лишь чисто историческими критериями.

Пожалуй, первое значимое в нашем контексте понимание смыс­ла мы обнаруживаем у Матиаса Флациуса Иллирийского (XVI век). Флациус предлагает разрешение одной из ведущих герменевтичес­ких дилемм, - имеет ли слово один смысл или много, - введя различение значения и смысла: слово, выражение, текст имеют одно значение, но различные контексты могут задавать различные ею смыслы. Вне контекста слово смысла не имеет; в каждом конк­ретном контексте смысл однозначен. Таким образом, проблема смысла сводится к проблеме контекста (Кузнецов, 1991 а, с. 25). Герменевт, работая с различными контекстами, должен вскрывать I» них единственное божественное значение и истолковывать его смысловые оттенки, внесенные в библейские тексты их авторами. Ги ко го типа интерпретации учитывают субъективные особенности по горской позиции. Задача герменевта заключается в выявлении цели и замысла автора» (там же, с. 26). Понятие контекста, введен­ное Флациусом в концептуальный аппарат герменевтики, позволи­ло, пожалуй, впервые разделить понятия значения и смысла как Несинонимичные.

Дальнейшее развитие проблема соотношения, точнее, разли­чения значения и смысла текстов и речевых выражений получила > конце XIX - первой половине XX века в науках о языке - лин­гвистике, семиотике и логической семантике. Как мы, впрочем, унидим дальше, отождествление значения и смысла и сегодня еще 01нюдь не стало достоянием истории. Употребление понятия смысла

Глава 1. Подходы к пониманию смысла

в этом контексте далеко от окончательной определенности. Су­ществуют две принципиально различающиеся между собой тра­диции использования понятия «смысл». В одной из них смысл выступает как полный синоним значения; эти два понятия взаимо­заменимы. Мы не будем специально останавливаться на таких оп­ределениях. Во второй традиции понятия «смысл» и «значение» образуют более или менее выраженную концептуальную оппози­цию. В свою очередь, вторая традиция также отнюдь не является однородной.

Родоначальником концептуальной оппозиции «значение - смысл» в науках о языке принято считать Готлиба Фреге. В своей классической работе столетней давности «Смысл и денотат» (Фре­ ге, 1977; 1997) он вводит ее следующим образом: денотат, или значение текста (знака) - это та объективная реалия, которую обозначает или суждение о которой высказывает текст (знак); смысл - это способ задания денотата, характер связи между дено­татом и знаком или, выражаясь современным языком, «информа­ция, которую знак несет о своем денотате» (Мусхелшивили, Шрейдер, 1997, с. 80). Текст может иметь только одно значение, но несколько смыслов, или же не иметь значения (если в реальности ему ничто не соответствует), но иметь при этом смысл. «В поэтическом упот­реблении достаточно того, что все имеет смысл, в научном - нельзя упускать и значений» (Фреге, 1997, с. 154-155). В текстах Фреге есть указания на связь смысла с контекстом их употребления. Все же, по мнению, в частности, Е.Д.Смирновой и П.В.Таванец (1967), Фреге не создал теории смысла. Тем не менее, его работа до сих пор остается наиболее цитируемой там, где ставится вопрос разведения смысла и значения.

Приведем еще несколько подходов к соотношению значения и смысла речевых выражений. К.И.Льюис (1983), анализируя виды значения, различает языковое и смысловое значение. Языковым значением слова можно овладеть при помощи толкового словаря, сначала найдя его определение, затем определив все слова, кото­рые в это определение входят, и т.д. То, что при этом ускользает - это смысловое значение, связанное со знанием всех вариантов пра­вильного употребления слова в разных контекстах. М.Даммит (1987) рассматривает теорию смысла как одну из составных частей теории значения, наряду с теорией референции. Теория смысла «...свя­зывает теорию истины (или референции) с умением говорящего владеть языком, соотносит его знание суждений теории с практи­ческими лингвистическими навыками, которые он проявляет» (там же, с. 144). Она должна «...не только определить, что знает говоря­щий, но также и то, как проявляется его знание» (там же, с. 201).

/./. понятие смысла в гуманитарных науках 11

Смысл, таким образом, определяется более широким контекстом, чем значение.

По-иному расставляются акценты в работах представителей сов­ременной французской школы анализа дискурса, в которой проб­лема смысла всегда находится в центре внимания, но при этом рассматривается вне традиционного для лингвистики противопос­тавления смысла и значения (Гийому, Мальдидъе, 1999, с. 124, 132). Специфика данного подхода заключается в анализе взаимосвязи дискурса и идеологии. Понятие дискурса выступает здесь как уточ­няющее идею контекста. Так, М.Пешё и К.Фукс (1999), констати­руя неоднозначность связи текста с его смыслом, связывают это с гем, что текстовая последовательность привязана к той или иной дискурсной формации, благодаря которой она наделяется смыслом; нозможна и привязка одновременно к нескольким дискурсным фор­мациям, что обусловливает наличие у текста нескольких смыслов. Ж.Гийому и Д.Мальдидье (1999) утверждают, что «тексты, дискур­сы, дискурсные комплексы приобретают определенный смысл толь­ко в конкретной исторической ситуации» (с. 124). Анализируя тексты тохи Великой Французской революции, авторы показали, что хотя смысл выражения далек от того, чтобы целиком определяться его внутренней структурой, как традиционно считала лингвистическая семантика, другая крайность - считать смысл полностью обуслов­ленным извне - также себя не оправдала. Авторы формулируют сба-пансированный вывод: «Смысл не задан a priori, он создается на каждом этапе описания; он никогда не бывает структурно завершен. Смысл берет свое начало в языке и архиве; он одновременно огра­ничен и открыт» (там же, с. 133). Другой автор так видит процесс производства открытого смысла: «Один смысл развертывается в дру-тм, в других; или же он запутывается в самом себе и не может ос-нободиться от себя. Он дрейфует. Он теряется в самом себе или умножается. Что касается времени, то здесь речь идет о мгновениях. Смысл нельзя приклеить. Он нестабилен, все время блуждает. Смысл не имеет длительности. Долго существует лишь его "каркас", фикси­руемый и увековечиваемый при своей институционализации. Сам же смысл блуждает по разным местам... Конкретная ситуация означи­вания, в которой взаимодействуют смысл и его удвоение: не-разли-чение, не-значимость, не-дисциплинированность, не-постоянство. При таком подходе смысл в значительной мере не-контролируем» (Пульчинеллы Орланди, 1999, с. 215-216). Постоянства смысла воз­можно достичь на основе функционирования парафразы и ме­тафоры; таким путем «смысл приобретает "плоть" как смысл исторический, возникающий в условиях напряженного отношения между фиксированностью и изменчивостью» (там же, с. 216-217).

Психологическая наука и образование (2011. № 3. С. 80-94)

Специфика ресурсов и механизмов психологической устойчивости студентов с ОВЗ в условиях инклюзивного образования 1425

Публикации в сборниках и трудах 4

Биография

Леонтьев Дмитрий Алексеевич - доктор психологических наук, профессор факультета психогии МГУ им. М. В. Ломоносова, веведущий представитель экзистенциального подхода в России, генеральный директор научно-производственной фирмы "Смысл", лауреат премии фонда Виктора Франкла г. Вена (Австрия) за достижения в области ориентированной на смысл гуманистической психотерапии, автор около 300 научных публикаций.

Окончил факультет психологии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова в 1982 году. В 1988 году защитил кандидатскую диссертацию (общая психология). В 1999 году защитил докторскую диссертацию ("Психология смысла").

Автор более 400 публикаций, в том числе книг "Очерк психологии личности" (1993), "Введение в психологию искусства" (1998), "Психология смысла" (1999) и др. В последние годы разрабатывает вопросы нетерапевтической практики психологической помощи, профилактики и фасилитации личностного развития на основе экзистенциальной психологии.

Публикации

Деятельностный подход в психологии: проблемы и перспективы / под ред. В. В. Давыдова, Д. А. Леонтьева. - М.: Изд. АПН СССР, 1990.

Франкл В. Человек в поисках смысла / под ред. Л. Я. Гозмана и Д. А. Леонтьева. - М.: Прогресс, 1990.

Искусство и эмоции: материалы международного научного симпозиума / под ред. Л. Я. Дорфмана, Д. А. Леонтьева, В. М. Петрова, В. А. Созинова.- Пермь: Пермский госуд. институт культуры, 1991.

Art and Emotions. Proceedings of the International Symposium / ed. by L. Dorfman, D. Leontiev, V. Petrov, V. Sozinov.- Perm: Perm State Institute of Culture, 1991.

Emotions and Art: Problems, Approaches, and Explorations / ed. by L. Ya. Dorfman, D. A. Leontiev, V. M. Petrov, V. A. Sozinov. - Perm: Perm State Institute of Arts and Culture, 1992.

Пезешкиан Н. Позитивная семейная психотерапия/ под ред. М. Н. Дымшица и Д. А. Леонтьева. - М.: Смысл, 1992.

Тест смысложизненных ориентаций. М.: Смысл, 1992.

Методика изучения ценностных ориентаций. М.: Смысл, 1992.

Очерк психологии личности. М.: Смысл, 1993.

Дорфман Л. Я. Метаиндивидуальный мир / под ред. Д.А.Леонтьева. М.: Смысл, 1993.

Леонтьев А. Н. Философия психологии: из научного наследия / под ред. А. А. Леонтьева, Д. А. Леонтьева. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.